| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Камни говоришь? — выглядывая с колокольни и отплёвывая кирпичную пыль, съязвил комиссар. — По ниточке прошли. Машину с генератором в хлам! Саша, и твою 'Лаффли' (Laffly S15R) в вафли.
— Мне никогда этот драндулет не нравился, — стуча по клавише телефона, произнёс капитан и крикнул в проём колокольного люка: — Виктор! Связь!
Из церкви выбежал связист с катушкой телефонного провода за спиной и, подцепив кабель, посеменил к дороге, где у забора в снежно-масляной каше разлитого машинного масла горел перекошенный автомобиль.
— Есть связь! — крикнули снизу звонким голосом.
Умеет ли русский офицер, пусть и долгое время проведший на чужбине, в краткой форме изложить своё видение по ситуации? Пожалуй, не стоит заострять на этом внимание, но скажу, что это не всегда речь с элементами площадной брани. Де Кнорре говорил спокойно, рассудительно и очень проникновенно, а эбонитовая трубка в его руке готова была пойти трещинами. Одно его грубое слово из уст стоило сотни срамных упущенных.
— Меня просили уточнить, — закончив разговор по телефону, произнёс капитан: — где убывший четыре часа назад представитель штаба дивизии и почему он не докладывает?
В армии всё должно сводиться к чёрно-белому разделению: прав или не прав, выполнил или не выполнил, победил либо проиграл. Полутона допускаются лишь для оправдания тех, кто хочет ввести начальство в заблуждение и переиграть всё в свою пользу без должного контроля. Да, на этом этапе битвы за Москву присутствовали элементы хаоса, но здесь хаос был контролируемым. Довериться закону о брошенной в реку опавшей осенней листве, течение которой принесёт их в нужную точку, посчитали излишне самоуверенным и ненадёжным событием. Поэтому и был направлен наблюдатель-переводчик с заданием 'немедленно поставить в известность командира резерва в случае беды'.
— Если бы что-то приключилось в пути с телегой, за четыре часа он бы дошёл до Дютьково пешком, — высказался товарищ Сергей, выяснив, подробности. — В крайнем случае, можно отправить делегата с донесением, а он заодно посмотрит вдоль дорог.
Комбат взглянул с колокольни на дорогу. Напротив автобусной остановки с лавочкой, утопая в хвое, стояла машина походной мастерской с кунгом. Всегда на марше или на стоянке в походных условиях нужно что-то подкрутить, подклепать, заварить, подшить сбрую или отремонтировать механизм. Да ту же отлетевшую у обозной лошадки подкову вернуть на место. Редко, что нельзя сотворить в этой мастерской, но сейчас, похоже, она осталась единственным незадействованным целым транспортом.
— Это удивительно здравая и логичная мысль, — согласился с мнением брата капитан, и в который раз крикнул в открытый люк: — Рославцева ко мне!
Вскоре из прямоугольного отверстия показалась голова в казачьей терской папахе. Лицо — находка для приключенческого кинематографа на роль отрицательных героев. Произнеси он сейчас фразу: 'Всех зарежу, один останусь', — даже Станиславский бы поверил.
— Анатолий Фёдорович, — обратился к нему капитан. — По дороге из Кубинки сюда пропал офицер из штаба дивизии.
— Командир из штаба, — шёпотом поправил брата комиссар.
— Разыщи!
— Сделаем, Александр Дмитриевич, — бодро ответил Рославцев и скрылся в проёме люка.
— Не удивлюсь, если у него под полушубком черкеска с газырями и кинжал, — произнёс я. — Где вы его нашли?
— Я хорошо знал его отца. В октябре далёкого четырнадцатого года при формировании Кавказкой туземной дивизии из 33-го корпусного Авиационного отряда были прикомандированы военные лётчики. С командиром звена Рославцевым служил его четырнадцатилетний сын Толик и оружие у него наградное. Сам Пётр Николаевич вручал.
Фамилия показалась мне очень знакомой.
— Это не то ли поручик Рославцев, который вывез раненого кабардинского князя с вражеской территории? — поинтересовался я.
— Он самый. Князь оказался настолько тучным, что пилоту пришлось высадить сына и потом возвращаться уже за ним. Странно, что вы помните эту историю.
— Отнюдь, — ответил я. — Мир воистину тесен. В нашем музее ОСОАВИАХИМа смотрителем-экскурсоводом служит бывший инженер-механик авиационного отряда. Дети создали подвижный макет-диораму этого события по его рассказу. Я сам привозил им электромоторчик, а в классах труда кабаловской школы отлили фигурки и пошили одежду. Это первый случай использования авиации при транспортировке раненых. Проект хотели на выставку в Москву отправить, но война. Если у Анатолия остались фотографии, я могу сделать копии и добавить в экспозицию.
Александр в недоумении посмотрел на брата. Истина оказалась далеко за гранью области допущений, на основании которых его мозг был готов строить гипотезы.
— Музей? — недоумённо переспросил он. — Рославцев белый офицер и воевал у Врангеля с Красной Армией.
— Разве это препятствие? — удивился я. — Через год, как научимся бить немца, в Красной Армии и про офицерский корпус вспомнят, и погоны к ним появится, и про былые заслуги, как Берлин на саблю брали. Попомните мои слова. Сейчас как никогда нужно показывать преемственность РККА Русской армии. Начиная от полководцев и заканчивая тостами за Великую Русь.
Александр Дмитриевич де Кнорре упёр руки в бока.
— Ещё скажите, что 'Россия непосредственно управляется Господом Богом'.
— Знаете, при всём моём скептическом отношении к теизму, иногда мне нечего возразить на фразу Христофора Антоновича Миниха.
Едва я успел закончить мысль, как раздался жуткий вой установленных на самолётах сирен, и серия новых взрывов донеслась до церкви. Вражеские 'юнкерсы' атаковали траншеи у моста и к моему ужасу, находившаяся там пехота не выдержала. Бомбы падали с такой точностью, словно наводились по лазерному лучу. С колокольни отчётливо было видно, как ближний к пруду ДЗОТ скрылся за поднятыми ввысь комьями земли, как совершила неуклюжий кувырок 47-мм пушка. Сначала один, потом второй и наши французы побежали. Не все, но десятка полтора из сирийской роты, кто ползком, а кто и в полный рост прыснули по направлению к мосту, к зениткам.
— Сдаётся мне, — с горечью произнёс капитан, — в окопах завелись мыши.
Ходили слухи, что в Империалистическую, на Австро-Венгерском фронте, после оброненной генералом фразы, полковник опозорившегося полка привёз в подразделение десяток женских юбок и раздал офицерам. С тех пор упоминание о мышах считалось за весьма тяжкое оскорбление.
Спустя пару минут от злости и раздражения не осталось и следа. На синем небе сияло солнышко, невдалеке о чём-то мягко перешёптывались облачка, а мы, забыв про бинокли, блаженно щурясь и подбадривая наших лётчиков, наблюдали, как врезается в заледеневшую корку заводи не вышедший из штопора 'юнкерс'. Два истребителя с красными звёздами разогнали фашистскую свору, и низко пролетая над селом, ушли на восток.
Повторной атаки так и не случилось. Тратить силы и время на бесплодные попытки пробить оборону на этом участке немецкое командование смысла не видела. На текущий момент это было не рационально и не отвечало проверенной успехами тактике, когда удары наносились в самое слабое место. Раньше они были полностью уверенны, что ничего невозможного не существует, любые чудеса можно было объяснить, любые преграды снести, было бы достаточно сил и терпения. Только ни того ни другого уже не было в достаточном количестве.
Похоже, это поняли все и, раздав распоряжения, капитан поспешил на блокпост. В здании церкви уже как год прекратились службы, но использовать первый этаж в качестве штаба де Кнорре не захотел, выбрав под него укреплённый блиндаж у моста, хотя купеческий дом с ёлкой как место ставки, подражая великому Кутузову так же оставался. У перекрытой щели на лавочке, дымя папиросами, его ожидали два су-лейтенанта, Дюваль и Жирар, подразделения которых омрачили всё настроение от сегодняшней победы. В руках у каждого было по исписанному листку — отчёту. Поддавшись вперёд, искрящиеся гневом глаза капитана впились в своего подчинённого.
— Так что вы думаете о наказании, Дюваль?
Су-лейтенант открыл рот и тут же закрыл. Потом вновь открыл его. Ни слова не вырвалось наружу.
— Я понял, — серьёзно сказал де Кнорре. — Спасибо за доклад, Дюваль. Проверьте зенитные пулемёты лично, чтобы в следующий раз они пугали немецкие самолёты не только своим присутствием. Теперь по молодому пополнению. Те, кто выполнял манёвр ползком, пусть уберут сожжённые у храма машины, а те, кто позабыл, как стоит перемещаться под обстрелом противника — отправляются на поле с белым флагом и соберут все тела.
Глянув на фамилии потерь, он добавил:
— Место захоронения на краю сельского кладбища. Наших отдельно. Я помолюсь за них. Вы можете идти.
Су-лейтенант Дюваль тактично напомнил:
— Сбежавшие из траншеи и попавшие под бомбы не христиане.
— Бог для солдат един, — обронил Александр Дмитриевич.
— У вас очень доброе сердце, капитан, — произнёс Дюваль, отдавая честь.
Как только первый су-лейтенант покинул курилку, Александр Дмитриевич резко повернулся, обратив свой взгляд на второго, с выступающим из-под финской шапки-ушанки орлиным носом. Долгое совместное бремя службы оставляет свой след, приобретая характер скитания по граням инфернальной ленты Мёбиуса — когда излишне повторять что-то много раз сказанное при схожих обстоятельствах. Жирар прошёл с ним Индокитай и если вместе не пуд соли съели с одного котелка, то около того. Но одно дело, когда оконфузились новобранцы и совсем другое, когда проверенный боец.
— Почему не пристрелил? — жёстко спросил он. — Только не говори мне, что правильность поступка определяется не тем, как хорошо или плохо он выглядит, а тем, каковы его последствия. Не каждый, кто служил со мной в Легионе был лучшим, но лучшие всегда служили со мной. Пусть так всё и остаётся.
— Солдат испугался немного больше, чем все остальные. Робер отличный миномётчик и взрывом бомбы его не пронять, но этот дикий вой сирены после контузии свёл его с ума. Он осознал, мой капитан.
Подскочив к подчинённому с прытью, удивительной для его возраста и должности, де Кнорре обрушил на су-лейтенанта град столь отборных выражений, что мало что понявший Жирар рефлекторно вытянулся во фрунт. В отличие от английского, язык Мольера не безнадёжен, но и он пасует перед русским. Выстраданный и отточенный на плацу русский-военный может передать и яркость, и колорит, и взрывной характер иронии, которую и уловить не с первого раза удастся из-за иносказаний.
— Ещё один подобный случай, — произнёс он в конце спича — и я заставлю всю роту носить юбки. Привяжите Робера верёвкой за ногу как козу. Накормите солдат. Свободен.
Вернувшись в дом в мрачном настроении, Александр Дмитриевич нахмурился, точно старейшина туземцев, которому показали фокус с картами, не удосужившись разоблачением. За столом, укутавшись в лоскутное одеяло из-под которого виднелись босые ноги, сидела девушка. На натянутой у печи верёвке висела её мокрая гимнастёрка с ушитыми галифе и элементы белья не фабричного производства. Заметив вошедшего, она предприняла попытку встать и по-французски поприветствовать капитана, но вышло совсем не понятно. Всё-таки пытаться избежать простуды от переохлаждения парой глотков спирта не самая хорошая идея.
— Стоило отлучиться на часок, как прихожая завалена какими-то мешками ... кто эта мадмуазель? — раздражённо спросил капитан у брата, расстёгивая ремни и вешая полушубок на первый попавшийся гвоздь.
А мадмуазель, сиськи по пуду работать не буду в это время сложила голову на стол и тихонько засопела, открыв на обозрение чуть больше положенного приличию.
— Присланный переводчик, — тихо ответил товарищ Сергей и вместо того, чтобы поднести щепоть к губам и сладострастно причмокнуть, показывая своё восхищение, как было в самом начале знакомства, поправил сползшее одеяло.
Покрутив головой, Александр Дмитриевич задал очевидный для него вопрос:
— А где представитель?
— У немцев, — ответил я, упорядочивая отчётность. — Машину перехватили по дороге, похоже, диверсанты.
На самом деле нет ничего необычного, что подозрительные вещи случаются постоянно, но если в детстве вы читали не только умные книги, но и Эмиля Габорио — то всегда найдёте что-нибудь этакое, выбивающиеся из систематизации или упорядочивающей логики.
— Не хочу показаться невежливым, — произнёс Александр, не отводя глаз от бюстгальтера — но не кажется ли вам, эта история немного странной?
— Поначалу мы так и подумали, — вставая из-за стола, подтвердил суждения брата комиссар. — Ведь настоящий шпион должен выглядеть как кроткий невзрачный бухгалтер. А тут два метра красоты. Связались с особым отделом дивизии, запросили описание переводчика. Всё сошлось. Отнесу ка я её на кровать.
Пока совершался 'рыцарский поступок', я отсортировал документы, которые уйдут в финансовую часть в Кубинку. Хотя оклады 'интернационалистов' и были приравнены к окладам Красной армии, но существовали ещё контракты и прочие договорённости. Тот же Виктор, обеспечивающий связь на колокольне к своим 675 рублям как радиотехник, имел право на 50% надбавку, а погибшие в начале боя зуавы выполняли особо опасное задание и их наследникам помимо страховых сумм достанутся за него дополнительные деньги. Отдельными бланками шли премии. Артиллеристам Блажея Кравчика за сожжённые танки, зенитчикам за сбитый самолёт, экипажу САУ Лютикова и конечно, авиаторам. Ошибочно утверждать, будто на войне всё иначе, чем в мирной жизни. Не иначе, за хорошо выполненную работу так же премируют, просто концентрация иная.
— Тогда как? — спросил капитан, едва товарищ Сергей прикрыл дверь и вернулся к столу. Он подтянул к себе стул, повернул его спинкой к столу и уселся верхом, упёршись подбородком на скрещенные ладони. Его лицо, задумчивое и хмурое выглядело слишком усталым.
— Полуторку остановили для проверки документов. Видимо ожидали более важную птицу, но в итоге согласились на старшего лейтенанта. Пока немцы мусолили командирскую книжку с направлением от штаба, девица отошла в кустики, а когда стала свидетельницей захвата, бросилась бежать в лес. Ваш Рославцев вытащил её из болота едва живой.
— Счастливый случай?
— Похоже на то, — пожал плечами товарищ Сергей и встал со стула. — Надо бы в политуправление дивизии доложить. В грузовике листовки везли. Почти всё сгорело.
— Сгорело и бог с ними с этими листовками, — махнул рукой Александр Дмитриевич. — Вы на всякую чепуху тратите ресурсы.
— Не говори так, — одёрнул брата товарищ Сергей. — Это тоже война, только на другом уровне.
Честное слово, лучше бы они водки выпили. Кипящая в душе негативная энергия выплеснулась наружу.
— Много германцев перешло на вашу сторону? — буквально выплюнул капитан. — Один-два, да и то не понятно с какой целью, а ваших? Весь советский строй держался на страхе и лжи, а когда возник страх посильнее, и вскрылась правда, весь боевой дух испарился как пар. Я видел в газете фотографию и не в 'Паризер Цайтунг' (Pariser Zeitung). Так там тысячи тысяч. И что, все поголовно трусы? Сможешь объяснить? Лучше бы вы солдатам баб привозили для поднятия боевого духа.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
