Чаганов: После войны

— Мне нужны также бюллетени по выборам в ЦК,— поднимается со стула Оля.

— Хорошо, я поговорю с Поскрёбышевым,— киваю я ей,— товарищ Кузнецов, вам поручается выступить перед пленумом с коротким сообщением о том, что ввиду большого числа испорченных бюллетеней выборы считаются несостоявшимися — в некоторых кабинках для голосования оказались самописки с летучими чернилами, которые к моменту подсчёта испарились. МГБ занимается расследованием этого преступления. Новые выборы назначаются на завтра на 10 часов утра. Я рассчитываю на вас, Василий Васильевич.

* * *

— В группе голосовавших против 68 человек,— бредём с Олей по дорожке вдоль Кремлёвской стены,— личности в основном установлены, несмотря на то, что некоторые фигуранты пытались не оставлять отпечатки на бюллетенях. Этих вычислили методом исключения тех, кто не скрывался. У 'противников' можно выделить несколько групп — 'ленинградская', 'кавказская', 'среднеазиатская' и 'секретарская'. В последней — первые секретари из областей России, Белоруссии и Украины — далеко не все, скорее меньшинство, но зато там все заведующие отделами ЦК. Неожиданным было то, что из силовиков почти все за нас, как и вся научная и творческая интеллигенция. Так что делать будем?

— Это я тебя хочу спросить,— срываюсь я.

Лёгкий снежок неожиданно превращается в настоящий снегопад.

— Был же нормальный вариант,— огрызается супруга,— подменить часть бюллетеней, так ты всё испортил своими 'летучими чернилами'.

— У них большинство,— делаю выдох и замолкаю на секунду чтобы успокоиться,— они могли бы заявить протест, потребовать пересчёта голосов и отвода Счётной комиссии. Запросто можно было и партбилета лишиться, ну и всего остального. Нет, это не вариант.

— Они и сейчас могут потребовать пересчёта,— поднимает воротник Оля.

— Могут, но сейчас делать этого не станут. Скорее завтра просто потребуют открытого счёта голосов. Почему не станут пересчитывать — потому что считают 'летучие чернила' нашей уловкой — типа, мы обесцветили чернила на бюллетенях, когда поняли, что проиграли выборы. Они получили подтверждение самого главного — у них большинство...

— А значит 'противники' не являются сплочённой группой, они даже не смогли посчитать своих сторонников до голосования,— заключает супруга.

— ... Пожалуй,— киваю я,— по крайней мере их руководители до конца в успехе уверены не были. Но всё равно, вариант с подменой был бы слишком рискованным — 'противники' оказались бы прижатыми к стене. Сейчас же у них есть уверенность в победе, а мы знаем всех 'противников' и против каждого можем действовать точечно. Нам нужно лишь отобрать у них ещё 6 голосов...

— Чтобы наверняка лучше будет 10,— берёт меня под руку Оля.

— Согласен. Если будем кого-то из 'противников' компрометировать до голосования, то на их место будут назначены первые по очереди из кандидатов в члены ЦК. Это тоже надо учитывать.

Оля замолкает на время, затем у самого Сенатского дворца резко останавливается:

— Ты сегодня никуда не собираешься ехать?

— Да вроде не планировал,— вопросительно гляжу на супругу.

— Дай мне свой 'броневик' на всяких случай,— закусывает губу Оля,— мой ЗИС по сравнению с ним — консервная банка, а мне сегодня придётся поездить.

— Хорошо, только бери вместе с охраной...

— Как скажешь,— порывисто чмокает меня в щёку Оля, приподнявшись на носках,— спасибо.

* * *

— Здравствуйте, товарищ Чаганов,— в трубке слышится голос Димитрова,— к вам на приём просится товарищ Ван Цзясян, который недавно приехал в Москву из Китая по линии Коминтерна. Говорит, что у него есть устное послание от Мао Цзэдуна, очень срочное. Вы его примете?

'Ван Цзясян — один из 'группы 28 большевиков', которая возникла в Коммунистическом Университете Трудящихся Китая в Москве в середине 20-х годов. В руководство группой входили, кстати, Ван Мин, его жена и Ван Цзясян, которые в 1930-х во многом определяли прокоминтерновский курс КПК. Затем, по мере того как Мао стал прибирать власть к своим рукам, пути Ван Мина и Ван Цзясяня разошлись, последний принял маоизм и стал доверенным лицом лидера КПК по связям с Коминтерном. Похоже, что зашевелился Мао перед лицом окончательного голосования в ИККИ по вопросу членства КПК в Коминтерне. Интересно вот только, на какие уступки он готов идти'?

— А Ван Мин в курсе?

— Товарищ Ван Мин сейчас находится во Владивостоке, так что пока не в курсе.

— Ну хорошо, подъезжайте, постараюсь выкроить для вас четверть часа.

* * *

— После ареста подлого предателя Кан Шэна при разборе бумаг в его Канцелярии,— вдруг запотевшие стёкла очков Ван Цсяна не могут скрыть стальной блеск его глаз,— обнаружено несколько шифровок, полученных от Берии и посланных ему в прошлом году. В них идёт речь о каком-то снадобье 'Анбован',что в переводе на русский звучит как — шарик или пилюля 'тёмной волны', которое Берия просил ему прислать. Мы тогда не обратили на этот факт особого внимания — ну древнее лекарство какое-то эпохи Мин — однако в свете слухов об отравлении товарища Сталина и сообщений об аресте Берии, эта история обретает зловещий смысл. Товарищ Мао Цзэдун просил меня передать советскому руководству, что Центральный Комитет Коммунистической партии Китая не имеет никакого отношения к возможным действиям отщепенца Кан Шэна, который был расстрелян примерно месяц назад по приговору военного трибунала.

'И все концы в воду...,— вижу, как китайский гость пытается хоть что-то прочесть на моём лице,— ...впрочем совсем не факт, что Мао действительно причастен к отравлению... По идее надо было бы поблагодарить их за предоставленную информацию, но тогда Ван Цзясян сможет принять это знак примирения, что нам сейчас совершенно ни к чему'.

— Наши правоохранительные органы сейчас занимаются архивом Берии,— сухо киваю я,— думаю, что они в скором времени смогут вывести на чистую воду всех причастных к этому преступлению.

— Я в этом уверен, товарищ Чаганов.— Трёт стёкла очков бархоткой гость.— Товарищ Мао также просил меня передать пожелание, что теоретические разногласия, которые возникли между двумя коммунистическими партиями не должны отражаться на отношениях дружбы и взаимопомощи между нашими народами. Такая ситуация на руку лишь капиталистам, которые заинтересованы в расчленении Китая и продолжении разграбления его природных богатств.

— Теория не такая пустяковая вещь, как вы пытаетесь здесь это представить, товарищ Ван. Правильная теория сплачивает народы и страны, вступившие на путь социалистического строительства, плохая — способна расчленить социалистический лагерь и посеять вражду между народами. Новое руководство СССР не будет отступать от заветов товарища Сталина и будет сохранять преемственность во внешней политике — добрососедство с Китаем, диалог со всеми его политическими силами и невмешательство в его внутренние дела. Вы хотите остаться в Коминтерне — тогда вы должны подчиняться его дисциплине. Хотите полной самостоятельности — пускайтесь в свободное плавание вне его рядов, никто вам мешать не собирается, но и на помощь нашу не рассчитывайте.

Перекочевавшие на нос очки Ван Цзясяна вновь покрываются дымкой:

— Какие меры позволят нам вернуть доверие Коминтерна?

— Во-первых,— по моему кивку начинает Димитров,— отмена решения 7-го съезда КПК о 'маоизме', как официальной идеологии партии. Во-вторых, осудить деятельность Мао Цзэдуна по неуставному и, зачастую, силовому назначению руководящих органов КПК — ЦК и политбюро. Исполнительный комитет Коминтерна рекомендует рассмотреть на Чрезвычайном съезде вопрос об исключении Мао Цзэдуна из членов КПК. И в-третьих, временно ввести в состав Постоянного Комитета политбюро представителей Коминтерна с решающим голосом.

— Это невозможно,— качает головой Ван Цзясян,— китайские коммунисты на это никогда не пойдут, потому что...

— В нынешнем составе,— жёстко прерывает его Димитров,— руководство КПК представляет собой клику, которая не представляет большинство китайских коммунистов и не отражает их взглядов. Китайский гость с надеждой поворачивает голову в мою сторону.

— Иначе никак,— добавляю железа в голос,— Коминтерн — не дискуссионная площадка и, тем более, не прибежище фракционеров. Мы выучили горький урок троцкизма и дважды наступать на те же грабли не станем. Дисциплина, дисциплина и ещё раз дисциплина, иначе нам в борьбе с капиталистами не выстоять...

— Но Мао ведь не враг Коминтерна и СССР!— Срывает очки Ван Цзясян.

— Кто такой Мао мы знаем очень хорошо.— Встаю я, показывая, что встреча закончена. 'Итак, шифровки из МВД за 1946 год,— переключаюсь я на Берию,— не думаю, что это радиограммы, скорее всего письма, преданные с самолётом, который летает из Алма-Аты в Яньань. Хотя, чем чёрт не шутит'...

— Вот тексты тех шифровок,— прощаясь, Ван Цзясян достаёт из нагрудного кармана гимнастёрки несколько листков из тонкой рисовой бумаги.

* * *

— Вот так, Алексей,— в глазах Кирова, где отразился гроб с телом Сталина, мелькнули слёзы,— осиротели мы с тобой.

— Сергей Миронович,— беру его за рукав,— давайте отойдём, есть важные новости... Мы спускаемся со сцены, где служители украшают постамент, на котором возвышается гроб цветами и пальмовыми ветками, в пустой зал.

— ... Получены сведения из Китая, похоже, что яд Берия получил от Кан Шэна.

— Всё-таки он,— Киров покачнулся, я поддерживаю за плечи.

— Что будем делать с завтрашним Пленумом ЦК?

— С завтрашним Пленумом ЦК,— как эхо повторяет он,— да погоди ты с этим. Ты мне лучше, Алексей, вот что скажи — откуда у нас через тридцать лет после революции, особенно в руководстве, столько молодых карьеристов и приспособленцев, готовых ради власти и материальных благ пойти на всё. Просто 'мелкобуржуазная стихия' какая-то, как говорил Ильич.

— Человека коммунистического общества, Сергей Миронович, надо создать 'вручную', а 'стихия' воспроизводит саму себя автоматически.

— Тридцать лет уже создаём 'нового человека', Алексей. Что мы делаем не так?

— Самого человека, наверное, недооценили. Как было по плану — изменим экономическую базу, школу, усилим пропаганду — и через одно-два поколения вырастет новый человек — альтруист и коллективист, презирающий собственность, а дальше пойдёт по накатанной дороге. Однако получается, что на 'чистом листе' каждой личности с момента рождения уже что-то 'написано' — причём это не 'родимые пятна царизма'. Это больше похоже на 'безусловные рефлексы', которые 'прописала' в нас эволюция — забота в первую очередь о себе и близких, стремление выделиться, делить окружающих на 'своих и чужих', получать ощутимое, а не абстрактное вознаграждение. Мы думали, что эти 'пережитки' — эгоизм, семейственность и тяга к 'вещам' в нашем обществе быстро исчезнут, а выходит, что бороться с этим придётся в каждом новом поколении. К этому прибавились трудности индустриализации, коллективизации, войны, когда внимание общества к воспитанию и обучению нового поколения ослабло — вот и получаем то, что имеем. Это я ещё оставляю в стороне вопрос обучения и воспитания самих учителей, которым поставлена задача обучения и воспитания 'нового человека'.

Киров начинает согласно покачивать головой.

— Другой вопрос — прививание новому поколению коммунистических ценностей. Казалось бы, что если в школе, пионерской организации и комсомоле воспитывать нужные ценности при закреплении их стимулами и порицаниями, то в итоге они обязательно приживутся. Однако если в реальности воспитуемый видит несоответствие тому, что декларируется, то приживаются не эти ценности, а 'двойная мораль' — говорить одно, а думать другое. Это я до сих пор — о 'планах', а вот говорить о реализации этих планов даже начинать не хочу. Да вы, Сергей Миронович и сами лучше меня знаете...

— Знаешь, Алексей, а ты меня своими словами успокоил. Теперь я вижу, что ты отдаёшь себя отчёт в том, что происходит, видишь ситуацию глубже и точнее. А это значит, что найдёшь решение... Не-ет, знамёнами давайте кладите на постамент, а гроб уже на них!

''Найдёшь решение',— гляжу на спину, спешащего к постаменту Кирова,— легко сказать'.

* * *

— Ну что, Лаврентий,— Оля кивает на фотокопии шифровок,— признаёшь их? Отпираться не советую, Кан Шэн вашу переписку, в отличие от тебя, сохранил полностью и, по словам китайских товарищей, готов хоть сейчас дать показания. Кстати, следователь МГБ уже летит в Алма-ату.

— Мне всё равно,— мотает головой Берия,— хоть так, хоть так — один конец. Поэтому ничего признавать не буду.

— В этом, ты прав,— криво улыбается Оля,— итог будет один — высшая мера социальной защиты. Вот только для твоих близких и друзей не всё равно будет кем тебя назовёт трибунал — заговорщиком или убийцей товарища Сталина.

— Мои родственники ни в чём не виноваты!— Арестант срывается на крик.— Слышишь? Ни в чём!

— Успокойся, Лаврентий, ты ведь не новичок в органах, чтобы глотку-то драть,— стучит ладонью по столешнице Оля,— сейчас уже не важно знали они о твоих делах или только догадывались...

— Ничего они не знали!— Пытается подняться Берия.

— Сядь, я сказала,— несильный, но точный хук в челюсть возвращает Берию в исходное положение,— и слушай. Ты, Лаврентий, Чаганова знаешь, он своё слово держит. Если дашь показания на Пленуме с указанием фамилий и уличающих их фактов, то в приговоре об отравлении не будет ни слова. Пойдешь под трибунал одним из заговорщиков, а твои родственники не пострадают. Примерный список фигурантов у меня в деле есть, поэтому если я замечу значительное расхождение между моим и твоим списком, то предложение снимается и я иду к Маленкову. Я к тебе первому, Лаврентий, пришла только потому, что заслуги у тебя перед страной есть в отличие от...

— Врёшь,— упавшим голосом отвечает Берия,— даже если представить, что Сталин был отравлен, вы всё равно не будете объявлять об этом на весь мир. Поэтому наговаривать на членов ЦК мне нет никакого резона — на них у меня единственная надежда, что смогут защитить меня от ложных обвинений.

— Напрасные надежды, Лаврентий,— Оля нажимает на вмонтированную в стол кнопку,— подельникам свидетель не нужен. Ты жив пока ещё исключительно моими стараниями — в Сухановской тюрьме твои 'друзья' всего лишь на час опоздали. Если б я не успела перевести тебя во 'внутрянку', мы бы сейчас с тобой не разговаривали. Уведите арестованного.

* * *

— Не буду ходить вокруг да около, Георгий,— Оля, сидящая напротив Маленкова, внимательно смотрит на съежившегося арестанта,— следствие получило неопровержимые улики, изобличающие вас с Берией в отравлении товарища Сталина. Вот прочтите вашу переписку с Кан Шэном, которую нам предоставили китайские товарищи. Здесь всё указано — название яда, его действие и как он был переправлен в Союз. А здесь показания вашего сообщника Берии о том, как вы пронесли яд на территорию Ближней дачи и передали его одному из охранников товарища Сталина...

Пробежав глазами по бумагам, Маленков поднимает голову:

— Это подлая ложь! Я не имею к отравлению ни малейшего отношения. Я ничего не знал о покушении. Это всё Берия! Я требую очную ставку!