| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Истинно так, — чинно признал свою правоту Зангези. — В мыслях клопапы мелькала вера в успех, который заложен в нынешней разрушительной для России и мира ситуации. Правда, я думаю, он прав лишь отчасти.
— Вот как?! — Я ненавязчиво налил третью рюмочку.
— Может, шоколадку?
— Нет-нет, вылезавры шоколада не едят.
— Зато коньяк хлещут...
Я рассмеялся, этот наш Зангези положительно особый фрукт.
— Продолжай. — Мой царственный взмах едва не сбил бутылку, и комбинизомби переставил ее чуть подальше от меня.
— Если брать цивилизацию разумных прямоходящих приматов, то у них всегда то понос, то золотуха. Когда бы ни прибыли сюда клопоидолы, они нашли бы отличный очаг напряженности, гнойник, который можно вскрыть и питаться негативом. Но с сегодняшней Россией им неиллюзорно подфартило.
Ящеры-пращуры! «Неиллюзорно подфартило»!!! Я был очарован этим парнем.
— Да ты переживаешь, — заметил я.
— Буду откровенным, хотя не привык смешивать работу и личную жизнь, — чопорно сказал он. — Я люблю русский язык. Я без ума от местной поэзии. Яша, поверь мне, я дышу этим всем. И наш с тобой начальник неспроста Велимирович. Русский язык — это такая... сила, Яша!.. Это особая энергия. Это — ворота!
Он замолчал, очевидно, считая, что перегнул с откровенностью.
— А почему не английский? Или, там, румынский? — не без подколки спросил я.
Зангези сделал рукой какой-то театральный взмах, уперся локтем в колено и утвердил подбородок на ладони. Его лицо в этот момент выражало целую гамму чувств от «да ты не поймешь!» до «всё пропало, видимо, раз такие вопросы пошли...»
— Сердцу не прикажешь, Яша, — промолвил он скорбно. — Ты либо слышишь, либо нет. Чувствуешь. Вот ты расширяешь контекст... А русский язык, он еще шире! Он вмещает и тебя, и тебя в расширенном контексте, и сам этот расширенный контекст в еще более широком.
Я ни черта не понял и на всякий случай поинтересовался:
— А ты точно не выпивши?
— Поэта каждый обидеть может, — прошептал Зангези. — Извини, что я тебя гружу своими затеями. Зря я это.
— Нет-нет, — решительно опроверг я. — Мы никогда так раньше... ну...
— Виной тому — моя природа, — проговорил он. — В общем, этого не знает никто, скорее всего. Или единицы, кому доверились когда-либо мои соплеменники. Мы, комбинизомби, — видим эту жизнь иначе, чем вы. В буквальном смысле иначе. Несколько минут назад я увидел такое... Как бы тебе объяснить, чтобы ты не решил, что я спятил?..
— Постарайся внятно, наверное. — Четвертая рюмочка наполнилась благородным напитком.
— В общем, я бываю там, где гуляют просветленные. Ну, ты же знаешь про буддистов всяких, да?
— Д-да...
— Сколько, по-твоему, существует реальностей?
— Хм, одна.
— А как тебе новость, что голый мужик, возникший у тебя в комнате, — явился из другого пласта существования, куда до этого попал из нашего?
Я внутренне собрался, хотя после четвертой рюмки было трудновато. Кажется, Зангези капитально съехал...
— Это всё зарегистрировано какими-нибудь приборами? — осторожно спросил я.
— Конечно, нет. Реальность — продукт сознания, а не данность. Об этом знали ну-вы-и-странники, об этом говорят даже наши гостеприимные приматы этой планеты. Только первые именно знали, а вторые только-только начинают робко догадываются.
Я хмуро посмотрел на остатки коньяка в бутылке.
— Ты меня вербуешь в секту, что ли? — пробурчал я. — Отнимаешь хлеб у Эбонития?
— Нет. Просто... Этот человек, который здесь был... В общем, он снова оказался в другом пласте. И там произошло нечто совершенно чудовищное.
— Да что тебе до него? — Я отмахнулся, отмечая, что надо двигать в кроватку, а то нажрался до василисков перед глазами...
— Дело не только в нём, — печально сказал комбинизомби. — Эх, знаешь, давай-ка, я тебя провожу. Ты немножко перепил.
— За перепела ответишь!
Это было последним, что я помню до того момента, когда я очнулся в собственной постели — разбитый и поверженный, с адской ломотой в голове.
Кажется, мне что-то снилось. Важное и тревожное. Но мозг работал, словно троящий двигатель, в который вместо масла залили дерьма.
Стоило мне пошевелиться, и рядом раздался шорох.
Я повернул голову и увидел Соню. Она сидела, оказывается, рядом и, по своему обыкновению, тревожилась за меня.
Это трогательно, реально трогательно. Но рано или поздно начинает раздражать...
— Как ты?
Совладав с приступом стыда, я смог ответить:
— Спасибо, трагично... Соня, я не часто...
— Я знаю, Ярополк Велимирович сказал. Он был тут. По-моему, он зол.
— Это его нормальное состояние. — Я вяло отмахнулся хвостом. — Я скоро приду в себя. Ты не волнуйся, ладно?
— Хорошо. Ты хочешь побыть один?
Были бы у меня человечьи уши, они горели бы малиновым цветом.
— Нет, любимая, больше всего на свете я хочу быть с тобой, и только с тобой, — просипел я. — Но сейчас мне жутко стыдно. И я должен привести себя в порядок сам. Не обижайся, пожалуйста.
Она дотронулась до моего плеча и вышла.
Я выждал полминуты и рискнул привести себя в вертикальное положение. Получилось, только в глазах потемнело. Дурак-пьянчуга.
Когда я встал под освежающий душ, ожили динамики, рассованные во все помещения нашего обиталища. Говорил шеф:
— Внимание, общая боевая готовность. Долгожданная финальная стадия начинается. Яша, ты знаешь, что принять. Через десять минут — все у меня.
Щелкнуло, пискнуло и заткнулось.
Я выполз из-под душа, открыл шкафчик, где хранились медикаменты.
Таблетка отрезвина легла на мою ладонь, словно черная метка пирату.
Мне предстояла пытка длиной в три долгие минуты. Препараты выведут все продукты выпивки, проведя меня через чреду стремительных трансформаций.
Я посмотрел на свое отражение в зеркале. Вот он, падший вылезавр со стаканом воды в одной руке и таблеткой в другой.
Три минуты боли и унижений, и я как новенький.
Всё очень просто — глотай и запивай.
Так почему же я стою?
Я закрыл глаза и проглотил таблетку.
Оставь надежды, всяк ее пьющий.
Я успел поставить стакан на полку, а потом меня скрутило, вывернуло наизнанку и взорвало. И так миллион раз подряд.
Ну, здравствуй, трезвость!
Глава 35. Владимир. После взрыва потрохами не машут
Операция развивалась вполне гладко и местами напоминала избиение младенцев. Проникновение, захват оружия, недлинный бросок по красивому лесу, штурм эльфийского транспортного центра... Да, Мстислава подстрелили, но разве это настоящий отпор легендарных остроухих воинов? В рекламной брошюре Толкина, говорят, забористей...
Даже у склада с транспортной дурью схватка так и не приблизилась к отметке «смертельная заруба». Здесь, именно здесь, когда Владимир вырвал кадык последнего часового, так и не дав никому ни полвозможности хотя бы ранить себя, он остановился перед дверью. Смутное беспокойство окончательно вызрело в предчувствие гибельной ловушки.
Князь поднял руку, и его отряд замер, ожидая новых приказов.
Из-за двери веяло опасностью. А еще — что-то было в воздухе. Что-то реальное, не эфемерное, знакомое по запаху...
Владимир обернулся к бойцам.
— Княже, нас травят... — сказал один из них, припадая на колено и прикрывая ладонью лицо. Бессмысленный жест...
— Вон отсюда! — крикнул Владимир, взваливая ослабшего дружинника на плечо.
Упыри развернулись и бросились по коридору туда, откуда явились. Вторые производные, слабаки...
Но и ему дышалось тяжко, коридор, казалось, удлинялся, а бег — замедлялся... Начала кружиться голова, однако Владимир еще владел собой. Он обежал по стене падающего бойца, не уронив своей ноши, обернулся на бегу, крикнул:
— Не спать, вперед!
И вот тогда-то дверь склада разломилась надвое, и из-за обломков стартовал огненный смерч взрыва.
Владимир, самый быстрый из бойцов-упырей, раскинул руки в стороны и, зажмурившись, ускорился, сбивая дружинников с ног, но стена огня, конечно, была быстрее. Она настигла князя в падении, подтолкнула его в спину, и он полетел, пряча голову меж согнутыми руками.
Мешал боец на плече.
Точнее, он, в первую очередь, и защитил князя.
Рухнули. Владимир едва не сделал вдох, который уничтожил бы его легкие.
Ничего, лишь бы не вспыхнуть спичкой.
Мелькнула мысль, что всё происходит неприлично тихо — ни грома от взрыва и сыплющихся стен, ни более «мелких» звуков. Полная тишина.
Гореть в коридоре было нечему, и волна выплеснула всю энергию из здания.
Открыв сначала один глаз, затем другой, Владимир сделал поверхностный вдох.
Отлично, воздух приемлемой температуры.
Сдвинул с себя тело бойца. Голова его висела на коже и нескольких мышцах, почти полностью оторванная от тела. Князь вытянул ноги из-под небольшой кучи камней.
Надо же, потолок обвалился, небо видно...
Владимира спасла поперечная балка. Она не дала тяжелым камням упасть на его голову.
Ощупал лицо. Из носа и ушей — кровь.
Ерунда. До свадьбы заживет.
Так, сейчас обязательно явится группа зачистки. Надо же проконтролировать, как результаты.
А он, князь, к битве, мягко говоря, не готов.
Куда бы слиться? Где б затаиться?
Владимир почувствовал, что мышцы лица изобразили улыбку.
Дурень контуженый!
Он встал, и, шатаясь, запинаясь о каменные обломки, поплелся в поисках уцелевших соратников.
Кто-то лежал с размозженным черепом. Кому-то разворотило грудь... Один из дружинников судорожно дышал, лежа ничком. Владимир перекатил его на спину. Вместо лица — сплошное месиво, острый камень торчит из глазницы.
Владимир вынул из-за пояса тесак.
Тесак, кстати, окровавленный. «Как бы кишки не растерять», — подумал князь, ощупывая живот.
Рана оказалась поверхностной.
— Не надо, — прошептал боец, и это было первым, что услышал Владимир, да и то, потому что — мысль, не звук.
— Что не надо?
— Не убивай. Зарасту ведь... Помоги раскусить...
Владимир не сразу сообразил, что нужно раскусывать. Потом вспомнил. Билет на обратный рейс.
Положил левую руку на макушку дружинника, правой надавил на нижнюю челюсть.
— Спасибо, — прозвучало в уме.
Через несколько секунд упырь растаял, оставив разорванную и окровавленную одежду да острый осколок камня.
Князь хотел было последовать примеру бойца, но вспомнил, что, возможно, есть еще раненые.
Увы, в коридоре больше никто не выжил.
Тогда Владимир полез наружу. Там оставались Мстислав и Марлен.
Вокруг здания хозяйничал пожар. Горели деревца, трава, деревянный декор, остатки кровли, разбросанные тут и там. Здесь была пища огню, и он ее уже по-хозяйски доедал.
Князь увидел обезображенные огнем тела эльфов и чуть дальше — Мстислава.
Опознал по фигуре. Слишком обгорел дружинник.
В покрытом волдырями лбу — аккуратное отверстие.
Владимир обвел шальным взглядом округу, сориентировался, поплелся к пригорку, где должен был дожидаться Марлен.
Тем временем в ушах князя поднимался множественный шепот, шум, перераставший в гул, и в какой-то момент он схватился за уши, зажмурился и простоял некоторое время, качаясь так, что того гляди и упал бы, но устоял, устоял...
Кажется, он кричал. Размазывал по лицу пот, кровь, слезы и сопли.
Но адский шум ушел, затаился назойливым ропотом. Можно терпеть...
Перешагивая горящие обломки, князь вдруг наступил на что-то мягкое. Наклонился.
На ногу наступил. На ногу полукровки.
Востроухов был плох: из груди торчал металлический штырь. Но он жил, дышал. Его мысли блуждали на границе небытия, то проясняясь, то ныряя в темный погреб.
Владимир коснулся пальцами шеи Марлена, проверяя, насколько хорош пульс. Ну, не самый плохой пульс в округе.
— Значит, жив, поганец, — просипел князь и впервые после взрыва расслышал себя.
«Хрена с два, — донеслась мысль полукровки. — Сейчас кони двину».
— Не двинешь, ты живучий, — заверил Марлена Владимир. — Только не смей соскользнуть в бред, понял?
Князю было не по себе: он ощущал, как погружается в восприятие Востроухова. Процесс был не столь стремителен, как в тот раз, когда полукровка устроил шахматную западню... И не так уж сильны сегодня путы его сознания...
Владимир по-прежнему ясно ощущал себя потрепанным упырем, склонившимся над загибающимся Марленом. Однако одновременно с этой единственно истинной картинкой существовала параллельная. Востроухов почему-то был разодет одет этаким гусаром. Особенно нелепо смотрелись белые рейтузы в обтяжку, или как их там называли...
К собственному изумлению, Владимир снял со своей головы треуголку (широкий манжет его кафтана был не менее удивителен, а уж ботфорт, о который стукнулась опущенная им шляпа...) и оглядел поле боя. Кругом дымило, тут и там спешили в атаку пехотинцы, кавалерийский полк стоял за спиной, ожидая приказов... Флаги трепетали на ветру, равнодушные к раскиданным тут и там мертвецам двух великих армий. Владимир поглядел на Марлена новыми глазами и подумал в таком духе, мол, а ведь красивая смерть-то.
— В жопу! — сказал он вслух, снова становясь больше упырем в эльфийских шмотках, чем чистеньким Наполеоном. — Ни разу не красивая. Если ты, Марлен, сейчас сдохнешь, то это будет свинство.
— Зачем я тебе? — прошевелил губами полукровка.
— Ты, урод такой, меня утянешь. Не чувствуешь? Я тебе не позволю, понял?
Князь расстегнул ворот то ли школьной робы, то ли императорского кафтана.
Востроухов шевельнулся, приоткрыв глаза.
— Хрен тебе, а не обращение! — выдавил он, морщась. — Чтобы я пил кровь у мужика?! Это гомосятиной отдает.
— Брежнев Хоннекера даже взасос целовал, но никакой гомосятины там не было, — раздраженно проговорил Владимир. — Станешь упырем — выживешь.
Какие-то заполошные французы под гортанные вопли командира прокатили мимо них пушку.
— Ты их видишь? — спросил князь Марлена.
— Да. Опять у тебя бред.
— Понял? У нас даже бред один на двоих, дурилка картонная! — Владимиру хотелось взять полукровку за грудки и как следует встряхнуть, эх, если бы не рана в груди... — Пойми, чудило, упыри — первые в мире гомофобы.
— Скольких ты мужиков на брудершафт перекусал? — ехидно спросил Востроухов.
— Тварь ты, Амандилыч, — зло пропыхтел князь. — Вон, губы уже синеют, а мысли о херне...
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
