Зеркало любви

— Конечно...

Ксерокопия письма перекочевала в руки Давида Асатиани.

Мужчина вчитался, потер подбородок, на котором к вечеру появилась синеватая тень щетины.

— Странно как-то.

— Неужели? — удивилась Малена, которой как раз ничего странным не казалось. Мало ли, как жили, когда пора умирать приходит, люди по-разному поют...

— Странно. Циник, купец, предприниматель, который вырос в борделе, женился ради титула — и такие нежности?

— Может, и правда любил?

Давид покачал головой.

— Нет. Малена, ты у меня чудо, но в мужчинах совсем не разбираешься.

Девушка и спорить не стала, молча развела руками. И то верно, откуда в монастыре мужчины? И вместо дурацкого кокетства поинтересовалась:

— А что тогда? К чему было все это писать? О ребенке сообщить?

— Все так и подумали. И сто лет думали, — согласился Давид. И довольно улыбнулся. — А я бы не только о ребенке подумал, но и о его наследстве.

Малена, будучи герцогессой, поняла его мысль с полувзгляда.

— Ты считаешь, что Булочников спрятал где-то свои капиталы — те, что не смог вывезти, и написал об этом жене? Иносказательно?

— Умница, — Давид коснулся губами пальцев девушки.

— Но почему не поняла его жена? Дети?

— Я на досуге почитал немного о твоем прадеде. Его жена, обедневшая графиня, умерла через два года после эмиграции. Насмотрелась всякого во время бегства, заболела, слегла... то, что творилось в стране, любого подкосило бы. Деньги в семье были, но не так много, чтобы век прожить безбедно, дети принялись устраиваться в жизни, торговать, крутиться, потом война грянула...

Матильда и не помнила таких подробностей, но готова была поверить.

— Если бы в письме было 'зарыто наследство старушкино под камнем на площади Пушкина', это бы не пропустили? А лирика... детки просто не задумывались об этом?

И ведь верно.

Да, мы любим своих родителей. А кто знает, как зовут мальчика, который был первой любовью вашей мамы? В каком классе впервые поцеловался папа? С кем потерял невинность? С кем танцевал школьный вальс? Как объяснялся матери в любви?

Так, к примеру.

Иногда эти истории передаются в семье — к зависти других людей. А иногда уходят под завесу времени. И кому интересно, что у твоей бабушки было два кота, и их звали Васька и Дымка, или что твой дед обожал овчарок, а ему в детстве купили таксу? И сам-то ты можешь этого не знать.

Ушли в прошлое времена дворянских усадеб, где висели галереи портретов, а хозяева могли рассказать о каждом из своих предков. Ушли... и не сказать, что это к лучшему.

Давид развел руками.

— Думаю, да. И не задумывались, и не знали...

— И письмо лежало себе, как семейная реликвия. А внукам уже и начихать было, — согласно кивнула Малена. — Тогда — что? Это шифр?

Давид покачал головой.

— Шифр надо посылать тому, кто в нем разберется. Графиня — и шифры?

Малена могла сказать, что она — герцогесса, но... ведь и верно? Какие шифры? Не разобралась бы, она ж герцогесса, а не племянница господина Бенкендорфа.

— Анаграмма? Литорея? Или надо читать каждую четвертую букву, к примеру?

— Нет, Малечка, не совсем так. Я подозреваю, что разгадку надо искать в той части, которая выглядит более лирически. Вот смотри...

Помнишь ли ты сад, который стал свидетелем нашей первой встречи? Ах, как буйно цвели розы, как пьянил их аромат, и я чувствовал себя молодым, словно и не было за плечами этих лет. Но самой прекрасной розой была ты.

Золотом сияли твои глаза, и ангел парил над нами.

Молюсь за вас ежечасно.

— Хм-м... думаешь? А где они встретились?

Давид развел руками.

— Где угодно. Тут можно гадать до умопомрачения, если не сохранилось дневников или свидетельств очевидцев — кстати!

Набрать номер Нателлы было делом десяти секунд.

— Привет, сестричка!

— Дэви, как дела?

— У нас все в порядке. Я тебе что звоню — ты же копалась в истории Булочниковых?

— Было немножко. А что?

— Где Иван Булочников повстречался со своей женой?

— Графиня Мария? Не знаю... сведений нет. Наверное, где-то на приеме. А что?

— Да ничего. Интересно стало.

Давид поболтал еще минут десять, и отключился. Задумался.

— А если пойти с конца, — предложила уже Матильда. Не Малена. — С чего купца молиться потянуло?

Для герцогессы молиться за кого-то было естественным процессом, как дышать. А для внучки коммунистки? Ха! И еще раз — ха!

Бабушка Майя не учила девочку только одному — молиться и веровать. И не стоило. Она-то знала, останется внучка одна, и что будет? Мало ли у нас 'доброхотов'? И в церковь затащат, и в секту какую... нет уж. Не умеешь своим умом жить — тебе и Бог не поможет. Вот ни разу не поможет. И вообще, лучшим творчеством, с точки зрения бабушки Майи, а также лучшим религиозным трактатом были Моисеевы скрижали. Те, с десятью заповедями.

Коротко, по делу, и опять же, деревья целы. Человек экологию берег. Понимать надо!

А какой шикарный аргумент в споре? При правильном применении скрижали убедят любого оппонента. Или сойдут за надгробный памятник.

Но смех-смехом, а Булочников-то был не лучше. И всю религию имел в виду, раз уж зарабатывать на ней не получилось. Даже...

— Малена, а ты помнишь, чем он прославился?

Малена помнила.

То есть Матильда, но и герцогесса уже была в курсе.

Булочников прославился тем, что когда его ославили содержателем борделя, и вообще понесли по кочкам, демонстративно, на том же месте, где стоял бордель, выстроил церковь. Еще и заявил что-то вроде: 'молиться будем, место и очистится...'. Точных цитат история не сохранила, но народ оценил. Попа туда найти не могли до-олго.*

* это не издевательство. Автор лично знает деревню, в которой церковь перестроили из пивного магазина. Сначала притвор пристроили и крест поставили, а сейчас уж и вовсю расстроились. Правда, как мужики там на заднем дворе пили, так и продолжают. Привычка-с. Прим. авт.

— Построил церковь? Помню. Если молиться — то туда. И с ангелами — тоже. Булочников же итальянцев выписывал, чтобы у себя в доме росписи сделать, ну и в церкви тоже.

— А ведь бордель могли и с розарием сравнивать. А девушек с розами.

— А булочников мог встретить свою жену в той церкви. На открытии, к примеру.

— Жаль, что сейчас церковь не сохранилась, — нахмурился Давид.

— А что на ее месте находится сейчас?

Давид думал несколько минут, а потом направился в кабинет. Там развернул ноутбук и принялся искать старые карты города.

Поиск шел медленно, чай, не Москва, но карта загрузилась. Сначала старая, потом новая, потом все это распечатали, чтобы было удобнее накладывать, сохраняя масштаб...

— Вот, — палец Давида с коротко остриженным чистым ногтем показа на какую-то точку. — Булочников построил церковь на набережной, большевики снесли все купола, половину помещений, и устроили в ней лодочную станцию.

— Тоже дело хорошее. Это какая? Не 'Кувшинка', часом?

— Она, — кивнул Давид. — Но раз так — не сохранились ни росписи, ни ангелы.

— Как ее еще обратно-то не потребовали? — подивилась Малена.

— Видимо, решили не плодить сплетни, — пожал плечами Давид. — Церковь сейчас заботится о своей репутации.

Фырканье девушки внятно показало, что она об этом думает, но распространяться Малена не стала. Ни к чему. Вот, примут закон об оскорблении думающих, тогда и выскажемся. От души.

— А мы что будем делать?

В каждом мужчине живет мальчишка, который в детстве читал Стивенсона и мечтал попасть на остров сокровищ. Поэтому Давид даже не колебался.

— Добудем металлоискатель.

— И ночью, в темноте, с фонариками...

— Малечка, к чему такие сложности? Днем, как приличные люди, сняв на целый день 'Кувшинку', благо, сейчас уже сезон закрывается, они только рады будут. Имею я право устроить для девушки романтический день? С обедом на веранде, катанием по реке, ну и прочим?

— Смотря сколько заплатишь, — пожала плечами Малена. — За деньги они что хочешь оправдают. А если ничего не найдем? Где та роза, и тот ангел, которые сияли и парили...

— Неважно, — твердо решил Давид. — Это дороже денег.

И Малена была с ним согласна.

— Когда?

— Попробую договориться на послезавтра. А завтра достану металлоискатель.

— А еще нужен ломик, что-то вроде кирки, топор, лопата...

— Гхм?

Об этом Давид не задумывался. А ведь и вправду нужны. Найти мало, надо еще выкопать, или вымуровать, или что там может быть?

Зная Булочникова — что угодно. Интересно, а динамит есть в свободной продаже?

* * *

Уже перед сном, расчесывая волосы, девушки болтали. О своем, о дамском. О кладах.

— У нас нашедшему полагается 25% от стоимости клада, а остальное государству, — просвещала подругу Матильда.

— Почему так?

— Черт его знает. 25% тебе, 25% собственнику земли, в которой найдет клад, остальное государству.

— Но государство же мне не помогало?

— Это детали. А у вас как?

— Даже и вопросов не возникает. Нашел — твое. О каких налогах может идти речь?

— А еще может оказаться, что это историческая ценность. Тогда вообще отобрать могут, а тебе компенсацию выплатят. Примерно сотую часть от стоимости, еще и с чиновниками поделишься, и покланяешься, чтобы не зажали.

— У нас такого нет. И это хорошо.

— А у нас есть. И это плохо.

— Тильда, ты боишься, что мы ничего не найдем?

— Нет. Я боюсь, что можем найти.

— И что тогда?

Матильда вздохнула.

Что-что.... Да много всего, и к сожалению, неприятного.

— Последствий будет много. Во-первых, ты точно проверишь Давида на прочность.

— Любит он меня — или нет?

— Как-то так.

— Я его тоже пока не люблю. Уважаю, ценю, я ему очень обязана и признательна, я умею быть благодарной, но я не могу сказать, что это такая уж безумная любовь. А что еще?

— А еще достаточно неприятное во-вторых. Малечка, кому должен принадлежать этот клад — по справедливости?

— Я же говорю — нашедшему.

— А не наследникам? Из Франции, из Ухрюпинска...

— Ты имеешь в виду...

— Да, свою мамашу.

— Не знаю, — честно задумалась Малена. С одной стороны, она наследница, а с другой...

А вы бы ей хоть медяк дали? После всех подстав? А ведь визгу будет, если кто-то что-то узнает... узнает ли? Вот еще вопрос. Такое не скроешь. С другой стороны, семья Асатиани о своих делах отчитываться не обязана. Но и делиться с Маленой — тоже. И нигде не сказано, что сама Малена в живых останется. Ей остается только полагаться на чужое благородство.

— Вот и я не знаю. Черт нас дернул с этим письмом и родословной.

— А с Ольгой Викторовной поговорить?

— Не надо, Малечка. Боливар не вынесет двоих.

— А кто такой Боливар?

И разговор свернул в сторону рассказов О. Генри, сразу став серьезным и поучительным.

Мария-Элена Домбрийская.

— Ранен?!

Салфетка полетела в одну сторону, вилка — в другую. Матильда выскочила из-за стола, и помчалась бы в конюшню — перехватила Мария-Элена.

— Тильда! Стой, ты с ума сошла?!

— Я ему сейчас голову оторву!

— Тильда! Тебя во дворец не пустят!

— Домбрийскую?

— Во время заговора?

Астон Ардонский, принесший интересные известия, не ожидал такой реакции. Так и сидел с открытым ртом. Мария-Элена усмехнулась, взяла себя в руки, и уселась обратно за стол.

— Простите, друзья. Перенервничала.

— Малена, разве вы знакомы с маркизом? — искренне удивился Динон.

Матильда подумала, что до отца ему расти, расти и не вырасти. Балбес!

— Динон, я же вчера говорила. Маркиз Торнейский — один из моих вероятных женихов. И рисковать собой, не познакомившись с невестой — отвратительная безответственность. Просто недопустимая. Мамусик, вы не переживайте. У меня еще двое запасных.

Лорена скрипнула зубами, бросила на стол салфетку и вышла вон из столовой. А Астон Ардонский продолжил просвещать слушателей.

Как оказалось, вчера маркиз Торнейский занял дворец своими войсками. Гвардия подчинилась ему, а ночью подошли еще два полка и окружили столицу.

Все это было сделано не просто так. Сегодня с утра его величество сделал заявление.

Народу было объявлено, что маркиз Торнейский раскрыл заговор против Короны. Ну, дело житейское, при каждом короле кто-то да 'заговаривается'.

И даже то, что пострадал его высочество принц Найджел, никого не удивило. Ес-тес-твен-но! А в кого еще бить заговорщикам? Только в наследника престола.

Травили и короля, и принца. Но если королю давали нечто, разрушающее тело (и глядя на короля в это легко верилось), то принцу подливали дурманящий настой.

Из грибов каких-то... вслед за королем выступил архон Реонар, призвав народ к борьбе с... как же он это назвал? Натики? Котики? А, наркотики! Оказывается, есть такие вредные вещества, вот, их и подсыпали несчастному Найджелу, отчего он начал сходить с ума. И оправится ли — одним богам ведомо. Но скорее всего — нет.

Под это дело арестовано несколько курительных, а их хозяева выставлены в специальных клетках на площади. Каждый день они будут курить свою дрянь, за ними следить будут, их кормить будут, а еще — люди будут ходить и смотреть, что с ними произойдет. И какой смертью они помрут.

Ой, недобрая это будет кончина.

Герцогесса только порадовалась такому обороту.

Еще арестованы несколько благородных семейств, досталось и главе департамента дознания — чего он тут ушами хлопает, его не за лопоушие на службе держат, но точно пока никто ничего не знает. Вроде как канцлер постарался...

Матильда подумала, что у нее очень умный супруг. Отвлекающий маневр был выполнен безукоризненно. Наркоторговцев не жалко, поделом тварям. Пусть свое зелье ложками жрут, пока не подохнут, туда им и дорога. А остальное...

Да, заговор. Но какой-то смутный, невнятный, и ни слова про то, что его высочество решил травануть его величество. Это хорошо.

— Теперь Найджел должен жениться и родить сына. Ему самому дорога к трону заказана, а вот его детям — нет, — подсказала Малена.

Жениться, родить сына, воспитать сына... лет двадцать, навскидку?

Если Рида назначат регентом, это хорошо. Лучше уж конечный срок, чем бесконечная пытка. Остается самый пустяк — воспитать приличного короля. Ну, что...

По бабушки-Майиному принципу, классическому такому...

Будешь учиться? Нет? А крапивой по заднице? Нет? Тогда будешь учиться.

Альтернатива? Такого матерного слова в моем присутствии попрошу не употреблять. А то тоже крапивой. Интересно, а во дворце она растет? Или в окрестностях?

— Крапивой?

— Розга тоже неплохое орудие воспитания, — уверила подруга Матильда. — И нет, я не садистка. Бабушка искренне считала, что у некоторых людей работает только спинной мозг, а как до него еще достучаться? Ремнем-с.

— А головной?

— Посмотри на мою мамашу. Ты уверена, что там вообще есть мозг?

— Костный, разве что? — задумалась Мария-Элена. — А ее крапивой — не?

— Ее — не. Бабушка работала, времени ребенку уделяла мало, вот и получилось черт знает что.