— Ладно, теперь твоя очередь, — девушка обернулась к Айрелу в бордовой чалме, сидевшему у костра и настраивавшему лютню. — Пошли краску смывать.
Бард гляделся в зеркало и мрачно молчал. Новый образ не находил в его душе отклика.
— И все-то недовольны, — сокрушенно вздохнула Триша, перебирая его волосы. — Всем-то не угодила.
— А потемнее сделать уже никак? — музыкант вертел головой, с сомнением изучая свою светло-медную макушку.
— Можно, но я считаю, что так будет лучше, — убедившись, что краска легла ровно, девушка убрала руки от головы собеседника. — По крайней мере, со щетиной гармонирует, — провела пальцем по шершавой мужской щеке. — Разница в цвете не сильно бросается в глаза. Не придется постоянно бриться.
Айрел раздраженно отстранил лицо.
— Может быть, ты не будешь меня лишний раз лапать? — буркнул он, ловя в зеркале взгляд мошенницы. — Мне это неприятно.
— Тебе сколько лет? — поинтересовалась та.
— Двадцать четыре, и что?
— Маленький еще, — снисходительно улыбнулась Триша, снова трепля барда по голове.
— Дай угадаю. А тебе, "большая", наверное, двадцать пять, да?! — музыкант стряхнул с себя чужую руку.
— Невежливо интересоваться возрастом дамы, — девушка обошла мужчину и, присев напротив него на корточки, принялась сосредоточенно рассматривать его лицо.
— Что ты делаешь? — певец опустил зеркало и утомленно вздохнул.
— Думаю, как лучше стричь, — парикмахер разворошила Айрелу челку, попробовала убрать ее со лба, правела пальцами по вискам. — Уродовать тебя не хочется.
— Весьма признателен, — смирившись с привычкой спутницы бесцеремонно лезть в личное пространство, музыкант перестал дергаться.
Рафферти, некоторое время безуспешно пытавшийся по старой привычке заправить упрямо выбивавшиеся пряди за ухо, сдался. Сообразил, что слишком многим уже поступился за последнюю пару дней, и расстроился. С надеждой возродить банду пришлось расстаться: мальчишка был вынужден признать, что ему это не под силу. За ночь, что он провел, спрятавшись в конюшне гостиницы, паренек успел многое переосмыслить. Тот факт, что до утра ее запирали, оказался для него неприятным сюрпризом. Сидя под замком и досадуя на себя за то, что не подумал о столь естественной вещи, он имел возможность обо всем поразмыслить и трезво взглянуть на сложившуюся ситуацию. С какой стороны ни глянь, выглядела она паршиво. И что с ней делать, ребенок не представлял. Как и того, как ему жить дальше. По сравнению с этим дурацкая девчачья челка была сущим пустяком. Предложение Триши казалось реальным выходом, хоть и предполагало компанию убийц его брата, которым, как уже понял Рафферти, он ничего серьезного сделать не мог. Какое-то время паренек серьезно обдумывал, а не сдать ли барда властям, однако в итоге решил, что этот поступок будет низким и не достойным мужчины. Мелкие пакости тоже были поступками, недостойными мужчины, однако грели душу и мальчишка не мог от них отказаться.
Убеждая самого себя, что действует во имя святой мести, он снова исподтишка ткнул Огурчика прутиком, краем глаза наблюдая за Кеане. Тот всё так же спал и о творимом беспределе не ведал. Убедившись, что издевательства над хомяком никого из бодрствующих не трогали, мальчишка решил избрать новую тактику.
— Положи, где взял, — грозно велел Айрел, заметив, что паренек уволок его лютню.
Тот на него зыркнул, презрительно фыркнул, но распоряжение всё же выполнил. Спустя несколько секунд бард услышал тихий "трям". Пацан сидел с непричастным видом и ковырял заусенец.
— Не крутись, — девушка решительно вернула голову обернувшегося за звук спутника в нужное ей положение. — А то плешь тебе нечаянно выстригу, будешь знать.
Певец предостерегающе глянул на мальчишку и отвернулся. Ножницы снова зачикали у его лица. Медно-рыжие обрезки сыпались на плечи и грудь. Раздалось новое "трям".
— Я же просила! — с негодованием воскликнула Триша, когда Айрел снова дернулся.
— Подожди, — бард развернулся всем телом к якобы любующемуся облаками ребенку. — Эй ты, — не очень дружелюбно позвал он его.
Мальчишка оглянулся с таким видом, будто оклик музыканта явился для него неожиданностью.
— Дергать исподтишка струны — единственное, на что ты способен? — музыкант буквально излучал радушие, однако от его улыбки пацаненку стало не по себе. — Или, быть может, ты еще и играть умеешь?
Рафферти гордо шмыгнул носом и надменно вздернул подбородок.
— Может быть! — возвестил он.
— Неужто? Ну так сыграй. Мы послушаем.
Пацаненок настороженно глянул на собеседника, гадая, что тот мог задумать. С подозрением покосился на лежавшую неподалеку лютню.
— Что же ты? Публика ждет, — Айрел прекратил фальшиво улыбаться и раздраженно дернул бровью.
— Не хочу, — хмуро буркнул мальчишка, отворачиваясь.
Заметив краем глаза глумливую ухмылку барда, Рафферти разозлился.
— Это не значит, что я не умею, — рыкнул он. — Не буду, потому что вам ничего не должен. Вот и всё. И хватит на меня так смотреть! — паренек гневно засопел.
Музыкант ничего не говорил, однако то, как он это делал, действовало ребенку на нервы. Сердито поджав губы, тот схватил лютню за гриф, устроил ее на коленях, злобно глянул на мужчину и, чуть помедлив, принялся старательно перебирать струны. Играть его учил старик, у которого они с братом какое-то время жили. В молодости тот входил в гильдию бардов и путешествовал по деревням, однако какими-либо серьезными достижениями похвалиться не мог. Отчаявшись добиться успеха, сменил род деятельности, лишь изредка доставая с полки свой музыкальный инструмент, чтоб потешить гостей или предаться воспоминаниям. Любопытный мальчонка ему нравился, он любил с ним возиться. Потом старик умер, его дом забрали родственники, а "нахлебники" оказались на улице.
Мелодия была простенькой и незатейливой. Сосредоточенно хмуря брови, Рафферти мучительно вспоминал уроки неудачливого барда. В принципе, он собой гордился: на его взгляд, получалось совсем не плохо.
— Кошмарно, — вынес свой вердикт Айрел, когда пацаненок закончил.
Тот вздрогнул, как от оплеухи. Почувствовал, как кровь отхлынула от лица. Триша долбанула мужчину расческой по голове и осуждающе цокнула языком. Бард ее проигнорировал.
— Я тебе покажу, как оно должно звучать на самом деле, — требовательно протянул руку за лютней.
Он заиграл ту же мелодию. Мальчишка, собиравшийся злорадствовать, глумиться и насмехаться над музыкальными способностями обидчика, сидел пораженный, начисто позабыв о своих планах и не веря ушам. На задворках сознания пробежала крамольная мысль, что, пожалуй, этот человек имел права и основания назвать его игру кошмарной.
— Вот, — довольно заключил Айрел, отпуская струны. — Пока не сможешь так же, чтоб и близко не подходил к моему инструменту. Понял?
Рафферти промолчал.
— А я всё гадала, зачем тебе лютня, — протянула девушка, возвращаясь к прерванному занятию. — Не думала, что ты бард.
— Я не принадлежу к гильдии, — чуть помедлив, проговорил певец. — Во всяком случае, меня наверняка уже из нее исключили, — добавил он мысленно.
* * *
Уиллард Хайг улыбался. Сидевший перед ним человек, судя по дыханию, был далек от душевного комфорта и гармонии. Похоже, необъявленная битва "учитель/ученик" шла не в его пользу.
— И это наш Реган. Уравновешенный, строгий Реган, — с непонятным удовлетворением думал гавен, прислушиваясь к излишне глубоким вдохам и выдохам — посетитель прилагал существенные усилия, чтоб держать себя в руках и скрывать обуревавшие его эмоции. — Ну, — ласково обратился старик к молодому мужчине, когда тот немного успокоился. — Я позвал тебя, чтоб расспросить о твоих успехах в роли наставника. Всё ли получается? Возможно, есть темы, которые ты хотел бы со мной обсудить?
Посетитель замялся. "Борется с желанием сказать правду", — определил Уиллард Хайг. Это его умилило.
— Всё хорошо, — без особого воодушевления проговорил Реган. — Я справляюсь.
Слепец выразительно молчал. Поняв, что врать и увиливать бесполезно, салум вздохнул и сдался.
— Мальчишка меня не слушается, — утомленно потер он ладонью нахмуренную бровь. — Я говорю одно, он — делает другое. Не способен концентрироваться на чем-то дольше минуты, постоянно отвлекается! Засыпает меня бесконечными вопросами. Я, конечно, стараюсь на них отвечать, но не всегда выходит!
— Мальчик мой, это естественно, что взаимопонимание с учеником устанавливается не сразу. Пройдет какое-то время, ребенок станет послушней, вы притретесь друг к другу, — миролюбиво увещевал гавен, глядя в темноту туда, где по его расчетам должно было находиться лицо собеседника. — Нужно немного подождать.
— Вчера, к примеру, весь день донимал меня нытьем, что хочет яблок, — похоже, мужчине было необходимо скорее выговориться, чем услышать слова утешения. — Я пытался ему объяснить, что мы их обычно не едим, так он привязался ко мне со своим "почему"! Откуда мне знать?! Просто так сложилось!
— И? Как ты выкрутился? — Уиллард Хайг получал неописуемое удовольствие от этой беседы. Выведенный из душевного равновесия Реган его очень забавлял.
— Велел сделать сто отжиманий, — проворчал салум, соображая, что ведет себя недостойно в присутствии гавена. — Чтоб не до глупых вопросов стало.
Старик расхохотался: бедный ребенок, повезло с наставничком, ничего не скажешь. Краем уха уловил еле слышные шаги — опять Тайте Оледа пытался прокрасться незамеченным.
— Вы знаете, — возвестил помощник, когда Реган удалился, — я намедни пролистывал эту вашу гавенскую книгу...
— Тайте, если суешь нос в бумаги, к которым и прикасаться нельзя никому, кроме меня, то, по крайней мере, имей совесть хотя бы не докладывать мне об этом с такой радостью, — вздохнул Уиллард Хайг, бессильно пряча лицо в ладони.
— Я подумал, что кто-то же должен вам рассказать, что в ней написано, — не смутился мужчина, присаживаясь на подлокотник кресла. — Вдруг там что-нибудь важное.
— Не стоило беспокоиться. Мне ее в свое время зачитывали вслух, — слепец в очередной раз гадал, чем он руководствовался, назначая данного человека своим доверенным лицом.
— Ну так вот, пролистывал я эту вашу гавенскую книгу, — как ни в чем не бывало продолжил салум, устраиваясь удобнее, — и совершенно случайно мне попался на глаза абзац о яблоках. Был удивлен, — помощник полуобернулся к собеседнику. — Почему тогда они вообще не под запретом?
— Потому что кто-нибудь бы обязательно заинтересовался причинами этого, — Уиллард Хайг для разнообразия не стал скидывать распоясавшегося наглеца с его насеста. — А так мало кто вообще обращает внимание на их отсутствие в рационе. Если и обращает, то не придает этому особого значения.
— Сказать по правде, не вижу смысла эти причины скрывать, — Тайте Оледа потянулся всем телом и откинулся на спинку кресла, изрядно тесня его владельца. — А что, если кто-то по незнанию съест яблочко во время охоты? Личный мучитель Регана еще не прошел посвящения и пока ничем не рискует, а вот остальным, полагаю, было бы интересно узнать о возможных последствиях.
— Существует вероятность, что кто-либо может возжелать их наступления, — гавен непроизвольно сдвинулся ко второму подлокотнику, давая помощнику больше места. — Полагаю, немало среди нас тех, кому нелегко свыкнуться с ценой, уплаченной за бытие салумом. Признаюсь, я и сам некогда подумывал о том, что согласился бы отказаться от способности создавать окиммы, если б это вернуло мне зрение. И если б я тогда узнал, что существует способ устранить все последствия ритуала посвящения, кто знает, удержался бы я от такого искушения или нет... — Уиллард Хайг замолчал, отстраненно теребя кончик уса. — А за остальных не волнуйся, — добавил он, отрываясь от размышлений. — Пара-тройка яблок, съеденных во время охоты, на них никак не повлияет. Чтоб добиться результата, их количество должно быть несравнимо больше.
— Кстати, совсем забыл, — Тайте Оледа картинно хлопнул себя ладонью по лбу. — Фаер Калле желает вас видеть. Срочно. Ждет за дверью. Он показался мне взволнованным.
— О, — слепец усмехнулся. — Давай тогда неспешно обсудим еще какой-нибудь интересующий тебя вопрос.
* * *
Кеане потянулся, перевернулся на другой бок и лениво приоткрыл один глаз. Увидев Айрела, какое-то время недоуменно на него таращился, не сразу признав. Проснувшись окончательно и сообразив, в чем дело, подпер голову ладонью и оценивающе прищурился.
— Да-да. Можешь начинать смеяться, — буркнул бард, придирчиво разглядывая себя в зеркало.
Провел ладонью по непривычно коротким волосам. Что ж, Триша была права: теперь он мало походил на человека с листовки.
— Эй ты! — раздался сварливый оклик.
Бард покосился на чуть ли не вплотную подошедшего мальчишку. Судя по выражению лица, Рафферти принял какое-то важное, но довольно неприятное решение и теперь стоял перед необходимостью его озвучить: губы поджаты, взгляд суровый, брови нахмурены.
— Чего тебе? — музыкант заранее ничего хорошего не ждал.
— Научи меня так же играть! — заявил пацаненок таким тоном, словно требовал мелочь в подворотне у случайного безобидного прохожего.
— Ага, делать мне больше нечего, — пробормотал Айрел, таки убирая руку от головы.
— Я разрешу тебе оставить Серого, — провозгласил мальчишка, чуть поколебавшись.
— Ты, конечно, извини, но даже если б ты мне запрещал, Персик...
— Серый! — огрызнулся Рафферти, прерывая собеседника. — Его Серым зовут!
Бард утомленно вздохнул, не зная, как отвязаться от этого разговора. Из-за лошадей он чувствовал себя немного виноватым перед ребенком — таки формально они действительно принадлежали ему.
— Да как угодно. Слушай, попроси лучше того дядю научить тебя драться, — певец решил свалить проблему на Кеане. — Больше пользы будет.
Мальчишка глянул на салума с презрением, высокомерно фыркнул и отвернулся, демонстрируя, что с убийцей брата не намерен иметь никаких дел. Того это, похоже, полностью устраивало. Айрел задумчиво посмотрел на пацаненка, явно собиравшегося стоять над его душой до победного конца. В принципе, они разойдутся в разные стороны, как только доберутся до какого-нибудь города, где Триша сможет подыскать себе очередного доверчивого простачка-благодетеля. Несколько дней-то можно и потерпеть. К тому же, просьба парнишки немного льстила его самолюбию.
— Ладно, — решил он. — При условии, что ты не будешь действовать мне на нервы.
Рафферти растерянно моргнул: был уверен, что мужчина так легко не согласится, и готовился к длительной осаде. Выждав несколько секунд и убедившись, что бард, похоже, брать свои слова назад не собирался, мальчишка торопливо закивал.
— Я готова, — позвала девушка, с трудом закрывая свой саквояж. — Кто-нибудь поможет мне поднять на лошадь мою косметичку?
* * *
Фаер Калле чувствовал себя очень неуютно. Он являлся главой общины салумов, влиятельным и авторитетным. Теоретически даже гавен должен был почтительно внимать его словам, проявлять все возможные знаки уважения, признавать его над собой превосходство. На практике же рен не мог избавиться от ощущения, что Уиллард Хайг относился к нему как к неразумному надоедливому ребенку. От него не укрывалась снисходительность, с которой тот выслушивал его речи, или выражение лица "Чего тебе опять от меня надо? Вряд ли это что-то важное. Говори быстрее и уходи". Формально гавен соблюдал субординацию, однако делал это с таким видом, что Фаер Калле чувствовал себя как оплеванным. "Ничего не поделаешь, — утешал себя мужчина. — Я ведь рос на его глазах. Закономерно, что он до сих пор воспринимает меня неразумным дитём: старому человеку сложно перестроиться. Однако мне уже почти сорок лет, и ему рано или поздно придется свыкнуться с мыслью, что я вырос и способен разумно управлять общиной". Навязчивое желание добиться от Уилларда Хайга чего-то, кроме пренебрежительной усмешки в усы и вежливого внимания, преследовало рена с первого дня, как он занял эту должность.
