Несмотря на то, что мы почти не отдыхали, наш уход и за детьми, и за больными оставлял желать лучшего: не хватало ни времени, ни сил. Возможно, именно поэтому первые признаки выздоровления у Ясона и ему подобных появились на неделю позже, чем у Росса, да и тогда помощи от них ждать не приходилось: они ослабли настолько, что первые дни не могли даже встать с постели.

Одни сутки сменялись другими и, хотя мы не забыли о том, кем на самом деле являются уриасары, свободной минутки так и не выдавалось. И даже то, что Ясон и другие желтокожие встали на ноги, да и среди других больных стали появляться признаки приближающегося выздоровления, не облегчило нашу жизнь. Ведь раньше мы не успевали сделать и половину того, что было необходимо. А в тот день, когда минимально обслужить себя смогла половина взрослых, уриасары незаметно покинули караван. Не предупредили и не оставили никаких следов, просто ушли, как будто их никогда и не было. В то время мы уже перегорели, и их исчезновение не вызвало никаких эмоций. Счастье, что перед уходом уриасары собрали хорошие запасы хвороста для дымных костров и приготовления пищи. Но вот ловлю рыбы и прочие обязанности пришлось распределить между всеми дееспособными людьми. А потому и мечтали мы не о разгадке каких-либо тайн, а о мягкой подстилке и долгом спокойном сне.

308-е – утро 313-х суток (22 – утро 27 августа 1 года). Река — горы

Вот теперь с каждым днем ситуация изменялась в лучшую сторону. Выздоравливающих становилось всё больше, соответственно, возрастало количество тех, кто способен ухаживать за детьми и лежачими, готовить пищу и ловить рыбу. А значит, нагрузка на каждого работника снижалась, что позволило отдохнуть и выспаться. Не за один раз, но усталость постепенно отступала, разум прояснялся, а уже привычная раздражительность утихла. Вскоре ситуация стала напоминать таковую в начале эпидемии: жители каждого плота сами ухаживали за своими больными. Никто не высказал ни одной претензии по поводу нашего самоуправства в то время, когда большинство находилось в беспомощном состоянии. Насчёт продуктов вообще речи не заходило, а прочие вещи за один день разобрали владельцы или соседи владельцев, если те ещё не встали на ноги.

Двадцать шестого августа болото наконец-то закончилось, уступив место горному ландшафту. Большая часть кровососов осталась позади, и надобность в дымовой завесе отпала. По молчаливому согласию мы продолжили сплав до следующего утра, чтобы увеличить расстояние от очага болезни. Когда развеялись остатки зеленоватой туманной дымки, выяснилось, что, не будь её, мы бы уже давно заметили высокую гряду гор, протянувшуюся от горизонта до горизонта почти перпендикулярно нашему пути. А из-за ограниченной видимости поняли, что приближаемся к горам, только когда подплыли к ним почти вплотную. Встретившись с непреодолимой преградой, река свернула и теперь текла параллельно обрывистому склону.

Горы выглядели странно, даже страшно. Редко попадался склон положе, чем в сорок градусов — обычно обрывистый или даже слегка нависающий. Но крутые участки перемежались многочисленными небольшими почти горизонтальными террасами, густо поросшими разнообразной растительностью. Да и сами обрывы не безжизненны: то тут, то там пробиваются цепкие пучки травы, кустарники и причудливо изогнутые деревья, цепляющиеся корнями за малейшие трещины в породе. Часто целые участки склонов покрывали вьющиеся лианы, создавая впечатление огромной зелёной занавеси. Казалось, что горы достигают космоса, они уходили высоко вверх, и вершины терялись где-то в небе. Проплывающие облака не достигали даже середины видимого склона. Такие невероятные размеры кружили голову, и иногда, отдыхая на крыше плота, я представляла, что на самом деле не лежу, а вишу в воздухе, а подо мной до самого горизонта простирается редколесье.

— Бред, — вздохнула Вера, вытягиваясь рядом и тоже любуясь на необычную картину.

— Что «бред»? — повернула голову я.

— Бред, — повторила геолог, кивнув на горы. — Так не бывает.

— Это точно, — согласился Маркус, забираясь к нам и протягивая уже надоевшую сырую рыбу (готовили только для самых слабых — хвороста почти не осталось). — Такие горы должны были провалиться под собственной тяжестью. Или развалиться. К тому же они слишком крутые...

— Ты прав, но я сейчас о другом думала, — хмыкнул Вера. — Река.

Я села и посмотрела на воду. Нормальная река, чем не нравится?

— Да, река тоже, — согласился физик.

— А с ней-то что не так? — полюбопытствовала я.

— Реки не должны течь с низин в горы, — пояснил Маркус.

А ведь точно! Идиотизм какой-то получается.

— Вода течёт вниз... — начала я.

Перевела взгляд на загораживающие обзор громады.

— Но горы выше болот, ведь так? — потёрла лоб, и продолжила: — Получается, что река течёт вверх?

— Я и говорю: бред, — вздохнула Вера. — Такого не может быть, но факт остается фактом: мы приплыли к горам. Бред... — снова потянула она. — Жалко, что сил мало, а то бы можно было поискать причину этого бре... этой странности.

— Да уж, — кивнула я и сочувственно похлопала подругу по плечу.

Каково видеть, что всё не так, как должно быть? Иногда даже жаль, что не удаётся поверить в то, что всё это — только сон или видение, а не существует на самом деле. То, что раньше казалось незыблемой истиной, теперь таковой не является. И нам приходится мириться с происходящим.

Утром караван, впервые за последние несколько недель, пристал к берегу. Облюбовав большое одинокое колючее дерево со сладкими суховатыми красными плодами размером с мелкий абрикос, я залезла на него и пару часов добросовестно занималась пополнением запасов. Наконец, посчитав, что потрудилась достаточно, набрала ещё где-то полкорзины и направилась к большому уступу, чтобы отдохнуть в одиночестве и спокойно подумать. С него должен открываться прекрасный вид на реку и плоты у берега, а два кривых дерева с густой кроной подарят защиту от жаркого солнца. Но, добравшись до облюбованной терраски, поняла, что приглянулась она не только мне: под деревом, облокотившись о ствол, сидел Марк, флегматично пожёвывая одну из небольших ящериц. Ещё почти два десятка тушек того же вида лежали в рядок и ждали своей очереди. Поприветствовав сородича, я устроилась рядом и поставила корзину так, чтобы до содержимого было легко дотянуться.

— Угощайся.

Оборотень улыбнулся и переложив ящериц поближе ко мне, выразительным кивком предложил присоединяться, а сам запустил руку в корзину. Я тоже не преминула воспользоваться приглашением и, откусив, с аппетитом захрустела головой рептилии.

Всё-таки, лучше всего сближает не время и не лёгкое общение, а совместное преодоление трудностей. Прошло всего-то меньше трёх недель, а я уже не могу воспринимать Марка не только как врага или недруга, но и просто как безразличного чужака. Может, иногда совместный труд и порождает негативное отношение, но в данном случае он превратил нас в друзей — не в приятелей, с которыми приятно проводить время, а в по-настоящему близких людей, которым без колебания можно доверить собственную жизнь, и между которыми нет места дискомфорту или стыдливости. Мы, даже не двое, а все четверо (включая Росса и Ину) делом доказали друг другу, что несмотря на все наши недостатки и неприятные черты характера, остаемся хорошими, достойными уважения и дружбы разумными существами. Сейчас, если бы не Рысь, я бы сама предложила оборотню переселиться к нам.

А вот и зеленокожая парочка — легки на помине. На их лицах на мгновение промелькнуло удивление оттого, что облюбованное ими место не пустует, но оно тут же сменилось приветливыми улыбками. Поставив на общий стол ещё две корзины: с орехами и зеленью — Росс с Иной уселись рядом. Похоже, за время эпидемии мы успели не только подружиться, а даже думать начали схоже, иначе как объяснить, что всем четверым приглянулась одна и та же из множества окрестных террасок?

Ну раз уж собрались все вчетвером, решили подвести предварительные итоги. Они не радовали. Да, из взрослых пока никто не умер, но именно, что пока, поскольку состояние некоторых давало повод для беспокойства. На нашем плоту, например, до сих пор не пришёл в себя Сева. А ведь времени прошло достаточно много, двадцать шесть дней (что в переводе на Земное равняется двум месяцам). Так что прогноз у тех, кто до сих пор находится то в бредовом, то в бессознательном состоянии, не самый лучший. Хотя первые слабые признаки выздоровления у больных всё-таки появились, так что надежда ещё остается.

Гораздо хуже ситуация обстоит с детьми и беременными женщинами. Практически у всех будущих матерей, включая Юлю, произошли выкидыши. Не намного лучше состояние у уже родившихся детей. С каждым днем количество жертв среди них увеличивалось, и к настоящему моменту погибла уже почти половина малышей. Нет, не от болезни, ей они так и не заразились, а от истощения. Даже сбиваясь с ног, мы не могли обеспечить им достаточный уход, в результате чего дети сильно ослабли, особенно учитывая то, что большинство из них активно сопротивлялись и не желали есть то, чем кормят. Да, сначала они просто ослабли и стали вялыми, а мы проглядели момент, когда изменения зашли слишком далеко. Большая часть ещё живых младенцев даже сейчас, когда их родители поправились и пытались кормить их гораздо более подходящей пищей, например, молоком, так и не начала питаться. Если даже их удавалось заставить что-то проглотить, то вскоре дети отрыгивали съеденное обратно и продолжали слабеть. Из чистокровных Homo oculeus беспокойства не вызывала всего пара десятков младенцев, пятеро из которых находились на нашем плоту. По этому поводу меня мучила совесть, потому что во время эпидемии мы с Россом поделили обязанности по кормлению: он занимался всеми чистокровными детьми посвящённых, а я полукровками и Рысью, кроме протёртой ухи подкармливая их молоком. Такая несправедливость (четверо у меня против пяти у зеленокожего) возникла оттого, что, во-первых, молочность у меня ниже, а во-вторых, чистокровные младенцы Homo oculeus не желали пить моё молоко, выплёвывая драгоценную жидкость. Детей с других плотов мы даже не пытались подкармливать грудью, так что в каком-то смысле обрекли чужих малышей на гибель.

— Чушь, — не согласился с таким выводом Росс. — У нас не было выбора, спасти кого-то или всех, у нас был выбор: попытаться спасти хоть кого-то или не спасать никого. Мы делали, что могли, и все это понимают. Вон, ни один полукровка не погиб, в отличие от этих брезгливых вопилок. А всё почему — не капризничали и не пытались заставить нас по два часа уговаривать их откушать.

Действительно, не только наши, но вообще все шесть полукровок в караване выжили, хотя и ослабли, и сейчас их состояние не вызывало опасений.

— И заметьте, никто даже не пытается обвинить нас в предвзятом или несправедливом отношении, — продолжил зеленокожий. — Люди понимают, что мы не могли спасти всех. Начни мы тратить больше времени на детей, погибли бы их родители. А без родителей младенцы бы не выжили. Так что всё правильно. К счастью, среди свободных нет дураков, — гораздо тише добавил Росс. — А что насчёт детей, так в отсутствии нормальных условий, в каменном веке, да и в последние годы на Земле, в первую очередь умирали они. В этом нет ничего удивительного: природе выгодней сохранить жизнь взрослой особи, способной принести немало потомства, чем неконкурентоспособному ребёнку.. Насчёт же беременных вообще не стоит переживать: неизвестно, как лихорадка сказывается на здоровье плода. Нет никаких гарантий, что появившиеся у переболевших матерей младенцы не оказались бы недоразвитыми, уродцами или ещё чем-то подобным. К тому же, — голос зеленокожего повеселел и окреп. — Если люди продолжат плодиться и размножаться в том же темпе, в котором делали это до сих пор, вымирание нам точно не грозит.

Его слова навели меня на мысль.

— Кстати о размножении, — я с улыбкой подмигнула народу. — Росс, Ина, а вы не думали наплодить детишек? Нам бы во время эпидемии не помешала помощь ещё десятка зеленокожих. Очень уж сильно ощущалась их нехватка. А кто знает, если вы начнёте размножаться с другими, может, дети и не зеленокожие получатся.

— Да я-то не против... — прищурившись, потянул Росс.

Амазонка поперхнулась и закашлялась.

— Тьфу на вас! — возмутилась женщина. — Сами размножайтесь. Нам бы в эпидемию несколько дополнительных оборотней ещё больше пригодилось. Глядишь, даже уриасары тогда не понадобились бы.

— Я-то уже размножилась, — рассмеялась я. — А вот молодых зеленокожих в караване пока что-то не прибавилось, — Ина шутливо запустила в меня орехом. — Плохо работаете, господа, — поймав плод, я постучала по нему подобранным камнем, чтобы расколоть плотную кожуру, и с аппетитом съела ядрышко.

— Кстати, насчёт уриасар: насколько я понимаю, никто ещё не проболтался? — перевел тему Росс.

Я кивнула. Ина и Марк тоже ответили утвердительно. Тогда свидетелями моего скандала, кроме самих уриасар, оказались остальные трое дееспособных людей, то есть зеленокожие и оборотень. И как-то само собой получилось, что разговора с очнувшимися позже на эту тему так и не произошло, скорее всего, просто потому, что они не спрашивали, а у нас и без этого хватало забот. Поэтому до сих пор о том, кем на самом деле являются уриасары, знали только мы вчетвером.

— Я предлагаю и в дальнейшем сохранить это в тайне.

— Почему? — я поражённо уставилась на хирурга.

— Ты считаешь, что они заслужили, чтобы правду о них скрыли? — с сомнением поинтересовалась Ина.

— Нет, наоборот, я считаю что остальные заслужили право не знать эту тайну.

— Так, теперь и я ничего не понял, — присоединился к нашей женской компании Марк.

Зеленокожий тяжело вздохнул, но всё же снизошёл до объяснения.

— Как ни неприятно признавать, уриасары вдохновили людей, дали им веру в собственные силы, в то, что даже сейчас они не беспомощны, голыми и безоружными могут не просто выкарабкаться, а жить с комфортом и достоинством. Более того, у меня есть подозрение, что если бы не наглядный пример в лице уриасар, свободных было бы раза в два меньше. Пантера, посмотри хотя бы на Игоря. Пообщавшись с уриасарами, он изменился и, по-моему, в лучшую сторону — вон, с каким азартом помогал нашим горе строителям. А теперь... если народ узнает, что на самом деле уриасары обманывали, а не обрели свои способности в процессе... Это может вызвать развал всего, что уже построено, потерю наработанного и отбить желание идти вперёд. У людей просто опустятся руки, пропадет надежда на то, что, борясь и экспериментируя, они смогут многого добиться. Особенно сейчас, когда настроение не самое радужное, да и сил немного, — Росс замолчал, грустно посмотрев на караван. — Конечно, не все поддадутся унынию и отчаянью, некоторых эта информация даже может, наоборот, подвигнуть на более яростную борьбу. Только вот борьба эта будет уже не за достойную жизнь, а назло и вопреки керелям. И неизвестно, не превратится ли она в конечном счёте в войну на уничтожение. Ещё хуже то, что народ может начать подозревать друг друга в том, не скрывается ли под маской соседа керель. А это, в свою очередь, приведет к взаимным обвинениям, развалу каравана и вражде между образовавшимися мелкими группами. Так что, на мой взгляд, лучше промолчать.