— В Удинское зимовье пошли, а там для них облом будет, — с долей злорадства сказал Сазонов.
— Баракайские ясака так и не давали? — спросил Карпинский.
— Ну да, недавно приходил их человек, предлагал нам все шкурки поменять на оружие.
— Ясно. Но казаки могут выбить из них этот ясак силой.
— Петя, ты не переживай за них. У Баракая советник уже есть — Акира наш там, если казаки в тайгу сунутся, они будут уходить в чащобу. Акира научил их дозоры учинять.
— Учинять? — расхохотался Пётр, — товарищ майор, вы уже словами казаков разговоры ведёте.
Сазонов ухмыльнулся, кивнул:
— С кем поведёшься, как говорится. Ладно, я в форт, надо за ними понаблюдать, а то ещё удумают что-нибудь. Остаёшься за старшего.
— Есть, — козырнул Карпинский.
Оба казацких струга были наполовину вытащены из воды, видимо, для починки. Струги вблизи оказались несколько меньше в размерах, по всему выходило, что привезли они менее двадцати человек. Но в условиях Сибири и двадцать человек — сила, с которой надо считаться всем окрестным племенам и улусам. И приходилось считаться, а не то навалятся страшные бородатые казаки с огненным боем, заберут аманатов до следующего сбора ясака, попробуй — не отдать.
Хотя для многих народов Сибири начало сдачи ясака пришлым людям означало возможность выжить в условиях набегов и грабежей со стороны соседних, более сильных народов или племён. Те же ангарские тунгусы легко приняли сторону российских пришельцев из-за того, что незадолго до их появления на Ангаре доминировавшие тут буряты убили наиболее влиятельного тунгусского князца Приангарья — Тасея. Поэтому тунгусы приняли сторону более сильных пришельцев, которые не проявляли агрессии к ним, а лишь предложили сдавать ясак шкурками в обмен на покровительство. Тут же на Ангаре прекратились набеги бурят на тунгусские поселения и их грабёж, а так же кровавые разборки между тунгусскими кочевьями. Постепенно вести о тунгусском замирении на Ангаре расходились по округе, подобно оставленными брошенным камешком кругами на поверхности воды. Особого почёта пришельцам добавила байка о служащих им злых демонах-шутхэров, гуляющая среди туземцев и обрастающая с каждым рассказчиком очередными леденящими кровь подробностями.
На Ключ-острове, прибывшими на границу Ангарского края казаками Усольцева была выстроена небольшая часовня. Впервые в истории этого мира над Ангарой вознёсся православный крест, известный ныне российским пришельцам, как старообрядческий, лишённый ещё малой верхней планки. А со стороны форта казаками и мастерами было заложено две ладьи да несколько малых лодок.
Прибывшие в Удинское казаки до середины следующего дня не проявляли активности, но ближе к вечеру один малый струг прибывших недавно казаков приблизился к Форт-Удинску. Сошедшие на берег двое казаков не приближались к крепости, явно ожидая того, что к ним выйдут, а пока внимательно осматривали обложенные кирпичом толстые стены укрепления.
— Парни прикрывайте, да смотрите за вторым стругом. Как бы не задумали чего, — Сазонов готовился к встрече с казаками.
— Максим, смотри-ко, — десятник кивнул на стены, указывая Перфильеву на появившихся там людей.
— Идёт вон, — мрачно проговорил атаман, завидев вышедшего из крепости Сазонова и двух морпехов, облачённых в бронежилеты и с касками на головах.
— Начальник крепости Форт-Удинска и пограничной стражи Ангарского края, майор Алексей Сазонов, — протянул руку Сазонов.
Казак слегка опешил, переваривая сказанное чужаком:
— Перфильев Максим, атаман казачьего войска Енисейского острога, — пожал он руку майора.
— С чем прибыл, атаман?
— Наперво узнать, кто вы такие, давно ли тут, да откель взялись?
— Что же, это не сложно. Мы люди русские, тут уже давно, взялись мы из-за моря.
— За Студёным морем?
— Да, за ледовым океаном лежит землица наша, а проходу туда нет, токмо нам он известен, — повторил заученную фразу майор.
— Веры на то у меня мало, Алексий. Но то ваше дело, а наше дело состоит в приведении этого дикого края под высокую руку самодержца Московского, государя нашего, Михаила Фёдоровича.
— Понятно, но на Ангару вам хода нет. В гости — пожалуйста, а ясак собирать — мы и сами горазды.
— То-то людишки князца Баракая в зимовье ясаку не несли, небось, вы и подговорили его о том? Но ничего, ужо мы его проучим!
— Максим, это всё, что вы хотели узнать?
— Люди с острога говорят, что видели, как убивец и крамольник Петрушка Бекетов ушёл вверх по Тунгуске-реке. Сказывают, что он бывал уже у вас. Так ли?
— Бывал, это верно.
— Он у вас?
— Нет, у нас его нету.
— Смотри, Алексий, коли лжу мне сказываешь, да покров даёшь государеву изменнику да крамольнику — спрос с тебя будет! А изменнику — голову с плеч долой!
Перфильев, резко развернувшись, взобрался по приставной доске в струг, который начал отчаливать от берега. Сазонов прошёл в форт, поднялся в свой кабинет, на втором этаже пристройки к северной стене, на столе разложил лист бумаги, и, с минуту подумав, начал составлять отчёт Соколову.
Белореченский посёлок, утро следующего дня.
...а Бекетову, говорит, голову с плеч, потому как изменник, убийца и крамольник. Потом ещё с час они по реке ходили, укрепления наши рассматривали. Как там у вас с пушками? А то сейчас пригодились бы, для устрашения...
— Вот так вот, Пётр Иванович. Что далее намерены делать? Вы, как и хотели, дождались енисейцев.
— Семья у меня в Енисейске, да родня вся в Твери и Арзамасе, — глухо проговорил Бекетов.
— С этим, я думаю, мы можем помочь, — произнёс Вячеслав.
И продолжил:
— Пётр Иванович, я уверен, что сейчас вам не нужно возвращаться в Енисейск. Ничего вы сейчас не сможете добиться, да вас и слушать не будут!
— Нешто, я не знаю, что ты, воевода хочешь, чтобы я тут остался, а не вертался на Русь, — усмехнулся Бекетов.
— Здесь тоже Русь будет! Зависит это только от нас. Ты, Пётр Иванович, можешь нам помочь в этом. Задуманы дела у нас великие!
— Какие такие дела? — заинтересовался Бекетов.
— Этим летом, к августу, ждём возвращения на Ангару новгородских людей. Хотим до Китая дойти, торговлю с ним начать. Золото добывать и ясак собирать. К океану выйти.
— А знаешь ли ты те места златородящие, о коих ты разговоры ведёшь, воевода?
— Конечно знаю, иначе и не говорил бы.
— И как добраться туда знаешь? И путь в Китай тебе известен? А землица Сибирская вам тоже ведома? — заинтересованным голосом продолжил задавать вопросы бывший енисеец.
— Да, Пётр Иванович, нам это ведомо.
— Добро, воевода. Коли словам своим ты хозяин, то сделаешь.
Форт-Удинск, утро следующего дня.
Наутро оба струга казаков вышли из зимовья на Ангару. Казалось, в крепостице енисейцев никого не осталось. Не вился привычный дымок костра, никто не выходил за невысокий частокол за водой или по нужде. Неужели зимовье оставлено? Сазонов решил проверить это, послав на удинский остров надувную лодку с тремя морпехами — якобы для задабривания атамана, дабы он не держал в сердце злобу. Приготовленные подарки не пригодились — зимовье и правда оказалось покинутым. Постояв некоторое время перед частоколом и, для приличия, покричав хозяевам, чтобы те вышли к ним, морпехи вошли в зимовье. Как позже рассказывали они, сразу бросилось в глаза, что в двух домишках, соединённых частоколом, никого нет. Холодное кострище, отсутствие запасов пищи и хозяйственной утвари красноречиво подтверждало предположение Сазонова. А вечером следующего дня зимовье сгорело.
Как оказалось позднее, казаки, горя желанием наказать князца Баракая за несданный им ясак, пробрались к его становищу, чтобы взять аманатов и отвезти их в Енисейск, дабы на следующий сезон получить двойной ясак. Но вовремя заметившие казаков дозорные князя известили улус о приближающимся к ним грозном противнике и сидящее на тюках со скарбом кочевье ушло к Уде. Двигавшийся на оленях авангард кочевья, выйдя к устью Уды, запалил трут на стрелах и, обстреливаемое горящими стрелами зимовье через некоторое время заполыхало, огромной свечой освещая лес по берегам реки.
Это зарево было видно издалека, его-то и заметили люди, поднимающиеся вверх по Ангаре на семи кочах.
— Проснись Тимошка! — встревожено воскликнул Никита, тормоша сонного Кузьмина.
— Никак пожар? Лес горит, али жилище какое? — раздавались встревоженные голоса на коче.
Вечерний воздух наполнился прохладой и звоном бесчисленной кровососущей братии, закатное солнце расцвечивало последними на сегодня лучами синие воды Ангары. Тут же сначала робко, одиночными голосами, а затем и десятками глоток начали свой вечерний концерт лягушки, скрываясь в прибрежных зарослях осоки.
— Пора бы запаливать костёр, — подумал я.
И тут же, словно читая мои мысли, пара работяг стала наваливать кучу хвороста на жёлтый песок мыса Ключ-острова. Краем глаза я заметил небольшое зарево на Уде, чуть выше крон деревьев виднелось подрагивающее свечение. Опять вспомнился крымский пионерлагерь, балкон третьего этажа спального корпуса и отблески пионерского костра, поднимающиеся над деревьями после заката солнца.
— Зимовье их горит, Пётр. По-любому, больше ничего такой столб огня не даст, — хмуро заметил один из рабочих с окладистой бородой.
— Туземцы сожгли, больше некому. Баракайцы, — констатировал я.
— Ну, дык. По их душу казачки утром вышли, за ясаком, — согласился бородач.
И тут же, изменившись в лице, воскликнул:
— Накаркал! Етить-колотить, возвращаются!
В сумерках на воде смутно вырисовывалось светлое пятно далёкого паруса, а за ним и второе. Ну точно, казачки! Стоп. Третий парус?! Но откуда? Четвёртый. В низу живота неприятно похолодело и я с неким оцепенением начинаю лупить, что есть мочи, по чугунной пластине. У крепостицы собирается народ, деловито проверяя готовность оружия. Пулемётчик белкой взбирается на башню, за ним не торопясь, поднимается снайпер. Пятый парус добивает, было, меня, но сознание цепко выхватывает из памяти обещание Никиты возвратиться с людьми. Ну конечно же! Пусть и несколько рановато, но это он.
Тимофей Кузьмин, вместе с Никитой Микуличем напряжённо вглядывались в далёкое зарево над прибрежным лесом, стоя на носу головного коча. Вигарь, ведущий караван судов по Ангаре уже лаялся с этими двумя молокососами, ни черта не смыслящими в проводке судов по незнакомым рекам. А ежели порог какой, али шивера, отмель — ночью не увидишь ничего. А потом поздно будет, да он, Вигарь в дураках останется.
— Всё, Никитко, правлю к берегу, не мочно болие на страх свой идти.
— Да говорю тебе, стропотник беломорский, совсем рядом мы. Нешто я не видал приметы свои? А вона и холм громадный высится, а под ним и остров будет за излучиной.
— Вот и прибыли, с Божьей помощью, — Тимофей истово перекрестился.
За речным поворотом на коче, наконец, разглядели костёр, пылающий на острове посреди реки.
— Вигарь! Правь к костру, это наш остров!
Вигарь в ответ забурчал, что ежели он править будет к костру, то кое-кто себе портки подпалит. Тем временем, полыхающее зарево пожара на удинском острове понемногу уменьшалось в размерах и к середине ночи оно более не поднималось над деревьями, а накрапывающий дождик и вовсе к утру погасил остатки огня. Лишь выбивающийся из-под обрушенных обгоревших брёвен дым говорил о том, что ещё недавно тут было буйство огня.
— Никита! — Сазонов с радостью обнял Кузьмина. — Как я рад, что ты добрался! Ну давай, рассказывай!
Никита, смущённый и усталый, знакомил майора со своими друзьями и взахлёб рассказывал о долгой и трудной дороге.
— Это Кузьмин Тимофей, сын купца Савелия Кузьмина из боярского рода Великого Новгорода род свой ведёт. Вона Вигарь, помор беломорский, зело достойный муж, довёл нас сюда всех живыми, с Божьей помощью через море Студёное, через реки великие, места дикие.
Вигарь, услыхавший похвалу, покачал головой:
— А на коче лаялся, мальчонка.
— Как люди, Никита? — мигом посерьёзневшим голосом спросил Никиту Сазонов.
— Детишки да бабы слабы совсем, — грустно ответил Никита. — Я уж думал, что не довезём кого, но Божьей милостию...
— Парни, по кораблям пройтись, детей и женщин в крепость. Кто слаб — на руках нести. Топчаны освободите от хлама, одеяла со склада ещё возьмите! — Сазонов привычно командовал столпившимся рабочим и морпехам, наблюдающим за высадкой прибывших людей.
— И сколько там куриц осталось? Всех в котелки!
Получившие указания мужики разбежались их выполнять. А Сазонов, помогавший, вместе с несколькими морпехами, бородатым мужикам в холщовых рубахах выгружать тюки с кочей, с удивлением отметил в некотором отдалении молящихся на коленях людей, взгляды которых были обращены на освещённый лунным светом крест часовни.
Наутро Сазонов подозвал Карпинского:
— Пётр, я к Соколову, остаёшься тут за меня, а в форте сейчас Саляев. Смотрите за рекой и лесом — казаки могут вернуться.
Морпехи уже приготовили к походу ботик, куда уже загрузились помимо Усольцева, голова беломорских поселенцев Всемил, староста белозёрских крестьян Тихомир, а так же Вигарь с племянником, захотевший посмотреть на диковинное озеро Байкал, о котором он прознал ночью, ведя разговоры у костра.
— А ежели там и вправду зверь водится? Бают, как в Студёном море он.
В Белореченском, после недолгого отдыха, на ботик забрали Соколова и Кабаржицкого и теперь предстояло добраться до полковника.
При подходе к истоку Ангары, впервые побывавшие тут, отметили торчащий из воды шаманий камень, да силу великой реки, изливающейся из озера. На отдых остановились в мелком заливчике у ясачной заставы. Встречавший гостей Васильев загорелся идеей увеличения численности своего поселения за счёт постоянных жителей. Так как уже вечерело, было решено держать путь на Новоземельск утром следующего дня.
Байкал, посёлок Новоземельский, август 7138 (1630).
— Успокоились! Давайте по одному, не мешайте друг другу, — умиротворяющим голосом проговорил Смирнов.
Радек откинулся на стуле, выпятив нижнюю губу.
— Николай Валентинович, незачем селить людей всех вместе, смысла в этом нет. Нам необходимо обживать Ангару, — сказал полковник.
— Но новые поселения необходимо ставить рядом, в пределах нескольких часов перехода. Иначе мы не успеем помочь отбить нападение, если вдруг такое случится, — ответил за Радека Соколов.
— Хорошо, давайте определятся. Главное — наличие земель под распашку и огородничество. Близость наших посёлков, так? — полковник встал из-за стола и подошёл к висящей на стене карте Иркутской области.
— Десять семей беломорцев Всемила — Усолье? — ответом были согласные голоса.
— Шесть семей беломорцев — зимовье Васильева, — так же без возражений, кроме уточнения от самого Васильева:
— Товарищ полковник, тогда надо название менять — уже не зимовье будет, а посёлок.
— Есть варианты, Николай?
— Никак нет. Предлагаю отдать этот вопрос на откуп поселенцам.
— Хорошо. И белозёрские, Ангарск или Балаганск?
