Говорят, что каждый видит ее по своему, и лишь мертвый способен узнать ее истинный лик. Кэсс надеялся, что это так — ему нравилось думать, что Она такая — светлая, русоволосая с необычайно красивыми темными, практически черными глазами, в которых то и дело посверкивают зеленые искры. Ему нравились ее теплые (как странно!) руки, и красивая добрая улыбка на круглом, немного полноватом лице.

Именно поэтому Кэссу так нравилось встречать ее, чтобы поговорить с ней или просто полежать рядом, положив голову ей на колени. Вот только сейчас не было ни времени, ни желания, сегодня на грани жизни и смерти были его друзья, и он не мог позволить себе расслабиться, не мог позволить увести себя, залюбовавшегося девушкой, в мир неспешных разговоров. Не мог.

Потому он встретил твердо Ее взгляд. Сегодня он позвал ее как Контрактора. И она, понимая это, не улыбается, ее полные губы невозмутимо сжаты, а в глазах не пляшут смешинки — сейчас они похожи на бездонные омуты, наполненные тьмой и милосердием. Те, кто говорят, что Смерть жестока, ничего о ней не знают. Она приносит мир и покой, лишает боли и страха, она — это самое милосердное сознание в мире. Но и жестокой Она быть умеет.

Кэсс смотрит на нее молча, Она поймет и без слов, поймет, что он просит, что ему нужно. Но вот сама Муэрта явно хочет разговора, потому что она опускается на землю рядом с личем и, глядя ему прямо в глаза, произносит:

— Ты понимаешь, чего просишь?

— Понимаю.

— Это будет второй раз, когда ты призвал Контракт, не так ли? Ты уверен, что готов отдать это желание?— звучит ее голос, звенящий капелью во внезапной тишине кокона.— Если так, то у тебя останется последний Призыв Контракта.

— Я готов, моя Госпожа. Это мое решение.

— Что ж, да будет так.

Кэсс вспомнил их первую встречу, Контракт, который они заключили. Вспомнил, как впервые воззвал к Ее помощи. Вспомнил ту силу и мощь, что он получил из ее рук, и тут же ощутил, как по венам разливается знакомый жар. Он прогонял лед, что острыми, причиняющими боль осколками пульсировал в сердце, растекался по телу, парализуя его. Лич улыбался, наблюдая, как мир вокруг стал раскрашиваться тысячами красок, возвращая мертвого к подобию жизни, возвращая ему зрение...

На миг перед тем, как все ожило, он замер, пораженный красотой мира. Насколько это не похоже — знать и видеть, знать, что что-то существует, и видеть это своими глазами. Мир, даже окрашенный жуткими цветами смерти и боли, все равно, был необычайно прекрасен. Но времени не было. Контракт действовал лишь десять минут, целых десять минут он будет обладать силой Муэты. В эти десять минут он будет практически всемогущ — возможно, этих сил хватит на то, что бы расправиться даже со Стражами...

И он без оглядки скользнул вперед.

Сейчас, наверное, никто не смог бы узнать Кэссера — одетый в туманный плащ, с длинными черными волосами, перевитыми серебристыми лентами, с сияющими даже из-под тени капюшона аметистовым огнем глазами. Он был похож на тень, а не на живого человека. В его тонких костлявых ладонях, столь не похожих на большие ладони Кэсса-лича, блестела прозрачная коса, украшенная серебряными узорами. Он был прекрасен завораживающей красотой смерти и небытия. Наверное, многие бы испытали отвращение, глядя на это олицетворение смерти, бесстрастно вершащее свой приговор...

Он скользил мимо застывших тварей, двигаясь намного быстрее любого Стража, он смеялся, глядя на их попытки остановить безумного Контрактора, он наслаждался этой властью, впрочем, не забывая и о том, зачем он потратил Контракт. Стражи живые, а, значит, смерть имеет власть и над ними. Нет, они не умирали от одного его слова, все-таки Кэсс был лишь одним из воинов настоящей Смерти.

И все же, даже те крохи, что достались ему по Контракту, были огромны для смертного. Прозрачная молния косы делала то, что было невозможно для любого оружия смертных — она рассекала шкуру и плоть тварей, оставляя страшные, незаживающие раны. Стражи в ненависти кидались на Кэсса, пытались убить его, пытались сбежать, но все было бесполезно. Некромант неизменно настигал тварь, чтобы парой ударов уничтожить создание Хаоса.

Однако, ничто не вечно, а срок Контракта тем более. Десять минут — не много для сражения с Высшими Тварями, и, когда они закончились, на земле лежали только семь тварей, остальные, заметив, что противник опускается на землю, лишаясь сил, воспаряли духом. И некромант, снова погружаясь в привычную тьму, в изнеможении протянул руки к невозмутимой Госпоже и простонал просьбу:

— Пожалуйста, Муэрта, пожалуйста! Еще десять минут... Еще один Контракт...

— Нет, — ее голос, необычайно теплый и ласковый для таких жестоких слов, успокаивал истерзанное болью сердце лича. — Нет, мой некромант, нет... Я, конечно, могла бы приблизить тот сладостный миг, когда ты окажешься в моих руках, но это было бы обманом, а я не люблю обманывать. Тебе не нужно призывать последний Контракт. Ты, несчастный мальчишка, все время забываешь, что ты не один, и что не только у тебя есть секреты...

Муэрта указала вперед, туда, где, изогнувшись на камнях сломанной куклой, лежал бард.

— Но он же, — начал Кэсс, еле сдерживая слезы, — он же...

И замолчал. Кантаре, словно не замечая страшной раны на животе от клыков Стража, поднимался с земли. Это было невероятно, но рана прямо на глазах у изумленного Черного Целителя зарастала странной темно-синей материей, туманом. Это было просто невозможно! Но на этом сюрпризы не закончились. Кэсс и раньше подозревал, что за личиной повесы скрывается, что-то большее, сейчас же с удивлением смотрел как его друг, словно объятый черным пламенем, шагнул вперед, а ему навстречу неслась рыжеволосая фигурка. Пати? Он-то что здесь делает?

Мальчишка, не замечая тварей, несся к учителю, что-то крича, стараясь о чем-то предупредить. Но бард его не слушал. И, когда мальчишка подбежал к нему и, сжав в руках ладонь, стал что-то говорить, Кантаре просто отодвинул его в сторону, не слушая, не замечая... Он шагнул вперед, туда, где собрались в стаю Стражи.

И запел.

Кантаре,

Бард и жрец

Когда Тьма накрыла мое сознание, я, несмотря ни на что, продолжал оставаться в сознании. Мне виделось нечто очень странное, нечто, не вписывающееся ни в какие рамки окружающего мира. Странные видения не тревожили усталый разум до тех пор, пока по искаженному коридору, наполненному тысячами тварей, не прошел старый знакомый — белый Герцог Тьмы, ступая в сиянии серебряных отсветов луны. Он, брезгливо морщась, отбрасывал носком сапога мелочь, пытавшуюся забраться на его фигуру. Это было настолько забавно, что я искренне смеялся, неприлично показывая пальцем на высокородного гостя.

Тот, похоже, не обращал на меня никакого внимания, и мне пришлось прекратить. Оказывается, не так уж и весело смеяться над кем-то, кто игнорирует все твои старания. Гость же тем временем, усевшись в возникшее не по моей воле кресло, задумался. Герцог рассматривал меня как некое редкое животное, которое, несмотря на свой отвратительный характер, за который его хочется убить, единственное в своем роде и лишаться его чревато. Мне не нравилось такое отношение, но сделать я ничего не мог (и вообще это мой сон!), так что продолжал ждать. Правда, недолго — буквально через минуту Лунный Свет заговорил:

— И почему ты сейчас умираешь?

Это было сказано настолько спокойно и укоризненно, что на секунду мне стало стыдно, что я такой плохой мальчик, умираю тут... Но лишь на секунду. Потом я вспомнил, кто собственно меня сюда послал, и разозлился:

— И это у меня спрашиваешь ты?! Ты, который буквально заставил меня лезть в эту нору?! Конечно, я умираю! Я смертен в отличие от тебя! Я не могу убить тварь! Не могу! А значит — я умираю!

Я кричал, выплескивая весь страх, всю злость, всю обиду на молчаливого собеседника, который насмешливо смотрел на мою истерику, разве что орешки не щелкал. Сволочь! Махнув рукой на бессовестного Герцога, я уже собирался пойти куда-нибудь успокоиться — в этом фантастическом мире, я был уверен, можно найти все, что угодно, — когда из уст белого демона раздались слова:

— Во-первых, с чего ты взял, что ты смертен? — развел руками мой собеседник.-Ты проверял? Нет? Ну, так я и думал. Вот только проверять, все же, не советую! Мало ли... А во-вторых, уж поверь мне, ты вполне можешь справиться со всеми этими тварями, стоит лишь постараться чуть-чуть. А ты сдался, даже не попытавшись переломить ситуацию. Вот именно поэтому, а не из-за неравных сил, ты и лежишь сейчас полутрупом.

— А ты, типа, должен читать нотации всем, кто умер, да?— недовольно протянул я, скептически рассматривая его.

Снова удивленный взмах.

— А с чего ты взял, что ты умер, мой маленький бард?

Я недоуменно уставился на него. Он только что сказал?..

— Да-да, не удивляйся — ты себе вполне живой, бард и жрец моего Господина. Жреца Темного Демиурга не так легко убить,— улыбается Герцог.— Господин защищает свое дитя, дарует ему силу Тьмы, Хаоса и Разрушения, прося в ответ лишь верной службы его трону.

— Эй, Герцог! Я никакой не жрец, и не собираюсь им становиться, слышишь? Меня хоть кто-нибудь спросил, хочу ли я этого, хочу ли я служить тьме?— возмущенно кричу я, ненавидя этого самовлюбленного мужчину, решившего, что имеет право решать за меня.— Не спрашивали! Вот я и не собираюсь этого делать! Не нужна мне эта сила!

— Не нужна? Ты уверен?

И он разогнал мою спасительную темноту, покрытую моими сновидениями, обнажая зал бойни. Там в лужах собственной крови лежали мои друзья, сражаясь за жизнь в объятьях тварей, там, тратя последние силы, танцевал некромант, там все было наполнено смрадом умирания, стонами боли и запахами отчаяния. И это все было настолько отвратительно, что меня едва не вырвало от отвращения.

Я хотел закрыть глаза, отвернуться, сбежать, но Свет не позволил мне, крепко зажав запястья в своей когтистой лапе, другой подняв мне подбородок, заставляя вглядываться в открытые раны, кровь, внутренности и искаженные болью лица, словно впечатывая образы в мозг.

— Тебе все еще не нужна сила? Тебе безразлична их судьба, бард? — последнее слово прозвучало как жестокая насмешка, — Безразлична? Или, — тут, понизив голос практически до шепота, спросил меня Герцог, наклоняясь к самому уху, — тебе нравится? Может, я не понимаю, что тут происходит, может, ты хочешь исполнить мечту детства и узнать, что у них внутри? Хочешь насладиться их смертью, их страхом, их ненавистью? Так как, бард?

К горлу снова подступила тошнота, а сердце сжалось от необыкновенно болезненного укола. Нет, мне не хотелось делать этого, мне не хотелось продолжать слышать их стоны, чувствовать их запах, запах смерти. Впервые мне не хотелось, чтобы они умирали, мне хотелось, чтобы друзья улыбались, но сил больше не было. Да и, если говорить честно, не было никогда. И я прошептал, отвечая:

— Нужна...

— Что? Я плохо слышу.

— Нужна.

— Громче!

— Нужна!

— Вот теперь я верю. Присягни Господину, поклянись посвящать всю кровь ему, поклянись, что силы тьмы...— громыхая, звучит голос Первого.

— Нет! Нет, я не могу! Я не хочу быть жрецом, не хочу, что бы меня ненавидели!..

Я был так жалок в этот миг, когда, теребя в руках полу туники, пытался отвязаться от ответственности, убежать от страхов, получить что-то не отдавая ничего... Видно и Первый Герцог это понял, так как махнул рукой и приказал мне убираться.

— Ты можешь пытаться обмануть себя, отмахиваясь от самой своей сути, но рано или поздно ты осознаешь, что это бесполезно. Ты можешь отрицать, что ты Жрец Господина, можешь. Вот только кто тебе поверит? Никто! Многие, лишь взглянув на тебя, смогут сказать, что ты жрец, слишком многие, чтобы ты мог где-нибудь спрятаться! Скоро весь мир пойдет против тебя, практически каждый встречный будет врагом... Вот тогда ты и поймешь, что только сила, скрытая в твоем сердце, только помощь моего Господина сможет спасти ваши жизни. Мы не торопимся, нет. Мы можем подождать, когда ты обожжешься!

А теперь иди!— сказал он, махая рукой вперед, в сторону битвы.— Иди, сражайся, спасай себя и других, достав тьму из сердца, а вдохновение из души! Помни, что Луна покровительствует поэтам, а полнолуние дарует особую силу! Пойми это, и пой для меня и моей сестры!

И мир закружился, стирая настоящее и придуманное, вновь погружая меня во тьму.

А потом вернулась боль.

Она была невыносимой, буквально пронзающей все мое существо. Я не мог даже пошевелиться. Казалось, мое тело в неком пространстве, где нет ничего кроме нее и тьмы. И мне не хотелось там задерживаться, совсем не хотелось. Я вспомнил, как Герцог говорил о "тьме в сердце", и решил попробовать ее найти. Сперва я подумал, что там ничего нет, что почудившаяся мне тень — лишь игра моего больного разума, но потом... Потом я "проснулся".

Первой ушла боль. Стало необыкновенно хорошо и радостно, словно какой-то праздник наступил раньше положенного. Странное чувство для умирающего, правда? И я понял, что я меняюсь... Мой "дракон" просыпался.

Как правило, я не давал ему воли, сковывая множеством пут, не пуская его во внешний мир, но сегодня та странная легкость не давала мне сосредоточиться, и он заполнил меня. Он смотрел моими глазами, его когти росли из моих пальцев, что уже сжимали рукояти сестер... Я даже не помнил, когда встал с пола и, окутанный темным пламенем, двинулся вперед. Странное спокойствие и уверенность охватили меня. Ощущение собственной силы, власти еще никогда не было настолько сильным, как сегодня. И я шел, шел убивать и защищать, именно в таком порядке приоритетов, приоритетов меня-"дракона". Возможно, настоящего меня.

Невозмутимо отбросив мальчишку, неизвестно каким образом попавшего под холм, я продолжил свой путь, лишь замечая, что рана закрылась холодной плотью, а сам я окутан темным пламенем, в сполохах которого горят и осыпаются пеплом камни и песок. Тонкие лучи Луны приветственно блеснули, словно приглашая на танец, и я, вспомнив совет Герцога, начал петь, играя на них клинками сестер:

— Опускайте глаза, чтоб не видеть мой взгляд,

Уходите в толпу, чтоб не слышать струны.

Я иду по костям, и я сам уж не рад,

Что под пальцами острые нити луны.

Мой голос эхом раздавался по множеству пещер и коридоров, что окружали зал, от его звучания твари попытались сбежать, чувствуя силу, способную их уничтожить, но бежать было некуда — проходы были завалены землей и камнями, упавшими от раскатов голоса. И я, не прекращая песни, стремлюсь вперед, где меня ждали испуганные и злые Стражи, сбившись в стаю и готовясь дать достойный отпор.

— Они в кровь разрывают горячую плоть,

И багровые капли шипят на камнях.

Из-под сомкнутых век хочет вырваться прочь,

То безумье, что спит на кривых зеркалах...

Да, это сладкое слово — безумие... Сейчас лишь оно владеет моим сознанием, искажая окружающий мир, не давая мне ни секунды на раздумья и сомнения. Все так просто и так сложно... Тьма, свет, жизнь, смерть и прочие избитые определения не были важны в моем танце, важна была лишь красота. Красота багряной капли, что, застыв на миг на кончике клинка, срывается вниз, испаряясь с горячих от моего пламени камней. Красота алой трещины, что появляется на белоснежной шерсти от любого моего удара. Красота их стонов, что подобием музыки сопровождает мою песню. Красота белых тел, объятых черным пламенем, слетающим с меня. Красота.