Ну вот зачем меня так злить?! Хуже деда! Да что я тебе сделал такого?! Иногда мне кажется, что я тебе мешаю жить! Ну и катился бы в таком случае к демонам, ушастая сволочь! А со своей жизнью я как-нибудь сам, без твоего участия разберусь! Тоже мне нянька! Да пошёл бы ты!..

Гад светлый! Да таких братьев при рождении топят! Гуманное избавление мира от сволочей вроде тебя!

Что я ещё должен сделать, чтобы ты был спокоен, придурок?! Вечно чуть не на изнанку выворачиваюсь, получаю за это только подзатыльники! Надоело! На-до-е-ло! Можешь ты это один раз своей глупой головой осознать?! Да катись ты со своими претензиями... Дурак неумный.

Полёт немного охладил кипевшую внутри ярость. И появились недоумение вперемешку с обидой и горечью. Чего он на меня так взъелся? Ну, да, был я невнимательным, но не вижу в том своей вины! Обстоятельства так сложились. Чего он на меня вызверился? Понимаю, что ему тяжело сейчас, что он терпеть не может состояние беспомощности, а собственную слабость вообще не переносит, но почему расплачиваться за это должен я?!

Так глупо получилось... Мы, конечно, и раньше ругались, бывало ещё похуже... Не будь он ранен, просто надавали бы друг другу тумаков и уже бы помирились! Кроме того, нас всегда неизбежно мирили рейды и общие полёты. В рейде вообще разногласия недопустимы, а потом всё забывалось, и возвращались мы в реальность как ни в чём не бывало.

Заметив знакомый склон в наступивших сумерках, я приземлился. А цветы снова фиолетовые... Глупое место. Я больше не могу ему поверить как в первый раз. Но здесь всё же лучше, чем всю ночь по небу носиться. Устроившись среди цветов так, чтобы постороннему взгляду было трудно меня заметить, активировал охранный контур иглы Призраков, завернулся в крылья и решил, что здесь ночь и проведу.

Каждый раз после приступов такой вот бессильной ярости и основательной ругани с братом, мне потом больше всего на свете хочется забиться куда-нибудь и уснуть. Хоть ненадолго закрыть глаза и уйти в ласковые объятья ночи. Эх... есть хочется. Завтрак был давно, а потом я долго летал, дрался... Устал и голоден теперь. Но обратно всё равно не вернусь...

...Город горел. Небо заволокло дымом, на улицах шла ожесточённая битва, даже скорее резня. Рыцари и люди-имперцы дрались с захватчиками с отчаяньем смертников. У нас нет понятия "мирный житель". Каждый подросток — обученный хотя бы азам боец. Горел Дворец Трёх Императоров. Дядя Дарий! Он же почти всегда во Дворце в это время!..

Горели нижние этажи, во дворе и коридорах продолжался отчаянный бой. Я бежал в тронный зал, убивая по дороге всех, кого успевал достать клинком. Один из Рыцарей обернулся, и в упор взглянул на меня.

— Владыка! — крикнул мне в след Рыцарь. — Постой, малыш, не ходи туда!..

Но я уже мчался дальше... И на подходе к залу замер как вкопанный.

Командир полулежал у стены. На мёртвом лице застыла кривая, презрительная улыбка, а вокруг с десяток трупов, убитых знакомым почерком. У любого убийцы есть свой почерк, а у командира он такой узнаваемый... Сломанные шеи, точные, короткие удары и выстрелы, когда больше одного движения для убийства не требуется. Этот тихий лингвист знал своё дело не только на преподавательском поприще.

Закрыв ему глаза, я попрощался так, как принято у Призраков. Спасибо тебе, Дрэйк. Спасибо, что дрался до конца, а не побежал, друг. Прости меня, я должен бежать дальше...

Они нашлись в тронном зале. Отец и дядя. Остатки чешуи ещё не сошли с кожи, обратная трансформация после смерти происходит не сразу. Ритуальные доспехи разорваны, ощерившись кусками металла, чёрная кровь Владык у меня под ногами... Трупов в зале много. Работа мечей и когтей моих родичей. Недоумение на лице дяди Дария, неловко лежащего с подвёрнутой ногой и выломанными рёбрами. Сердце у Первого Императора пробито его же клинком. Отчаянье в широко открытых глазах отца, успевшего увидеть как умирает брат. Он полуобернулся, глядя на дядю. Жуткая рана на горле даже самого живучего убила бы за несколько мгновений.

— Папа... дядя...

Собственный голос казался чужим, когда я, стоя на коленях в луже крови, в безумной надежде пытался уловить хоть какой-то призрак жизни в мёртвых родичах.

Не-е-ет, это какой-то глю-у-у-ук! А мама, Шон и дедушка?!..

Вскочив, я помчался дальше и выше.

Дед не сдался. Когда больше не мог драться, он взорвал себя вместе с количеством врагов, которых я даже сосчитать по ошмёткам тел не могу. Боевая Ипостась не позволила ему умереть легко, сгорев в пламени взрыва, нет... Рука предка, всё ещё чешуйчатая и когтистая лежит в другом конце комнаты, а живот разорван и внутренности в таком виде, что будь я повпечатлительней — стошнило бы... и всё же он умер не сразу. Деда... Деда, этого быть не может, дед...

А дальше у стены — двое белобрысых... Брат и сестра так и не разомкнули рук, умерли, вцепившись друг в друга. Маньяки. Маньяки мои!..

Отшатнувшись, я выбежал и помчался дальше, не разбирая дороги. В глазах всё плыло.

— Мама! Мама-а-а!..

Я не плакал. Я умирал от боли. Мою прекрасную мать здоровым куском арматуры прибили к стене. Иначе справиться с мамой в боевой ипостаси они не смогли бы. Ритуальный доспех тёмной Леди, и без того красно-чёрный, весь блестел от крови. Крыло на отсечение даю — чужой крови. Блестела и алая чешуя Императрицы. Кусок арматуры держался крепко, никак не хватало сил его вытащить из стены и ладони в крови скользили по металлу.

— Мама... мамочка...

Удар по лицу был настолько неожиданным, что вбил очередной жалкий всхлип обратно.

— Беги отсюда! — ярость в тёмно-синих глазах полыхала багровым отблеском. Предсмертная ярость настоящей Императрицы. Дыхание с хрипом вырвалось из пробитой груди вместе со струйками крови.

Вместо ответа я снова попытался освободить её. Я тебя не брошу, мама! И снова она легко прочла мои мысли, лишь взглянув в глаза... Рука, оставившая горящий след на моём лице, схватив за ворот, притянула поближе, заставив уткнуться лицом в мамино плечо.

— Я люблю тебя, мой маленький сын, — ей было тяжело говорить, слова прерывались, она едва могла дышать. — Выживи ради меня. Прошу, Ирис... Ты и Ван — последние Владыки...

— Этого не может быть. Не может быть, мама!..

— Беги, ангелочек мой крылатый... лети...

Рука, обнявшая меня, дёрнулась в последней судороге агонии, и я вздрогнул от боли, когда когти матери впились в плечо. Она перестала дышать теперь уже навсегда...

Дальше уже не бежал — брёл, натыкаясь на стены и углы... Здесь не было уже никого живого. Наверх... на крышу... я выживу ради тебя, мама... постараюсь...

— Ну почему её... за что... — послышался отчаянный стон.

На крыше тоже был бой. Кису застрелили. И убитая Юлька лежала на руках у моего раненого брата.

— Шон! Шон!!!

Он поднял на меня затуманенный болью взгляд.

— Ирдес... Ирдес?!..

— Да я это, я... Шон, идём... мы последние. Нужно уходить. Мы последние Владыки.

Кивнув, мой брат тяжело поднялся, припадая на правую ногу. Мы — ответственны за всю расу и всех принявших тёмное подданство. Хоть один должен, обязан выжить. А потом заставить врагов захлебнуться собственной кровью. Брат это знал.

— Мы утопим их в крови, — поклялся я, глядя в глаза моему старшему брату.

— И сожжём в огне, — хрипло ответил теперь уже Император, а не Наследник.

Сухая автоматная очередь... оседающий на пол брат, и в этот раз закрывший меня собой... Мой крик и три выстрела точно в лица трём убийцам...

— Нет, не бросай меня, держись! Я не справлюсь без тебя, не уходи, ты слышишь?!..

Брат уже, кажется, не слышал...

— Пожалуйста, не надо... прошу... не умирай...

Горло свело, и в глазах стояла сплошная муть.

— Пожар над Империей догорает, братишка... Ты только выживи, младший... Не падай с небес... Ты — наше знамя...

И мой брат тоже умер.

Ненавижу... весь этот мир... я ненавижу. И утоплю в крови!!!

...Вскочив, снова упал на колени, вцепившись пальцами в траву под ногами. В горле всё ещё стоял крик, внутри всё свело болью. Прижав ладони к глазам, понял, что всё лицо мокрое от слёз. Мама... папа, дед, брат, дядя... Маньяки мои, Киса, Дрэйк...

Сон, сон... это только сон... очередной обычный кошмар... Тогда почему же ты плачешь, Наследник?.. Почему больно до такой степени, что жить не хочется?! Обхватив себя руками и укрыв плечи крыльями, я долго сидел, пытаясь прийти в себя, выровняв дыхание. Холодно... Только вот колотит крупной дрожью не от холода...

Кое-как справившись с собой и сцепив зубы, я поднялся и побрёл к ручью — умыться. Над землёй занимался рассвет. Холодная вода разве что совсем немного привела в себя. Но я ещё очень долго сидел у воды, глядя в никуда. Видения не отпускали.

Горела щека, словно отпечаток маминой ладони всё ещё причинял боль. Саднило правое плечо, за крылом на спине, там, куда впились мамины когти. Заведя руку за спину, я потёр ноющее место... стало, почему-то, ещё больнее... и футболка обзавелась новыми прорехами... а на пальцах осталась кровь. Судорожно пытаясь ощупать и рассмотреть спину, обнаружил следы когтей.

Кажется, я закричал. На глаза упала пелена. Очнулся на залитом восходящим солнцем склоне, смеясь как обкурившийся нарк. А когда слегка отпустило, понял, что это не смех, скорее уж самая настоящая истерика. Снова заставив себя умыться, заодно напившись из ручья, поднялся и побрёл среди фиолетовых ирисов куда придётся...

Нужно прийти в себя. Это не могло быть реальностью. Просто не могло! Но почему же тогда мне так плохо?.. Мама...

Вернулся обратно я только вечеру. Приземлился во дворике и едва удержался на ногах. Изрядно шатало. Возвращаться и смотреть в глаза брату, и людям, приютившим нас, не хотелось. Было, почему-то, страшно. Закрыт от брата со вчерашнего вечера я был наглухо и менять ничего не собирался. Не хочу, не буду... имею право. Для Владыки нет границ и законов, кроме собственных чести и совести — так научил меня дед.

Снова вспыхнула картина с мёртвым Владыкой и злая ухмылка, искажённая болью... Дедушка...

Грань между явью и бредом опять поплыла.

— Нагулялся? — Яр ухитрился появиться за спиной незамеченным.

Обернувшись нарочито медленно, окинул охотника небрежным взглядом.

— Нет. Пожалуй, ещё погуляю. Может, в Болото обратно пойду. Такой твари как я там самое место... — рот кривился в ухмылке, хотя я старался сохранить кирпичное выражение на лице. Побрёл прочь от дома...

— Слышь, пацан, не дури! — Яр преградил мне дорогу. — Я понимаю, поругались, но пора бы уже успокоиться.

Я молчал, разглядывая человека. Взгляд скользил по нему, но почему-то никак не удавалось зацепиться за детали, чтобы вернуть себя в эту реальность, уйдя из той, жуткой... невозможной...

— Что ты знаешь о том, как тяжело бывает нести на своих плечах небо, охотник?..

— Ничего не знаю, — хмыкнул Яр. — Пойдём в дом, Роса как раз ужин сготовила. Оголодал, небось?

В животе предательски заурчало. После этого любые возражения стали недействительными. Войдя в дом следом за человеком, я прошёл на кухню, глядя себе под ноги и видя залитые кровью полы Дворца...

Роса и Ван сидели за накрытым столом и о чём-то говорили.

— Здравствуй, Роса, — поприветствовал я женщину.

— Нагулялся? — точь-в-точь как Яр спросила она. — Иди садись к столу, проголодался наверное...

Едва переглянувшись с братом, мы тут же демонстративно отвернулись в разные стороны. Роса только тяжко вздохнула, но ничего не стала говорить. И правильно сделала.

Сев за стол, я принялся за еду, едва замечая что там и не чувствуя вкуса. Единственный привкус во рту отдавал металлом.

— Где был-то? — поинтересовалась женщина, подвинув ко мне кружку с чаем.

Но я промолчал, лишь на миг взглянув ей в лицо и тут же уставившись в кружку.

— Оболтус, — в сторону сообщил брат.

— Придурок, — автоматически огрызнулся я, не поднимая головы.

— Утихомирьтесь вы оба уже! — воскликнул с досадой Яр. — Ирдес! — охотник, сидевший рядом, схватил меня за плечо и я зашипел, дёрнувшись в сторону. На пальцах Яра осталась кровь.

Брат резко поднялся, схватил костыль и сильно хромая, почти не опираясь на раненую ногу, пошёл прочь.

— Ван, ну а ты куда?! — Роса вскочила следом.

— Подальше, — отрывисто бросил светлый.

— Да и пусть валит к демонам, хренов психопат, — бросив мимолётный взгляд в его сторону, буркнул я.

— Ирдес!.. — хором осадили Роса и Яр, укоризненно на меня глядя.

Я только приподнял крыло, укладывая его поудобнее. Отметины оказались достаточно глубокими, в агонии она слишком сильно дёрнулась... Мама, мамочка...

Роса молча отодвинула крыло, взглянула на раны, потом на меня очень-очень внимательно.

— Ирдес, где ты был? — настойчиво спросила она. — Кто тебе оставил этот след? Это же...

— ...раны от когтей руки обращённого тёмного, — бесцветно закончил я. — Не спрашивай меня, прошу. Врать тебе не хочу, а правды не скажу.

"Потому что сам её не знаю".

— Глупый мальчишка! — вспылила Роса.

Обхватив себя руками, я только прижался плечом к стене и опустил голову, чтобы она не видела моего лица. Сказав мне сидеть на месте, она сбегала в другую комнату, вернулась с обеззараживающим раствором и заживляющей прозрачной мазью. Яр ушёл на улицу.

— Не надо, — попытался отказаться я.

— А я тебя не спрашивала, что надо, а что нет, — отрезала охотница.

Пока она возилась с моими царапинами (хоть перевязывать не взялась, и на том спасибо!), успел вернуться охотник. Подождал, пока Роса закончит, переглянулся с ней... И в четыре руки эти двое выпихали меня из дома!

— Иди и разберитесь между собой! Чтобы я больше вражды не видела, пока вы двое здесь, — непреклонно заявила охотница, захлопнув двери.

Брат стоял поодаль в саду, опираясь на деревце. Спиной ко мне. А я снова ярко увидел Шона... "Ты — наше знамя..." Нет, не буду я ничего рассказывать Вану. Он только начал выздоравливать, ему нужны силы, а это... Достаточно того, что это лишает сил меня одного. Как же к тебе теперь подойти, светлый упрямец?

Он дёрнулся, сполз вниз, сел на землю. Светлого не было в том... видении... Видении ли? Небо, хоть бы это был просто кошмар, один из моих снов! Молю тебя о том, Небо... Только почему снова саднят следы от когтей?

Подойдя к прикрывшему глаза и делающему вид, что он меня не видит, брату, сел с другой стороны дерева, привалившись к стволу. Я молчал. Ван тоже не спешил начать разговор. Каждый думал о своём и мы сидели, как два идиота, не решаясь нарушить тишину.

Закат окрасил небо во все оттенки крови. Ночной кошмар так живо стал перед глазами, что хотелось выть. Слишком реально! Слишком! И слишком невозможно. Но... но если мы теперь одни, если мы последние... Если допустить на секунду, что все они... папа, дядя, Шон, дед... мама...