Бракованный мозг и Орден Феникса

Похоже, она, хоть и маглорожденная, впервые так называла Известно-Кого, поэтому выговаривала его прозвище с запинкой. Прежний Гарри с подачи Дамблдора храбро называл главного злодея по прозвищу, но я благоразумно решил не эпатировать окружающих.

— Гермиона, этому нельзя научиться через посредника. Чтобы узнать, что такое стоять лицом к лицу с могущественным врагом, есть только один способ. Нужно встать перед ним и посмотреть ему в глаза. Любой другой способ только введёт тебя в заблуждение, создав тебе иллюзию ложного знания.

— Но мы можем попытаться, Гарри, — умоляюще сказала она.

— В начале разговора ты сказала, что нам нужен учитель, настоящий, который покажет нам, как правильно делать заклинания, и исправит наши ошибки. Каким боком здесь я, если я умею только "смотреть Волдеморту в глаза"?

— М-м... — Гермиона порозовела и потупилась. — Твой авторитет здесь будет очень важен, Гарри, а то мы никого не соберём. Я думаю, что обучаться будем не только мы с Роном, но и все желающие. Ведь речь идёт о защите от В-волдеморта, будет нечестно по отношению к другим не дать им такого шанса. Поэтому ты нужен нам, как главный символ сопротивления.

— Ты сама до этого додумалась? — настороженно спросил я, потому что это уже тянуло на нелегальную молодёжную военизированную группировку. В случае, если её обнаружат власти — а такой случай, без сомнения, рано или поздно наступит — достанется всем её участникам, а особенно руководителям.

— Э-э... да.

— Ты хоть понимаешь, что это может оказаться незаконным?

— Когда В-волдеморт нападёт на нас, он не посмотрит, законно это или нет. В общем... подумай над этим. Пожалуйста...

Я кивнул, чтобы отвязаться. "Подумать" еще не значит "согласиться".

В последующие дни я обживался в Равенкло. По сравнению с Гриффиндором, который за неделю успел мне смертельно надоесть, здесь было куда как спокойнее, а если учесть мою отдельную комнату, то и вообще отлично. Никто не будил меня грохотом, споткнувшись обо стул или уронив учебник на пол — с этой обязанностью прекрасно справлялся магический будильник, встроенный в стену над кроватью. Когда я что-нибудь писал или читал в гостиной, никто не заглядывал мне через плечо — здесь это считалось неприличным. Никто не орал друг другу через всю гостиную, поэтому в ней было раз в пять тише, чем в гриффиндорской. Никто не давал мне походя дружеского тумака по шее, сопровождая его радостным ржанием. Никто не устраивал заподлючек под названием "шутки и розыгрыши", заканчивавшихся всеобщим базаром, от которого глохли уши.

Само собой, несравненно спокойнее проходили и уроки. В нашей равенкловско-хаффлпаффской группе от преподавателей не требовались навыки укротителей диких зверёнышей, поэтому они могли сосредоточиться на изложении предмета. Никто из учеников не грызся, не толкался походя, не пытался подбросить гадость в котёл соседу из другой группы. Когда учитель задавал вопрос, руку поднимало не менее чем полкласса — спокойно, без суеты и стремления выделиться.

Спасибо Шляпе, здесь было гораздо лучше — но, увы, нет в мире совершенства. В преогромной бочке мёда, в которую я угодил после гриффиндорской цистерны с нечистотами, всё же имелась маленькая ложка дёгтя.

Теперь я не имел возможности любоваться Милли на уроках. Я больше не мог коситься на её крепкую стройную шею, обводить взглядом заманчивые изгибы её ушка, восхищаться тяжёлым узлом её густых чёрных волос, её сочными пухлыми губами, высоким лбом и аккуратным, чуточку скруглённым на кончике носом, а также другими, ещё более приятными округлостями. Я больше не слышал, как она отвечает преподавателю — всегда точно, коротко и неохотно, словно делая одолжение. Голос Милли — глубокий, грудной, бархатный и чуточку вибрирующий — пробирал меня буквально до мурашек. Она наверняка божественно поёт...

Всей этой роскоши я был начисто лишён. Теперь я мог видеть Милли только издали, во время еды в Большом зале. Наш стол стоял рядом со слизеринским и я всегда садился там лицом к её столу. Милли заметила моё внимание, хотя нарочито не смотрела на меня — я догадался об этом, потому что под моим взглядом у неё застывало лицо. Кроме того, за стол она стала садиться спиной ко мне и как можно дальше от моего места. Здесь было не принято пересаживаться туда-сюда, поэтому пришлось смириться.

В теории, благосклонности красивой девушки добиться легко. Нужно только её от чего-нибудь спасти или хотя бы в чём-нибудь выручить — и начало хороших отношений положено, а дальше всё зависит от тебя. Но на практике ситуации, когда твоя красавица нуждается в спасении, совсем не часты, а очень даже редки. А что касается конкретной красивой девушки, благоразумной и благовоспитанной, всегда в компании сокурсниц, то, даже находясь рядом с ней, такого случая можно дожидаться годами.

Неплохо было бы также совершить что-нибудь выдающееся и прославиться, но это как повезёт. Об Гарри, например, убился лидер чистокровной группировки — её группировки — и это сделало его кумиром всех нищебродок Британии, но не прекрасной мисс Булстроуд, чья фамилия входит в "Список священных двадцати восьми". Не повезло.

Вот с Гермионой у меня такой проблемы не возникло бы. За чужачку в волшебном мире, прилипчивую, авторитарную выскочку, на всё имевшую своё сверхценное мнение и навязывавшую его остальным, при желании можно было бы заступаться чуть ли не ежедневно. Но Милли была не такой, она была сдержанной и осмотрительной. Я стал следить за ней по карте Мародёров и с огорчением убедился, что она никуда не выходит из слизеринского общежития, кроме занятий и Большого зала.

По правде говоря, хуже ситуации и не придумаешь, но я не отчаивался. В глубине души я был уверен, что передо мной, таким отличным парнем, не устоит ни одна девушка. Это было только вопросом времени, когда Милли оценит мои достоинства, но пока я был вынужден набраться терпения.

Одну возможность я всё-таки обнаружил — Милли можно было увидеть в перерывах между занятиями, когда её группа переходила из кабинета в кабинет. Расписание гриффиндорцев я помнил, поэтому точно знал, где и в какое время они проходят. Я успевал пересечься с ними не с каждого занятия, но несколько раз в неделю такая ситуация случалась.

Разумеется, я отправился повидать Милли при первом же удобном случае. Судя по тому, что она прошла мимо меня с отчуждённым лицом, словно мимо известного ей пустого места, она заметила меня раньше, чем я её. И неудивительно, ведь слизеринцы шли толпой, а я одиноко подпирал стену у них на пути. Я проводил её взглядом, затем облил ответным презрением уставившегося на меня Малфоя.

— Что, Поттер, ждёшь своих прихвостней? — не замедлил съехидничать тот.

— Каких прихвостней? — я был так далёк от его предположения, что не сразу понял, о чём оно.

— Гарри! — раздался возглас Гермионы из толпы гриффиндорцев, идущей чуть поодаль за слизеринцами.

Думая только о Милли, я совсем упустил из вида, что Рон с Гермионой тоже будут здесь. Они оба устремились ко мне, а остальные мои бывшие софакультетники прошли мимо. В Гриффиндоре меня считали подлым перебежчиком, но тем не менее я поздоровался со всеми, и кое-кто из них мне даже ответил.

— Гарри, ты по поводу того, о чём мы говорили?! — Гермиона понизила голос и огляделась. — По поводу ЗоТИ?

— Нет, просто проведать пришёл, — я и душой не покривил, я же не сказал, кого именно.

— Ты что-нибудь надумал про ЗоТИ?

— Я вообще об этом не думал. Некогда было.

— Ты обязательно подумай, Гарри. Скоро выходные, ты будешь посвободнее, вот и подумай.

— Но я же сказал, что ничего не умею.

— Ничего подобного. Мне даже Виктор говорил...

Рон резко повернулся к Гермионе, у него даже в шее что-то хрустнуло.

— Так-так, — ехидно осведомился он, потирая шею. — И что же говорил наш дорогой Викки?

— Что он не умеет делать того, что умеет Гарри, — с притворной усталостью в голосе ответила Гермиона.

— У нас разные учебные программы, забыла? — напомнил я. — Превращать свою голову в рыбью, как он, я точно не умею.

Собственно, меня уже никто не слушал. Рон злобно сверлил глазами Гермиону, она усердно делала вид, что не понимает, что это нашло на рыжего.

— Ты с ним, случайно, не переписываешься? — прошипел он.

— А если и да, то что? — невозмутимо спросила она, хотя её лицо заалело. — Я уже не могу переписываться с друзьями?

— Он метит не просто в друзья! — обвиняюще заявил Рон.

Я воспользовался тем, что им не до меня, и оставил их вдвоём. Перемена заканчивалась, я рисковал опоздать на трансфигурацию.

Нет, разыскивать Милли на переменах было неудачной идеей. Нужно было придумать что-то другое. Можно было бы, скажем, написать ей письмо и послать со школьной совой, но я не знал, кто и насколько тщательно отслеживает мою переписку. Можно было бы также придумать какую-нибудь затею, которая заинтересовала бы учеников, в том числе и её, но я пока еще плохо представлял, что в Хогвартсе допустимо, а что нет. Ясно было одно — тайные тренировки боевых заклинаний для этого не годились.

Не успел я оглянуться, как наступила суббота. На моё счастье, теперь за мной не было плотной слежки — Гермиона была далеко, а равенкловцы не имели привычки лезть с ногами в чужую жизнь. Достаточно было сказать им что-нибудь вроде "я ушёл заниматься", и обо мне никто не вспоминал до самого отбоя. Я уведомил об отлучке только Флитвика, а в гостиной сообщил, что собираюсь сегодня побольше позаниматься, чтобы подтянуть кое-какие прошлогодние хвосты. Все видели, что в будни я тоже целыми днями сидел за учебниками, поэтому моё заявление никого не удивило.

В Гринготс я прибыл за полчаса до назначенного времени. Успел переодеться и замаскироваться, а также обсудить с поверенным порядок беседы с пострадавшими от проклятия. Первыми были двое криминальных боссов — одному я зачёл убийство Данга, а с другого по совету предков стребовал двухсторонний многоразовый портключ с неограниченной дальностью и возможностью настройки обоих портальных выходов. Сейчас один из выходов вёл в парижский криминальный квартал, а возвратную точку я собирался установить где-нибудь рядом с домом на Гриммо.

За криминальными шишками последовало несколько важных граждан магической Британии, чья вина состояла преимущественно в том, что они предпочли поверить перекупщикам, что блэковские артефакты получены законным путём. С ними разговор был короткий — взаимные уверения в отсутствии претензий, обеты неразглашения и непричинения вреда мне и моему роду. Затем пошёл народец помельче: с кем-то я договаривался о возможности будущего сотрудничества, с кого-то брал разумное возмещение морального ущерба, кого-то просто отпускал восвояси — разумеется, всех под обет.

Процедура оказалась затяжной. Я принял около двадцати человек, дважды наскоро перекусывал поданной гоблинами едой и освободился только в шестом часу вечера. Задолжники еще оставались, из тех, кто не сумел договориться с Гринготсом, а близнецов Уизли я сам не захотел избавлять от проклятия. Напоследок я попросил гоблинов известить меня через Флитвика, если от меня вдруг что-то понадобится, и поспешил обратно в Хогвартс.

Меня хватилась только Гермиона. Первый раз — вскоре после завтрака, второй — когда я не появился в Большом зале за обедом, и в третий — примерно за час до моего возвращения. Равенкловцы не понимали её суеты — ведь ясно же было сказано, что человек занимается. Если его нигде нет, значит, он уселся где-нибудь в заброшенном классе и увлёкся, с воронами это случается. Вот если он к отбою опоздает, тогда, конечно, нужно ему указать, что за это могут снять баллы. Если поймают.

Это мне рассказали в общежитии, куда я вернулся за полчаса до ужина, забежав по пути к Флитвику. В Большой зал мы пришли в общей толпе, поэтому все, кому не хватало моей геройской персоны в течение дня, могли беспрепятственно полюбоваться ею за ужином. Больше всего меня не хватало Гермионе — она грозно посматривала на меня со своего стола, а затем дождалась меня в коридоре на выходе из Большого зала и потребовала объяснений:

— Гарри Джеймс Поттер! — ей бы ещё упереть руки в бока, и получилась бы вылитая миссис Уизли. — Где ты был весь день?! Ты почему пропустил обед? Ты подумал, что мы за тебя волнуемся?!

На нас оглядывались выходящие с ужина ученики, поэтому я примирительно сказал:

— Зачитался, бывает. Ты же понимаешь, что теперь мне нужно много заниматься?

— Но на обед ты мог бы и прийти. Я скажу Добби, чтобы он не таскал тебе еду.

Так, а кто такой Добби? Помнится, Гермиона упоминала это имя, когда говорила об оплате труда эльфов. Я тогда не обратил внимания, а это, значит, эльф? И он может таскать мне еду?

— А он тебя послушается? — с сомнением спросил я её.

— Конечно, он же свободный эльф. Я ему объясню, что это для твоего же блага, и он послушается.

Как известно каждому, кто знаком хотя бы с азами демонологии, свободных эльфов не бывает. Вернее бывают, но на своём плане, а здесь их удерживает только контракт или задолженность по контракту. С этим Добби не помешало бы познакомиться, но не здесь, в коридоре.

— Извини, Гермиона, но у нас вот-вот начнётся квиддичная тренировка. Не переживай, я постараюсь больше не пропадать, — не дожидаясь ответа, я сбежал.

Тренировка у нас начиналась через полчаса. До обеда квиддичное поле было выделено гриффиндорцам, послеобеденное время делили слизеринцы и хаффлпаффцы, а нам досталось худшее время. Как мне сказали по секрету, Флитвик не был фанатом квиддича и оставлял себе козырь "зато у вас лучшее время квиддичных тренировок" для торга с другими деканами.

Когда я вернулся в общежитие, Роджер Дэвис напомнил мне о тренировке. Время до неё еще оставалось, поэтому я закрылся у себя в комнате и позвал:

— Добби!

И эльф появился. Его тощее тельце прикрывала драная наволочка, несоразмерно большие ступни прятались в разноцветных дырявых носках, съехавших по ногам гармошкой, на безволосой макушке красовалось с пяток уродливых шапочек Гермиониной работы, надетых одна на другую. Тем не менее на нём не было и следа магического голодания — безволосая кожа была гладкой и упругой, выпуклые зелёные глаза ярко блестели, длинные острые уши бодро торчали кверху.

— Добби здесь, Гарри Поттер сэр! — воскликнул он так громко, что я невольно оглянулся на дверь. — Добби счастлив, что понадобился великому Гарри Поттеру! Добби теперь свободный эльф, Добби теперь счастлив, и всё благодаря Гарри Поттеру!

— Отвратно выглядишь, — упрекнул я его. — Оденься приличнее.

— Это носки Гарри Поттера сэра! Это шапочки его лучшей подруги Гермионы! Добби не может их испортить!

— Я сказал — переколдуй нахрен всю эту гадость во что-нибудь получше, — потребовал я.

— Добби — свободный эльф. Великий Гарри Поттер сэр не может приказывать Добби изменить одежду, — отрапортовал он, имея при этом вид лихой и придурковатый, как и положено солдату.

Приказывать я ему не мог, так я и думал. Поэтому я не стану просить его принести мне еды. Мало ли что он туда намешает...