Зерно А

— Маргарита Палисси, — кивнул охранник. — Но...

— Никаких 'но'. Наше с тобой общение строиться на принципе 'вопрос-ответ'. Я понятно говорю?

— Да, господин.

— Чудесно.

Вот ведь дела! Евгений словно сдулся, скукожился, больше не казался крутой горой мышц. Минус девяносто процентов крутости, а то, что осталось, взирало на толстяка сверху вниз испуганными щенячьими глазками. Евгений только что допустил колоссальную ошибку и навлек на себя недовольство одного из криминальных авторитетов Порога. На его лице появилась потребность умаслить хозяина. Был бы у него хвост, он бы его поджал.

— Еще вопросы к Маргарите Палисси будут?

— Приносим свои извинения за причиненные неудобства, — вступил в разговор охранник Павел. Умный мальчик. — Должно быть, ошибочка вышла.

Вот что я вам скажу: списки — это святое. Ошибки быть не может. И вышибалы прекрасно знали это. Евгений был хорошим мальчиком и все делал правильно, пока не появился Платон. А таким, как Платон, плевать на списки.

Спешу доложить: обоих охранников как пить дать вышибут с работы.

— Ошибочка, — фыркнул Платон. — В следующий раз за такую ошибочку будете двор мести или сидеть в будке и жать на кнопку, поднимая и опуская шлагбаум.

Платон уплыл прочь совсем как планета, осознающая свои масштабы.

Вчетвером — я, Эдуард, Уна Бомбер и София — мы прошли в холл, когда охранники тормознули Макса и Артура. Я как почуяла неладное, обернулась.

— Стоять, — пробасил Евгений; покорность и испуг рухнули с его квадратной рожи.

Он переживал, злился. И злости было куда больше. Откуда я это знала? Очень просто: в нем скользила легкая примесь животного, гены медведя, подаренные технологией, и энергия, исходящая от него, будто пульсация сверхновой, щекотала нос.

— Не будь занозой в заднице, приятель, — Артур ослепительно улыбнулся охраннику.

Евгений медленно подался к Артуру и опустил лапищу парню на плечо. Лично я на месте Артура не позволила бы этому здоровяку коснуться меня. Но я не на месте Артура.

— Я тебе не приятель, понял, урод гребаный?

Максим зыркнул на меня поверх плеча вышибалы. Его взгляд упрекал меня: 'Я хочу туда, с вами'.

— Ждите в машине, — одними губами сказала я.

Если их начнут тормошить, на дно сядут все, а это недопустимо.

Максим кивнул; все понял. Молодец. Наградив тяжелым взглядом обоих охранников, он зашагал вниз по лестнице, Артур — за ним. Может, оно и к лучшему. Считайте, что с моих плеч упало два грузика волнения. Осталось три. Нет, вру, два — Уна Бомбер может катиться на все четыре стороны. Я удивилась, что не смогла сказать подобного о Софии. Красивые люди получают по жизни больше скидок, так?

В фойе журчал фонтан. Единственные распахнутые двери вели в огромный зал. Мы вошли. Я огляделась и присвистнула. Ни скамей, ли алтаря, ни икон. Повсюду столики и аметистовые кресла с низкой спинкой, переходящей в подлокотники. У ломящихся от кулинарных изысков столов крутились гости. Линию обслуживали официанты. Отдельно был установлен бар. Сцена с микрофоном, колонками, подсветкой. Фоновая музыка — продукт 'Музыкальных Небес'. Все учтено и гармонирует, вплоть до салфеток на столах.

— Скукотища, — констатировала София.

Уна Бомбер стянул шапку и лихо сунул ее в карман:

— Они нашли с Ним наиболее простой и прямой способ взаимодействия — через выпивку и караоке.

— Здесь нет Бога, — сказала я.

— Я говорю о механическом Иисусе.

Я наградила бородача недобрым взглядом:

— Смотрю, вам здесь уж больно нравится. Может, тоже хотите вступить в секту? Ну разумеется, хотите.

Стоявший в паре метров от нас мужчина оглянулся, мол, кто это там базарит; его взгляд выражал такое же удивление и потрясение, как если бы пятилетний ребенок рассуждал о ядерной физике.

— Это не секта, Марго, а закрытый клуб тех, кто владеет этим городом. Здесь и сейчас собрались самые крупные представители своего вида. Рабочей пчеле не пройти — ее остановят и выбросят.

— Да-да, всегда пожалуйста.

Бомбер и ухом не повел.

У меня спина заледенела, а в ушах стоял звон. Я знала, что Человек-Цыпленок где-то поблизости. Не спрашивайте, откуда. Это из рода тех ощущений, которые вливаются и наполняют вас. Вы просто знаете, как обстоят дела, вот и все.

Я задрожала и пошатнулась.

— Все в порядке. В порядке, говорю! — Я спихнула руки Эдуарда, когда он полуобнял меня.

— Не трогай ее, — влезла София. — Видишь, ей не нравится!

— Спасибо, блин. Идите за столик, — я сглотнула слюну, — я сейчас приду. Эдуард, не надо со мной панькаться. Я знаю, что делаю. Я связана с Цыпленком через зерно, и сейчас ощущаю такое, чего не должен ощущать человек. Коматозник в том числе. Ситуация ясна? Или повторить под запись?

— Зерно? Коматозник? — попугаем повторила София.

Следует отдать Эдуарду должное: он разболтал отнюдь не все. Да, я бываю несправедливой к нему.

— Только не злись слишком громко, не стоит привлекать внимание.

И я оставила троицу, направившись к шведскому столу.

Не надо быть знатоком моды, чтобы понять: я была неподходяще одета для вечера. Это, впрочем, скорее, ремарка, чем чувство вины. Без Эдуарда под боком я ловила на себе взгляды. О, много взглядов. Взгляды делились на две категории: узнающие и не узнающие. И если в первых в равных пропорциях были смешаны удивление и любопытство, то вторые были сугубо оценивающими. Впечатление о человеке почти на восемьдесят процентов формируется из того, как он выглядит. И требуются годы, чтобы трансформировать первое впечатление. Что-то подсказывало мне, что у тех, кто не узнавал меня, впечатление складывалось средней паршивости. Волновало ли меня это? Вы это серьезно? Женщина с длинными рыжими волосами усмехнулась, что-то сказала собеседнику и легким кивком головы указала в мою сторону. Да, я засветила физиономию. Наберется ползала, которые потом смогут засвидетельствовать мое присутствие на сей волнительной вечеринке, чтоб ее.

Если будет это 'потом'.

Надо было чем-то занять руки. Взяв тарелку, я стала наполнять ее, без намерения, впрочем, набить желудок. Аппетита не было. Официант порывно пытался помочь мне, но я громко и отчетливо объяснила приставучему типу, что не нуждаюсь в помощи. Попутно я косилась по сторонам, ища взглядом Человека-Цыпленка. Я чувствовала, что он где-то в Церкви. Выбрал более укромный уголок для встречи? И правильно. Кто знает, на какой уровень выйдет наше общение после моего отказа.

Меж лопаток растеклось неприятное покалывание. Кто-то буравил мою спину взглядом. Или то, что пониже спины. Я напряглась, рука зависла над блюдом с канапе.

— Так-так-так, — услышала я тягучий, как расплавленный сыр, голос. Я не шелохнулась. Черта с два. Я сюда не знакомства пришла заводить. — Какой соблазнительный экземплярчик.

Унизанная перстнями рука легла на стол аккурат передо мной. Ногти были выкрашены в черный. Только этого не хватало. Передо мной возник мужчина с доходящими до плеч платиновыми выжженными краской волосами. Он был небрежно расчесан и аналогично выбрит. На нем была подчеркнуто мятая футболка, из серых замшевых ботинок неопрятно торчали джинсы. Солнцезащитные очки скрывали глаза.

Мистер Острая-Нехватка-Кальмаров-В-Организме собственной персоной.

С лицом баклажаном я взяла канапе и положила на тарелку. Мужчина придвинулся ко мне, и я была вынуждена отступить на шаг. Он стал в позу, опершись ягодицами о стол и сложив руки на груди.

— Как жизнь, мисс Стройные Ножки?

Я вымучила улыбку.

— Вы, наверное, не узнали меня. Меня зовут Бабур Околоцветник.

Вздохнув, я взяла тарелку в левую руку, а правую протянула для рукопожатия. Вежливость, даже с такими, как этот болтун, пока никто не отменял. А жаль. Блондин протянул клешню ладонью вверх. Он слабо сжал мою руку, словно она, черт возьми, могла треснуть и рассыпаться. Но, поскольку у меня такого страха не было, я все сделала наилучшим образом, взяв на себя инициативу и властно встряхнув его лапищу. Мне понравилось, как при этом расширились его глаза.

От Бабура резко пахло сигаретами и пряной туалетной водой. Он все не выпускал мою руку из своей — ждал, когда я представлюсь. Поборов поползновение закатить глаза, я сказала:

— Маргарита.

— У меня такое чувство, будто мы с вами уже встречались. Случайно, не на какой-нибудь закрытой вечеринке Острова?

— Сомневаюсь.

— Нет, я определенно где-то уже видел вас, — он шутливо пригрозил пальцем. — Маргарита, Маргарита... — забормотал он, задумчиво прищурив глаза.

Я хотела было облегчить ему задачу, но передумала.

— Прошу прощения, Бабур, я бы непременно осталась с вами поболтать, но меня ждут.

Я не видела его глаз за стеклами очков, но была уверена, что он прожигает меня взглядом.

— И кто же этот счастливчик?

— Прошу прощения?

— Кому выпала честь сопровождать такую прелестную девушку?

— Ему, — я уныло ткнула пальцем в сторону Эдуарда.

— А я его знаю! Это владелец ресторана в Кварталах. Он ваш...

— Он мой друг.

— Друг! — повторил Бабур и облизал нижнюю губу. — Это очень, очень хорошо! Впрочем, меня не смутило бы и иное положение вещей. — Он наклонился ко мне и проникновенно шепнул: — Когда мне что-то нравится, я готов на все, чтобы заполучить это.

Я оценила это его 'что-то'.

Резюмирую: рядом с именем Бабура слово 'придурок' блекнет, просто блекнет.

— Уверяю, Бабур, — я отступила на шаг. Хватит влазить в мое личное пространство. — На такое вы не готовы. Нам ли с вами не знать, что у всего есть рамки, определяющиеся благоразумием. А теперь вынуждена раскланяться и удалиться.

Непонятно откуда в его руках возникла ручка. Он написал свой номер на салфетке. Естественно, я не собиралась звонить ему. Словно прочитав мои мысли, он попросил:

— Оставьте и вы мне свой телефончик, ага?

Прозвучало больше как приказ, нежели просьба.

Я задалась вопросом: а что, если бы он узнал меня? Стал бы в таком случае просить мой номер телефона? Не все мужчины захотят звонить девушке, которая в трудовые будни трещит с призраками. Все девушки, впрочем, хотят, чтобы им позвонил Околоцветник. Считайте меня ненормальной, но я не горела желанием давать ему свой номер. У меня была секунда, чтобы решить, как поступить.

Хорошо, пусть откусит вот это: я написала на салфетке номер Федора Гранина. Федор презирает недалеких людей. Ладно, людей в принципе, а особенно тех, кто звонит ему, ожидая услышать вовсе не его прокуренный злобный голос. Помнится, он рассказывал, как однажды его сестра заказала ему поздравление-розыгрыш на радио. Гранин продержался ровно минуту, затем в прямом эфире стал угрожать жесточайшим побоищем ведущему. Бабур непременно оценит безвкусно исполненные угрозы Гранина.

— Клуб охотников на лису, — пробормотала я, плюхаясь на стул рядом с Эдуардом... Стоп! — Где Бомбер?

— Тебе пальцем показать? Рита Палисси, коматозник, — процедила София, поджав напомаженные губы.

Хорошо, она докумекала, и что с того?

— София, ты отвлекаешь меня. Расклад таков: либо ты начинаешь пахать над тем, чтобы отработать свои заверения на счет помощи. Либо, — я указала на выход, — сваливаешь с миром. Врубаешься?

Черноволосая молчала.

Будучи не в настроении переживать над тем, уязвила я ее чувства или нет, я пренеприятнейшим образом ухмыльнулась. Она уже большая девочка, к тому же, вроде неплохо справилась с новостью о моем вступлении в ряды коматозников. Внутренний голос, как заправский рефери, досчитал до десяти. Я выиграла.

Я отвернулась и стала сканировать помещение на предмет бородача. Почувствовала, как сужаются мои глаза, а в висках начинает пульсировать. Взору открылась картина маслом: Уна Бомбер, избавившись от несолидной куртки, оставшись в белой рубашке и жилете, потягивал шампанское из высокого бокала и ворковал с блондинкой модельной внешности. Не знаю, что на уме у Бомбера, но, судя по тому, как блондинка заглядывала ему в рот, он прекрасно владел ситуацией.

— Я так понимаю, фрегат ушел в свободное плаванье. Пожелаем же ему всяческих успехов!

Словно услышав это, Бомбер посмотрел в мою сторону. Наши глаза встретились.

Хитрый лис улыбнулся.

Никогда не видела, чтобы люди так улыбались, об этом не может быть двух мнений. Что он задумал?

В висках продолжало пульсировать. Что-то было не так, катилось по наклонной, и я катилась вместе с ним, все набирая скорость... Воздух вдруг стал вязким, липким. Стараясь не делать резких движений, я поставила тарелку на стол и приложила ладони ко лбу. Руки были одновременно холодными и горячими. Над верхней губой выступила холодная испарина. Я стала дышать быстро и неглубоко.

Эдуард что-то говорил, но я не слышала ни слова; его левая рука легла мне на спину, правая, обжигающе холодная, коснулась щеки. Я хотела попросить, чтобы меня оставили в покое, но язык прилип к небу.

— Панический приступ? — поинтересовалась София участливо.

— Отродясь у меня не было никаких приступов. Я... я знаю, в чем дело. Он хочет видеть меня.

Я встала, Эдуарду пришлось вцепиться стул, чтобы он не опрокинулся. Меня тащило вперед, будто мои кишки были намотаны на невидимый крюк. Утром, в 'Тюльпане', я не ощущала ничего подобного. Кажется, я начинала понимать значение слова 'притяжение'. Уверена, Человек-Цыпленок лучше владеет собой, чтобы противиться этому притяжению. В данном случае его зерно призывало мое. Супер.

Тошнотворное ощущение, словно кто-то перекапывает мои кишки.

Я позволила невидимому крюку тащить меня. В конце концов, разве у меня был выбор? Выбор — это роскошь, которая есть не у всех.

Глава 38

Я переступила порог и едва не грохнулась на колени от облегчения. Мои внутренности вернулись на место, крюк исчез. Сделав глубокий вдох, я подняла глаза.

Все кабинеты похожи друг на друга. Этот не стал исключением. Но, согласитесь, далеко не в каждом кабинете вас ждет мужчина с перьями вместо волос на голове.

Человек-Цыпленок приветственно развел руки. Он был в свитере, какие носят прилежные семьянины, бежевых брюках и мокасинах на тон темнее брюк. Сразу видно, дорогие тряпки.

— Вы привели друзей! — Его голос — громкий, чистый и поддразнивающий в равных пропорциях — растекся по кабинету. — Я и надеяться не смел, что у нас сложится такая душевная компания! Проходите, проходите, пожалуйста, не стойте на пороге!

Двадцать восклицательных знаков в конце.

Мне вдруг до умопомрачения захотелось развернуться и бежать отсюда сломя голову.

Вместо этого я сделала два шага вперед.

— Быть может, представите своих друзей? — поинтересовался Человек-Цыпленок.

— Нет.

— Примерно такого ответа я и ожидал. — Он засмеялся низким, приятным смехом. — Ничего страшного, верно?

Я оставила вопрос без ответа. Да, ничего страшного. Страшное будет потом, позже.

Чак-Чак вертелся в большом белом кожаном кресле. Здесь вообще было много белого: стены, ковры, диван. И вот, собственно, белое кресло с оприходовавшим его лысым качком. Мне показалось, или Чак-Чак еще больше раздулся с момента нашей последней встречи? Рукава пиджака опасно натянуты на бицепсах; складывалось впечатление, что стоит ему согнуть руку, и раздастся треск рвущейся материи.