Несмотря на все свои чувства, юноша любовался ей. Красивое лицо девушки стало сосредоточенным и хмурым. Её густые черные волосы, откинутые за уши, струились по спине, почти сплошь закрывая её своей лохматой массой, спутанной крупными кольцами. В этот миг она совсем не походила на рабыню.
— Понимаю, — тихо сказала Маула. — Ты просто не можешь оставить слабую девочку, — а она боится оставить тебя.
Малла угрюмо смотрел в сторону.
— Я никого не хотел соблазнять.
— Ну конечно же! Ты у нас просто самый красивый парень на борту. А люди падки на красоту, Малла. Для большинства самый красивый — значит самый лучший, даже если факты и говорят обратное. А у тебя есть не только симпатичная мордочка. Ты сильный и можешь постоять за себя — и, в то же время, мечтательный мальчишка. Знаешь ли ты, что это — очень редкое сочетание? Не говоря уж о том, что ты физически не способен сделать что-то плохое — по крайней мере, сознательно. А что ещё нужно людям? Что бы ты ни делал — тебя будут любить. Но далеко не все достойны твоей любви, Малла. В конце концов, я могу дать тебе гораздо больше, чем она. Почему же ты с ней?
Маула почти прижалась лицом к лицу юноши и взяла его за плечи.
— Ты считаешь себя перед ней в долгу? Потому что она глупее и слабее тебя? Что ещё она может тебе предложить?
— Оставь меня! — юноша резко дернулся, вырываясь.
— Тебе нечего больше сказать? Что ж, тебе видней. Конечно, ты знаешь, что для тебя лучше. Или так тебе кажется. Чем она могла тебя так соблазнить? Что она умеет такого, чего не умела бы я?
— Это называется "любовь", Маула. Духовная близость. Если она не может без меня жить — как я могу отказать ей? Я хочу защитить её, сделать счастливой. И в итоге получается совсем неплохо. Если ты не можешь чувствовать этого, мне тебя жаль. Но я буду с тобой, если ты хочешь. Иногда.
Маула подняла свои непроницаемо спокойные глаза. Её красивые губы тронула недобрая, всезнающая усмешка.
— Любовь не делится, Малла. Так не бывает — кусочек мне, а кусочек кому-то.
— Ты сама делала так, чтобы рядом с тобой я чувствовал себя глупым мальчишкой. Я действительно многого не знаю, но я быстро учусь. Так вот: быть твоей игрушкой я не хочу. Пусть я только марьют и у меня нет никаких естественных прав, какими обладают люди, — но кто ты сама такая, чтобы обладать мной? Ты должна находить самых красивых парней и любить их — потому, что ничего иного ты не умеешь и не можешь. Полагаю, ты отлично проживешь здесь без моей помощи. А вот Дайне она очень нужна.
Глаза Маулы сверкали из-под спутавшихся волос, словно у дикой кошки. Она сжалась у стены, готовая в любой миг оттолкнуться.
— Маула, не надо, — пристально наблюдая за ней, сказал Малла. Он был выше и сильнее девушки, но знал, что не справится с ней, дойди дело до драки. Какой-то его части хотелось, чтобы она вновь побила его — и это ещё больше его злило.
— Хорошо, — согласилась Маула, словно речь шла о пустяке. — Я не желаю тебе зла. Разве ты не понимаешь, что я... я же просто люблю тебя! Я хочу быть вместе с тобой!..
Увидев в её глазах слезы, Малла почувствовал вдруг острейший стыд. Он не хотел принадлежать каждой, кто желает его, — но, если это может облегчить чьи-то страдания — вправе ли он этого НЕ делать?..
— Прости меня, — прошептал он, подходя ближе к Мауле. — Ты нравишься мне. Даже больше. Хочешь, я сегодня буду с тобой?
— Хочу. Но только если хочешь ты. Не надо делать мне одолжений. В конце концов, я старше тебя.
— Я не хотел тебя обижать.
— Однако же, ты обижаешь. Чего я сделала такого, что бы пошло тебе во вред? Скажи мне, только честно, — и я сразу уйду.
— Но, Маула... я же совсем не хотел... я же тоже не могу без тебя!
Какое-то время они молча смотрели друг на друга. Малла был потрясен до глубины души. Признание вырвалось у него непроизвольно... но он чувствовал, что это — правда. Её самый глубинный, нижний слой. Но он любил Дайну. И это тоже было правдой. Его словно раздирало пополам. Он прикусил губу, любовь и стыд, сплетаясь, душили его. Потом он подошел к Мауле, крепко взял за плечи. Её глаза оказались совсем рядом — хмурые, недоверчивые. Как-то вдруг они слились в яростном поцелуе, крепко сжимая друг друга. Их ярость пропиталась страстью, перетопилась в страсть. Чистую страсть, идущую не от чресел. Потом Маула вдруг оттолкнула его.
— Мне ничего не нужно. Ты стараешься любить всех, но это — неправильный путь.
* * *
Они лежали рядом, усталые. Малла, растянувшись на животе, любовался лицом девушки. Она слабо улыбалась во сне. Маула многому научила его, и им с Дайной было очень хорошо вместе...
Юноша не сразу заметил, что она стоит в проеме двери и внимательно наблюдает за ними.
— Ты вел себя лучше, чем я могла ожидать, — тихо начала она. — Ты умеешь любить тех, кто нуждается в этом, а не тех, кто тебе нравится. Я думаю, что это заслуживает награды. И я могу тебе её предложить.
— Как это? — Малла приподнялся и сел, скрестив ноги. Дайна не проснулась, она привыкла к здешнему шуму.
— Полагаю, ты давно понял, кто я.
Малла покосился на нее. Её изощренные умения в любви и в драках... её рассуждения, так не похожие на мысли едва достигшей совершеннолетия девчонки... наконец, это желание обладать им...
— Конечно. Ты Маула. Маула Нэркмер из сарьют.
Она насмешливо поклонилась.
— Это испытание ты выдержал. Надеюсь, ты понимаешь, что я хочу освободить тебя.
— И как это сделать?
— Это трудно, но осуществимо. Нескольким ару, правда, придется умереть, — она пожала плечами. — Я могу вытащить только тебя. Никого больше. То есть, без войны.
— И что потом?
— Мы будем вместе очень долго. При надлежащем уходе твое тело можно сохранять юным сотни лет.
— А Дайна?
— Она останется здесь. Я не хочу тебя с кем-то делить. Ты согласен?
— Нет. Я люблю её. Хотя ты тоже мне нравишься...
— Тогда ты умрешь здесь. Без моей помощи, замечу. Прости, но ты мало подходишь на роль раба.
— Я все равно когда-нибудь умру. Какая разница?
— Полагаю, большая. Тебе здесь нравится?
— Нет. Но я не могу оставить Дайну.
— Ну и отлично.
Маула вдруг закрыла глаза, мягко осев на пол. В то же мгновение Дайна быстро перекатилась, опрокинула его на спину и оседлала. Лицо её осталось прежним, но выражение изменилось: на Маллу смотрела Неделимая Сущность.
— Отпусти её, — сказал юноша, тихо и испуганно.
— Отпущу — как только ты согласишься быть со мной.
— Но я совсем тебя не люблю. Я...
Сунув босые ноги под зад юноши и схватив его за руки, Дайна начала двигаться — бешено, быстро. Её крепкие мускулы яростно перекатывались под гладкой, блестящей от пота кожей. Малла вздрогнул, издал несколько высоких звуков и попытался вырваться, но тщетно. Дайна склонилась над ним, сжимая ладонями его плечи. Юноша судорожно выгнулся, потом вскрикнул. Он несколько раз резко вздрогнул, прижав живот к позвоночнику в мучительно-сладком ознобе — и Дайна тоже выгнулась, приняв его семя. Он был очень зол на неё — и может быть поэтому его удовольствие было невыносимо сильным.
* * *
Она откинулась на спину, ровно дыша, но не спала. Тело Маулы лежало рядом, неподвижное, нелепое, словно брошенная кукла. Малла знал, что тела сарьют, оставленные ими, могли пролежать так несколько дней безо всякого вреда, — но только не в плену у ару.
— Неужели ради Дайны ты решишь остаться здесь? — наконец спросила она.
Малла устало вздохнул.
— Мне совсем этого не хочется, — но разве я могу поступить иначе? Хотя... если Дайна будет свободна, я буду с тобой. Ты согласна на это, Маула?
— О, как ты мудр... Хочешь, чтобы мне стало стыдно. Но мне НЕ стыдно. Разве ты не понимаешь, что я могу сделать для тебя несравненно больше, чем Дайна? Если как-то можно будет помочь тебе стать сарьют, — я помогу и в этом. И у любви есть ещё одна неприятная сторона, юноша. Даже если ты не любишь меня, я не смогу тебя оставить.
— Я не смогу оставить Дайну, — тихо произнес Малла. — По той же причине, по какой ты не можешь оставить меня.
Дайна-Маула неожиданно потянулась к нему и, нагнувшись, коснулась губами груди — точно над сердцем.
— На самом деле мы не принадлежим себе полностью, Малла, как бы нам не хотелось в это верить. Даже я несвободна, потому что люблю тебя. Когда дело доходит до любви, мы, сарьют, ничем не отличаемся от вас.
— Ну и люби в свое удовольствие. Мои матрицы есть в Антологической Сети. Ты можешь вырастить своего Маллу.
— Мне нужен один-единственный — ты. Хотя бы это ты в состоянии понять? Я полюбила тебя, едва увидела. И ничего не могу с этим поделать.
— И ты пришла сюда ради меня?
— Естественно. Охэйо просил присмотреть за тобой.
— Он знает, где я?
— Разумеется.
— И он не хочет меня освободить?
Дайна-Маула вдруг отвернулась от него.
— Малла, свободу не дают. Её берут — те, кто хочет и может. Иное просто не имеет смысла — зачем дарить свободу тем, кто не желает её? Я здесь, чтобы ты не умер слишком быстро — и чтобы посмотреть на тебя.
— Ты ведь и побег подстроила только затем, чтобы со мной познакомиться, да?
— Не только. Мне было интересно, как ты себя поведешь.
Малла вспомнил, как не мог дышать от боли, как поднимал корзины с почти сломанной судорогами спиной, расходуя все силы лишь на то, чтобы не закричать. Тогда он не жалел об этом. Зато теперь...
От обиды навернулись слезы. Они все играли с ним. Наслаждались его реакциями, которые сами же и запрограммировали. Но он не хотел быть их игрушкой.
— Ты знала, что меня накажут? — он помнил, что Маула не ушла и внимательно следила за его муками.
— Если ты поведешь себя правильно. Замечу, что ты держался с большим мужеством. Ару прекращают наказание, едва раб попросит. Ты стал первым, кто не попросил.
Малле, несмотря на всё, было лестно это слышать. Сейчас он с гордостью вспоминал все мучения, которые вынес. Но ведь Маула явно наслаждалась, глядя, как он мучается!
— Послушай, тебе что — больше нечего делать, кроме как изводить меня?
— Можно сказать, у меня сейчас отпуск. Бывает полезно сменить обстановку. Побыть немного дурочкой.
— Если ты решила отдыхать здесь, ты спятила. Вы все, сарьют, бездельники. Не знаете, чем заняться. Для вас всё — развлечения.
Дайна-Маула приподнялась, упершись ладонями в его грудь — так, что юноше стало трудно дышать. Её глаза неотрывно смотрели на него — неподвижные, темные, глубокие. Малле вдруг стало страшно. Если рассказы Охэйо были правдой, то Мауле — как и всем сарьют — было больше восьми тысяч лет. Сейчас он увидел всю глубину этой пропасти.
— Скажи мне, юноша, — ровно сказала она. — Ты когда-нибудь видел енотов?
— Видел, — удивленно ответил Малла. — У них такие забавные ручки...
— А ты можешь представить, каково это — иметь только эти ручки и ничего больше, кроме памяти о человеческом теле? Восемьсот лет ушло лишь на то, чтобы вернуть нам человеческий облик, воссоздать его заново. Всё остальное уже было простым. Так кто из нас бездельник? Кому наплевать на всё, кроме любви? А потому я не отдам тебе Дайну. Полагаю, я смогу приглядеть за ней куда лучше, чем ты. Ты не ценишь даже то, чем обладаешь — себя, например, — потому что это досталось тебе даром. Тебе когда-нибудь приходилось жить в норе, — поколение за поколением? Ты вообще знаешь, откуда взялись сарьют? Кто мы такие? У кого больше "естественных прав"?
— Э... нет, — Охэйо никогда не говорил ему об этом.
— Мы мертвецы.
— Что?
— Мы были такими же людьми, как и все остальные. В разных мирах. Пока не умерли. Мы — просто потерянные души, которые застряли на этом свете. Которые никому не нужны. Ни своему Создателю... ни даже его врагу.
— Но... Бога нет. Охэйо говорил мне...
Маула рассмеялась.
— Если честно, мы просто не знаем этого. Никто не знает. Да это и не имеет значения. Ты слышал что-нибудь о Тэйариин?
— Нет.
— Это самая первая из разумных рас, которые появились в этой Вселенной. Семь миллиардов лет назад. Знаешь, чья раса была второй? Наша. Человеческий род. Но люди отличаются от всех иных рас. Они возникают независимо на множестве планет, снова и снова. Почему так — никто не знает. И Тэйариин решили объединить людей. Они построили Средоточие, Хару — место, где собирались... скажем так, души. Не все. Только самые лучшие. Они наделили их способностью проникать в сны других людей — любых — и помогать им, на какой-то срок овладевая их телами. Это длилось два миллиарда лет. Потом Тэйариин покинули эту Вселенную. Их место заняли Манцибурны, Пожиратели Сути. Они не смогли разрушить Хару, но они отрезали, блокировали её. Наши сознания больше не могли покидать её, и мы все погрузились в Долгий Сон.
— А потом? — этот рассказ удивил и увлек Маллу.
— Потом... никто из нас не знает, что потом, юноша. С тех пор прошло пять миллиардов лет. Вселенная изменилась очень сильно. Сама её реальность. Способности, которыми мы обладали в Харе, навечно утрачены, они стали невозможны. Но появились новые... Никто из нас не знает, что с ней сталось... где она вообще находилась... и где находится сейчас — если до сих пор существует. Мне кажется, что её уже нет. Но почему-то кажется недолго. Словно какая-то её тень была в моем сознании. Теперь исчезла. Кажется, я знаю, как это случилось, но не могу вспомнить. Это как сон. Такой же, каким мы все спали в Харе. Потом случилось что-то невообразимо страшное. Какая-то катастрофа, которой мы не помним. Хаос, свет, боль — и мы очнулись зверями в мире зверей. Две тысячи из восьмидесяти миллионов. Мы лишились всего, но научились управлять любым телом, умеющим чувствовать. Мы не знаем, что стало с остальными. Где они? Погибли? Или возродились, как мы, в невообразимо далеких частях безмерно огромной Вселенной? Мы не можем это выяснить. Знаешь ли ты, что Охэйо потерял друга — единственного, какой у него был? Он до сих пор чувствует боль этой потери. Мы с ним встретились ещё в Харе. И полюбили друг друга. И любим до сих пор.
— Но...
— Малла, восемь тысяч лет — большой срок. Можно тысячу раз надоесть друг другу. Так и случалось. На время. Но, ты знаешь, любовь не умирает...
— Значит, я — просто временное увлечение?
Маула рассмеялась — тихий, счастливый смех.
— А ведь ты этим задет. Но ты — его создание. Любя тебя, я люблю его. Любовь иногда бывает такой странной...
Малла помотал головой. Он ещё не запутался, но уже был близок к этому. Вдруг он с ужасом понял, что Маула в теле Дайны — это всё, чего бы он мог желать. Эта мысль привела его в ярость.
— Немедленно отпусти мою девушку, — потребовал он, понимая, что сам его тон намекает на нечто иное.
Маула с интересом посмотрела на него.
— Или — что?
— Ару отправят в компост твое тело.
Маула пожала плечами.
— Невелика потеря. У меня в консерваторе ещё два таких же.
