Маруся-2. Попасть - не напасть

В остальном тишина и порядок, ждем распоряжений генерал-губернатора.

Благовещенский кивнул и отправился на встречу со своей судьбой. Сначала — не в силу каких-то чувств, просто до нее было ближе, к княжне Горской.

Маша лежала на земле.

Бледная, словно мел, такая бледная, что брови и ресницы казались черными полукружьями, резко перечеркнувшими меловое лицо. А над ней колдовал фельдшер.

— Она...

— Должна выжить. Молодая, сильная, да и меня вовремя позвали, — тот даже головы не повернул, просто дал ответ. — Хотя как повезет, конечно.

Благовещенский выдохнул. Если у мага земли есть хоть один шанс — он выживет. Связь Марии с землей такова, что ей даруется и плодовитость, и стойкость. У кошки девять жизней?

Ну так у мага земли их девяносто девять!

А что же...

Когда он увидел Дарью, сердце екнуло. Пропустило удар, а потом как-то обреченно трепыхнулось в груди.

Все.

Конец.

Его жены не было. Было полубезумное чудовище, которое с идиотским смехом поливало всех присутствующих грязной бранью. И ни проблеска мысли в голубых глазах. Ни искры разума.

Ничего.

Не человек — животное в плену, только и разницы, что говорящее...

Он и не такое на войне видел.

— Даша...

Но ответом ему был тот же полубезумный смех. И что-то подсказывало — это не вылечишь. Это насовсем. Господи, да за что ж это?!

Только присутствие нижних чинов удержало генерал-губернатора от того, чтобы запрокинуть голову к небу и взвыть так, что обзавидуются все волки Березовского и окрестностей.

* * *

Это была очень долгая и страшная ночь. Не только для Благовещенского, для всех остальных тоже. Но к рассвету уже кое-что прояснилось.

Был совершен поджог дома Синютиных. Надо полагать, с целью выманить Марию из защищенного дома. И это великолепно удалось, во многом благодаря ее братьям.

Ваня корил себя, но дело уже было сделано. Он не подумал, поддался панике и потянул за собой сестру. Сейчас он все понимал, а тогда...

Мать ведь!

Кто-то оглушил околоточного. Дарья?

Благовещенский не подозревал в ней таких талантов, но он в ней много каких талантов не подозревал. И не ждал от нее такой подлости.

Стрелять она умела, на охоте, но в человека? Который не сделал ей ничего плохого?

А, тут уж все побоку. И справедливость, и разум, и...

Когда Мария прибыла на место происшествия, Дарья, которая до того момента пряталась в одном из сараев и оставалась незамеченной, вышла и выстрелила в нее. А когда ее схватили...

До того момента она казалась нормальной. А потом — все. Словно злой волшебник превратил милую женщину в безумное чудовище. Как это произошло?

Видимо, всего оказалось слишком много для женщины.

Смерть дочери, крушение мечты... да мало ли что еще? Вот и слетела пружина. Теперь и не починишь. Увы...

Мария лежала у себя в доме, под присмотром лекарей, но вроде должна была поправиться. Просто крови много потеряла. Пуля задела крупный сосуд.

Должна...

Сейчас девушка была в беспамятстве, и когда она очнется — никто прогнозов не давал. Все же не мужик, не воин, а девушка. Существо хрупкое и нежное по оопределению.

Дарья пока была заперта у себя в комнатах под присмотром нескольких сиделок из дома для умалишенных. Да, такой в Березовском тоже был, традиционно выкрашенный в синий цвет.

А Благовещенский пытался разобраться со всем происходящим.

И свои два медяка в загадку внес околоточный, который и докладывал обо всем.

Как оказалось, стреляли — два раза. Почти одновременно, но два раза. Дарья — и кто-то еще. Во всяком случае одна пуля была найдена в заборе, повезло, чудом никого не задело. А вторую пулю извлекли из Марии Горской.

Вот вопросы, которые не давали покоя Благовещенскому.

Кто помог Дарье бежать?

Кто оглушил околоточного?

Кто стрелял?

Он подозревал, что, ответив на эти вопросы, ответит и на многие другие. Но — как?

Маленькой зацепкой оставались пистолеты. Роскошные, шикарно отделанные, дуэльный вариант. У благовещенского были похожие, но намного проще. Эти явно вышли из рук настоящего мастера, вдохновенного и талантливого. Такую вещь нельзя не заметить, и ее владельца можно бы поискать.

Как-то же попал этот пистолет в руки Дарьи?

Жаль, нельзя было спросить прямо.

Дарья была невменяема. Оставалось попробовать побеседовать с Марией Горской. И ловить Демидова.

Даже если к этому происшествию он не причастен, все равно — один раз убить подонка мало!

Глава 11

Последствия следствия.

Ёжь твою рожь!

А что я еще могла сказать, очнувшись хоть и в своей кровати, но в состоянии нестояния?

Чувствовала я себя так отвратительно, что просто ужас. Жуть жуткий и кошмарный. Болело плечо. Болела грудь и почему-то спина.

Голова не болела — для разнообразия. Она просто кружилась. Состояние было такое... тошнотно-дурнотное. Примерно, как при сотрясении мозга — в детстве у меня такое было. Давно, но ощущения мерзейшие. Незабываемые!

Слабость, тошнота, общая паршивость организма — все в ассортименте.

— А...

Больше у меня выдавить ничего не получилось. Сидящая рядом женщина ахнула и подскочила.

— Госпожа! Вы пришли в себя?

Нет, блин! Это мой призрак тут вякает!

Хотелось сказать что-то, но пересохшую гортань сжало в таком спазме, что самой страшно стало. Кашлять страшно. Даже от вдоха грудь болела, а как она заболит, если я...

Кое-как я сдержалась, но слезы брызнули на метр вперед.

Сиделка оказалась опытной. Она это сообразила, как-то ловко обхватила меня за плечи, приподняла — и в губы мне ткнулась соломинка.

Вода с лимонным соком.

Никогда ничего вкуснее не пила.

— Спасибо...

Теперь уже получилось разговаривать.

— Что со мной случилось?

— Я позову ваших родных, госпожа.

— Да. Пожалуйста. А вы...?

— Анна Ивановна. Я ваша сиделка.

Ну хоть тут я угадала.

— Дайте еще попить, пожалуйста. И зовите.

Первым в комнату влетел Ваня.

— Машенька!!! — Обниматься он, слава Богу, не стал. Вместо этого схватил меня за руку, прижал ладонь к груди. — Маша, я кретин! Я... я не подумал... прости меня!

— Маша...

Петя подошел с другой стороны, заглянул мне в глаза. Я посмотрела на одного брата, на другого...

— Что с матерью?

Ваня выдохнул.

Это было не прощение, это было понимание. А может, и все сразу.

Ты по-прежнему мой брат, я не сержусь, я все забыла. Сама хороша. Сама должна была подумать...

— Машенька...

Из Вани словно скелет выдернули, он буквально осел на пол у моей кровати.

Вместо него ответил Петя.

— Ее почти неделю тому назад похоронили.

— ЧТО!?

Других слов у меня не осталось.

— Я.... Столько!?

Ваня закивал.

Я посмотрела на него, на Петю...

— Кошмар!

— Ну-ка, что тут у нас? — в комнату вошел человек, в котором за версту опознавался доктор. То ли по форме, то ли по запаху карболки, то ли по профессиональным замашкам — вот уж что во всех мирах одинаково!

— Я тут. У себя, — проворчала я.

— Вот и замечательно. А теперь мы попросим всех лишних выйти и вас осмотрим.

Протестовать я не стала.

Неделю!

Ёжь твою рожь!

— Что со мной случилось?

— Рана, обморок, горячка.

Да уж...

Чувствовала я себя преотвратно.

— Вы пролежали в беспамятстве почти десять дней.

— А чувствую я себя на все двадцать.

— Если шутите, значит жить будете, барышня. Здесь больно?

Больно было и я сердито зашипела сквозь зубы.

— Да.

— Ничего не поделаешь, мне надо знать.

— Все я понимаю. Но дайте хоть пошипеть всласть!

Врач усмехнулся и продолжил осмотр, конца которого я не дождалась — отключилась.

* * *

Второй раз я открыла глаза в той же комнате. Чувствовала я себя намного лучше, слабость осталась, тошнота, головокружение и боль, но сейчас я была готова к этим 'приятным' ощущениям, да и поменьше они стали.

Я шла на поправку.

— Маша?

В этот раз в комнате сидел Ваня.

— Я, я, — отозвалась я чуточку ворчливо.

— Как ты себя чувствуешь? Может, тебе водички?

Водички хотелось. И в туалет тоже хотелось, но когда я сказала о втором желании, братец, покраснев, потянул из-под кровати утку и пообещал позвать сиделку.

Я кивнула и попросила озаботиться на кухне бульоном. Подозреваю, ничего серьезнее мне просто пока нельзя. А вот бульончик с сухариками, в следующий прием пищи простоквашу... там и желудок заработает.

Ладно, нет худа без добра. Зато какая у меня будет тонкая талия! Просто шикарная!

Меня вполне профессионально обихаживали, обтерли мокрой губкой, помогли поменять рубашку, я посмотрела на свою рану, но ничего толком не увидела.

Плечо и часть груди было закрыто толстой повязкой, но бинты были чистые, плохого запаха не было,, так что — нагноения и гангрены нет? Или все выжгло воспалением?

Что же я помню из медицины?

Температура подскакивает — организм борется? Да, как-то так... почему и не рекомендовали ее сбивать, кажется, до 38,5 или 39 градусов. Я, впрочем, все равно не сбивала.

А тут полыхнуло.

Похоже, мои лейкоциты уничтожили всю инфекцию с воплем: 'хозяйка, жрать давай!!! ЕЩЕ!!!'.

Отсыпали мне урок на будущее.

И ведь были у меня амулеты, были... не подействовали. Я оказалась слишком самонадеянна, подумала, что в любой ситуации успею их активировать — куда там! Мяукнуть — и то не успела!' Сообразить, что происходит! И провалялась сколько времени!

Поделом мне, дурехе!

А что можно сделать по данному вопросу? Не кольчугу же надевать под платье? Да и не поможет.

А что поможет?

Хм...

А платья тут из натуральных тканей. Может, добавить туда кевлар? Я формулу помню, осталось вспомнить еще,, как его получить. Формулу мне знакомый рисовал, говорил, что безумно простая, бензол, азот, кислород... даже красиво получалось.

Но кевлар, кажется, не все способен выдержать. А если не кевлар?

Что у нас еще обладает высокой прочностью?

Надо подумать, прикинуть... как раз, пока лежу, будет мне занятие. За дурость надо расплачиваться. И виновата именно я.

Виновата.

Только не в том, в чем меня могут обвинить посторонние. В другом.

Не в небрежности и глупости. Не в опрометчивости и неосторожности, нет.

В смерти Анны Синютиной. Может, еще и Арины Синютиной. И смогу ли я это когда-нибудь искупить — Бог весть.

Если бы я не поменялась местами с Машей...

Я сделала что-то хорошее, но две жизни на моей совести. Не влезь я в эту семью, и жили бы они по-прежнему, прекрасно бы жили, не тужили, наследство получили, добро наживали — чего надо?

А я влезла.

Я не делала выбор ни за одну, ни за другую, но это моя, моя вина! Я поставила их в такие условия, что Анна и Арина не выдержали искушения. Они и не выдержали. И сорвались.

Результат?

Две смерти на моей совести.

Потому я и сорвалась к Анне на пожар. Потому что чувствовала вину за собой. Я никогда не скажу этого вслух, но ведь думать не запретишь.

Это — моя вина.

Сиделка ушла и вернулся Ваня. Вслед за ним просочился в дверь и Петя.

— Расскажете, что именно со мной случилось?

Спать пока не хотелось, а вот поговорить — даже очень.

— Ты ничего не помнишь?

— Ненавижу. Это я еще помню, а вот что было потом?

Ваню отчетливо передернуло.

— Тебя ранили. Петя побежал за фельдшером, а Елпифидор Семенович...

— А он там откуда взялся?

— Пост околоточного рядом. Помнишь?

— Он там дежурил? Не верю!

— Правильно, — согласился Ваня. — Не дежурил, пришел проверить, как там и что. И увидел оглушенного околоточного.

— Кто его так?

— Неизвестно. Но пришел он весьма кстати. Помог поймать Благовещенскую.

— Кого?

— Да, это она на тебя покушалась. Пуля попала в грудь, но я так понял, как-то очень удачно, — отчитался Ваня.

Как бы это ни звучало, но я тоже так думала.

Убить человека не всегда просто, иногда мешает отсутствие опыта. Надо было мне стрелять в голову, но там тоже вопрос. Череп же. Кость.

Могло пойти по касательной, могло еще как-то...

Мне стреляли в грудь. Пуля прошла, чудом не раздробив мне ключицу, но порвала какой-то сосуд и застряла чуть-чуть не выйдя наружу.

Пришлось ее доставать — для простоты операции — с другой стороны. Так что во мне есть сквозная дырка.

Лучше это или хуже?

Сложный вопрос, но по крайней мере, можно достаточно легко почистить рану, да и если начнется воспаление, нагноение — сквозная рана в этом плане выгоднее, чем обыкновенная. Как я поняла, рану мне тоже промыли и продезинфицировали.

Но постельный режим минимум месяц.

Не меньше.

И это еще посмотрим, как заживать будет.

Кормить Андрюшку тоже придется перестать. Сейчас это нереально. Да и пока я лежала в беспамятстве, у меня просто перегорело молоко. Возможно, это тоже добавило камешков на весы и пару лишних делений на градуснике. Малышу, слава богу, нашли кормилицу.

Нил? Змееныш пока был у себя в комнате. Спал. Днем его приносят ко мне, чтобы он тут поиграл хотя бы пару часов, иначе он становится неуправляемым. Его просто нельзя удержать, он рвется в эту комнату. Той ночью он тоже устроил концерт. Орал, шипел, пытался куда-то убежать... я так поняла, что ко мне. Сейчас все более-менее утряслось.

Господи...

— Как же хорошо, что я не взяла малыша!

Мальчишки переглянулись и тоже поняли. Ваня аж побелел. Представил, что пуля попадает в Нила или в Андрюшку — и едва сам не упал.

— Господи боже мой...

А я подумала, что с удовольствием прибила бы дуру Благовещенскую.

Вот чего тебе надобно, стерва? Чего ты именно до меня домоталась? Шла бы, вон, за права тараканов бороться или цветочки разводила! С чего ее сорвало-то?

Нет, с чего сорвало, это понятно! Но ведь она на меня волком и до того смотрела? Не просто ж так?

Размышления оборвались самым приятным образом. В комнату вошел большой букет роз.

* * *

Розы были как раз такие, как я люблю — пушистенькие, с куста, заполнившие всю комнату своим сладким запахом. Уммм!

Это вам не голландская или еще какая полупластиковая гадость, которая отродясь ничем, кроме обертки не пахла. Это настоящее...

На другом конце букета обнаружился Благовещенский, чем-то сильно смущенный.

— Мария Ивановна, я рад видеть вас... хм...

— Не могу сказать, что я в добром здравии, — решила я облегчить жизнь человеку. — Александр Викторович, расскажите мне, что именно я пропустила? Что говорит ваша супруга?

Благовещенский поставил букет в предусмотрительно принесенную кем-то вазу и опустился в кресло неподалеку от кровати.

— Все плохо, Мария Ивановна. Дарья сошла с ума.

— Опа!

Я даже присвистнула. За что и поплатилась приступом боли.

— Ёжь твою рожь!

— Маша, ты лучше не двигайся, — Петя погладил меня по запястью. Я подарила брату улыбку.

— Все со мной будет в порядке. Обещаю.

Мальчишка чуть расслабился. А я перевела взгляд на генерал-губернатора.