Зерно А

Чак-Чак выпустил меня. Я хотела побежать к Владу, но ноги не слушались. Я упала, как подкошенная.

— Дима, Валера, Гриша, вы нужны мне наверху. Чак-Чак, займись нашими гостями. Стефан, не был бы ты так добр...

— Без проблем, босс. Я все уберу.

Стефан стоял ко мне спиной. С его спины на меня взирал печальный лик Иисуса. Подвижная тату. Иисус моргнул и шире открыл глаза, глядя на меня. Шаги стихли вдалеке.

Я лежала и смотрела на Иисуса, а Иисус смотрел на меня, алые капли крови выступили там, где терновый венец вспорол кожу. А потом Стефан пропал из поля зрения. Вместо него возник Чак-Чак. Лениво, пуговица за пуговицей, будто танцует для меня приватный танец, Чак-Чак расстегнул пиджак. Придавливая меня своим ростом, он приближался.

— С Новым годом, Палисси, — пробасил он, его правая рука скользнула к кобуре.

Голос Стефана был подчеркнуто ласковым:

— Хороший мальчик, ну же, отдай дяденьке пист...

Окончание утонуло в грохоте выстрелов. Три подряд! Глаза Чак-Чака полезли на лоб. Одна пуговица так и осталась не расстегнутой. Лысый детина пошатнулся и как в замедленной съемке завалился на бок.

Я приподнялась на локтях и смотрела на Константина, держащего пистолет — тот, который Стефан отфутболил к мягкому уголку. Зверолюд смотрел на меня. Он был изуродован кастетом Стефана, я с трудом могла узнать в нем прежние черты. Живой человек испытывал бы неимоверную боль от таких травм, но Константин... Он слабо кивнул, улыбнулся уголками разбитого рта и сказал одно-единственное слово. Я прочитала слово по его губам.

Этим словом было 'спасибо'.

Стефан ногой выбил пистолет из скрюченных пальцев зверолюда.

Это был мой шанс.

Я буквально подпрыгнула на месте и, под звуки неравного боя, подползла к Чак-Чаку. Теперь у него было аж три подарка, и все три подарка до смерти порадовали его. До смерти в буквальном смысле слова. Впрочем, создавалось впечатление, что он просто прилег подремать. Я отвернула его пиджак и вцепилась в рукоять 'беретты'.

Внезапно туша подо мной дрогнула, как если бы по ней пропустили ток. Сердце пропустило удар. Глаза Чак-Чака широко распахнулись и зафиксировались на мне: вначале удивленные, затем — напоенные ненавистью. Его рука выстрелила вверх и сомкнулась на моем горле. В голову точно кто-то забил гвоздь, в лобных долях что-то взорвалось, перед глазами заметались искорки. Я не могла дышать, но отчаянно продолжала дергать за пистолет. Скорее всего, одна из пуль перебила Чак-Чаку позвоночник, иначе он бы задействовал в процессе превращения меня в горку костей несколько больше, чем одна рука. Но, видит Бог, ему и одной руки достаточно, чтобы прикончить меня.

Лицо Чак-Чака было искажено злобой. Когда я наконец выдернула из кобуры пистолет, сняла его с предохранителя и вдавила в грудь качка, я уже почти отрубилась.

Громыхнуло четыре раза подряд. Словно подо мной разорвались сразу четыре фейерверка. И все ушли в Чак-Чака. Фейерверочный мальчик.

Упирающиеся в мой позвонок пальцы разжались, я сделала судорожный вдох, и воздух раскаленным металлом хлынул в легкие, выжигая их.

Я дышала, в то время как Чак-Чак подо мной был мертв. Мертв! Обещания, данные себе, превыше всего.

Сжимая пистолет, я скатилась с него и попыталась встать. Со второй попытки мне это удалось. Горло и легкие саднило, я буквально заставляла себя делать вдох за вдохом. Заставляла, поскольку это еще не конец. Далеко не конец.

Стефан уверенным шагом приближался ко мне — вооруженный, улыбающийся, опасный.

— Рита, не глупите. Игра окончена.

— Это не игра, ты, ублюдок проклятый, — прохрипела я. — И никогда не было игрою.

Держа 'беретту' обеими руками, я нацепилась на Стефана. Руки дрожали, и дрожь передалась пистолету.

— Ну зачем вам это? — Он улыбнулся, но глаза оставались страшными, сосредоточенными. Расстояние между нами сокращалось. — Помните, я говорил, что мне нравится, когда вы злитесь? Оказывается, гораздо больше мне нравится, когда вы напуганы. Очаровательная маленькая напуганная девочка. Так волнительно!

Я спустила курок.

Ничего не произошло.

Стефан хохотнул, остановился и склонил голову на бок.

— Ой, ну неужели! Какая неприятность!

Я продолжала спускать курок, раз за разом. Смех Стефана становился громче, пока ему не стало вторить эхо. Пять метров между нами.

— Быть может, — Стефан выпучил глаза и поднял брови — сама Искренность, — вы хотите попробовать без оружия? Я могу, честное слово. Ради вас могу.

Я опустила 'беретту', ставшую бесполезным куском металла.

— Обещаю, Маргарита, я постараюсь сделать все очень быстро. Как с Константином. С ним уж я постарался. Оба раза.

И Стефан двинулся на меня, выуживая из кармана брюк кастет. Вероятно, он был сосредоточен настолько, что не заметил, как замигали лампы. Но когда одна за другой лампы стали гаснуть, Стефан нахмурился и остановился.

— Это был ты, — услышала я собственный голос. — Ты убил Константина.

Все, что в данный миг связывало меня с миром и не позволяло слететь с катушек, был лежащий без сознания Влад ('Он не умер, не мог умереть, просто не мог!') и погрузившаяся в мой разум раскаленной иглой мысль о Константине.

О Константине, который спас мне жизнь.

О Константине, которого убил Стефан.

— Что за?.. — забормотал Стефан.

Тьма сомкнулась вокруг нас, а вместе с ней — пробирающий холод. Я почувствовала ветерок, скользнувший по моим волосам. Это была пуля. Грохот выстрела оглушил с опозданием в секунду. Громыхнуло еще шесть раз подряд, но вспышек от выстрелов не было. Прикрывая голову руками, я лежала на полу. Стефан выругался и, кажется, отбросил пистолет. Я слышала его шаги, но тут же растерялась: исчезло ощущение пространства.

Я знала, что происходит. Знала благодаря Арине.

Эта потусторонняя тварь не отстанет от меня, пока не получит свое. Она недолго довольствовалась Деревской. Ей была и буду нужна я.

Неожиданно Стефан закричал — непереносимый, полный муки и страдания вопль. Я зажмурилась и закрыла уши руками. Стефан вопил, не переставая. Никогда прежде не слышала, чтобы люди так кричали. Крик оборвался, не оставив после себя эхо.

Мгла рассеялась столь же внезапно, как нахлынула, будто кто-то невидимый, страдающий нечеловеческой жаждой, высасывал ее через трубочку.

Я отняла руки от головы и огляделась.

От Стефана остался лишь кастет.

Напряжение в сети, впрочем, не стабилизировалось. Мигали лампы, и тени казались живыми. Стало значительно прохладнее.

Ушла ли потусторонняя хренотень? Я бы не ставила на это.

Валерий и Дмитрий — те, что держали Влада — торчали на входе, возле распахнутой двери. Они выглядели так, будто только что увидели... что? Ад во плоти? Быть может. Их лица были пустыми. Никого нет дома.

Нет таких слов, которые могли бы описать ужас столкновения с неизведанным, запредельным. Страшно? Да. Насколько страшно? Все просто до колик: настолько, что вы седеете.

Да, было это пугающее обстоятельство — оба были седыми. Я хочу сказать, полностью седыми, как два семидесятилетних старика. Они поседели, пока стояли здесь. Как долго? Полминуты? Минуту? Я вспомнила про свою седую прядь. Но почему я не поседела полностью? Способности медиума сгладили губительный эффект?

Один из мужчин вяло направил в меня пушку. Вяло? Его сшибла пуля. Вслед за ним упал его напарник.

Валерий и Дмитрий, оба седые и мертвые, двумя опрокинутыми невидимой рукой солдатиками лежали на входе в бетонный резервуар.

Максим и Артур вынырнули из коридора.

— Помогите, — только и смогла прошептать я.

Максим, обежав взглядом помещение, сунул пушку в наплечную кобуру и бросился к Эдуарду и Софии, а Артур — ко мне.

— Влад, Влад, Влад... — судорожно забормотала я, вцепившись в куртку Артура. — Они стреляли во Влада!

Артур дернулся как от удара, его глаза полезли на лоб.

— Вот дерьмо, — выдохнул он.

Шурша одеждой, он рванул к Владу, но так и не коснулся его.

— Но я... я не могу... иначе заберу его тепло...

Максим помог Софии подняться. Левая половина ее лица покраснела и начала опухать. К завтрашнему утру ее лицо будет как новеньким.

Эдуард был бледен, кастет Стефана поработал на славу. Темно-рыжие волосы свалялись и были черными от крови.

— Макс, помоги Эдуарду. Артур, отойди, — скомандовала София и, прихрамывая, подбежала к Владу и опустилась на колени. — Пульс слабый. Но он жив. — Девушка вполголоса выругалась, когда ее руки, подрагивая, зависли над раной Влада, из-за постоянного мигания ламп кажущиеся эфемерными. Она скинула полушубок и кофту, оставшись в бюстгальтере. Приложив кофту к ране, она рявкнула Артуру: — Зажми ему рану! — Ей пришлось щелкнуть пальцами перед его носом, чтобы тот посмотрел на нее. — Зажми ему рану, черт возьми! Только не касайся голой кожи!

Подхватив полушубок и накинув его на плечи, София подошла ко мне. Отрывисто цокали каблуки. Ее шатало, и она избавилась от туфель. Она смотрела на труп Чак-Чака не дольше двух секунд. Затем ее цепкие пальцы пробежались по моим рукам, груди, лицу, волосам. Она крепко и надежно обхватила мою голову руками и заставила посмотреть на нее.

— Давай же, Палисси, — взмолилась она, — очухивайся! Прием, прием!

Эдуард прижимал к ране Влада кофту Софии. Боже, столько крови! Уже невозможно было сказать, какого цвета кофта — она насквозь пропиталась кровью.

— Ему долго не продержаться, — сказал Эдуард; голос не дрогнул, а руки, словно он окунул их в багряную акварель, в крови лучшего друга.

Артур не так хорошо владел собой, как Эдуард. Впрочем, по части самообладания никто в этом проклятом бункере не мог сравниться с Эдуардом. Однако Артур пытался — пытался лучше всех:

— Надо доставить его в больницу.

— Он потерял слишком много крови. Рита, — Эдуард посмотрел на меня, — он умирает.

Его глаза были сосредоточием муки. Они горели полубезумным огнем. Я силилась понять, о чем он говорит. Влад? Умирает? Это невозможно. Нонсенс. Нет-нет-нет, увольте, только не Влад. Фантастика.

— Должен быть какой-то выход, — возразила София.

— Да. И он есть. Дать ему зерно. Не забывайте, мы в Церкви механизированных. Где-то здесь должны быть зерна, много легальных зерен.

— Нет, — сказала я.

— Ты сказала 'нет'?

Я сказала 'нет'?

— Эдуард, мы оба знаем, он был бы против этого. Он не простит мне, если я позволю ему стать коматозником.

— Чего он не простит, так это если умрет!

Видит Бог, я не хотела возражать, хотела довериться ему, позволить всобачить во Влада зерно. Лишь бы он жил.

Я открыла рот сказать 'действуй'.

Но сказала другое:

— Эдуард, послушай меня. Послушай меня, черт подери! Мы сейчас везем его в больницу. Влад не станет коматозником, когда есть шанс спасти его.

— Мы спасем его, дав ему зерно.

Каждое слово давалось с почти физической болью:

— Я знаю Влада. Знаю его лучше, чем кто бы то ни было, прости. Как бы я не хотела, но я просто не могу позволить этому случиться.

Эдуард смотрел на меня. Потом кивнул.

— Хорошо. Макс, помоги мне, — скомандовал он.

Теперь главное успеть, успеть вовремя...

— Это ты превратила его в решето? Классно. — София говорила о Чак-Чаке. Широкая улыбка вспышкой появилась и исчезла на смуглом лице. — Вставай, Палисси, пора уматывать из этого гадючника.

Макс поднял Влада на руки. Хотя брат был далеко не мелким парнем, наполовину китаец нес его без видимых усилий. Артур оглянулся, увидел жесткий кивок Эдуарда и поспешил за Максимом.

Времени в обрез. Нет, даже меньше, чем в обрез, но я должна была сделать еще кое-что.

— Помоги дойти до дивана, — сказала я.

Черноволосая девушка нахмурилась, но кивнула. Эдуард промолчал.

Константин лежал на ворсистом ковре. Сломанная, выброшенная тряпичная кукла. Мигающий свет заставлял тени на его лице танцевать. Я опустилась на колени возле его головы и, коснувшись тонких век, опустила их...

Пять дней назад вот так же я стояла на коленях подле Агнии. Пять дней, ставших для меня длинной долгой дорогой.

— Я же сказала, что вернусь, — прошептала я. — Спи спокойно. И спасибо тебе.

Дробный звук шагов.

— Быстрее! — выкрикнул Артур, появляясь в дверном проеме. Он тяжело дышал. — На лестнице дым!

— Церковь горит? Чудесно, просто чудесно! — проворчала София.

— Все на выход, — скомандовал Эдуард.

Сильные руки взяли меня подмышки и потянули вверх.

И тут я почувствовала дым. Словно щупальца, он проникал в носоглотку и вызывал кашель. У меня и так драло горло, за которое успел подержаться Чак-Чак, а чертов дым все усугублял.

Кто поджег Церковь? Или это несчастный случай? Нет, исключено. Не здесь, не сегодня, когда в Церкви собрались, по меньшей мере, сотня самых влиятельных деятелей Порога.

— Почему они поседели? — бормотал Артур. — Почему, черт бы их побрал?..

Я поняла, о ком он. Может, как раз черт их и побрал...

Да, я могла ответить на вопрос Артура, если бы не мигающие во всем бункере лампы. Они не позволяли мне вслух озвучить то, что заставляло мои руки дрожать и покрываться мурашками.

Что бы ни натравила на меня Арина, а оно сейчас было здесь. Здесь! Эта ерунда никуда не делась.

Лестница превратилась в дымный водопад, уводящий во мрак. Дым, как нечто живое, нес свое плотное серое тело по ступеням. Эдуард поднимался первым, Артур — за ним. Я не отставала лишь по одной простой причине: София, шлепая по бетону босыми ногами, изо всех сил тянула меня за собой, при этом, не брезгуя крепкими словечками, общий смысл которых укладывался в следующую фразу: 'Шевели задницей'.

— Макс с Владом уже должны быть наверху, — прохрипел Артур.

— Где Человек-Цыпленок? — спросил Эдуард. В отличие от меня и Артура, он почти не запыхался.

— Бомбер взял его на себя. Макс подстрелил татуированного урода, но пуля лишь зацепила его. Татуированный псих сопровождает Цыпленка. А тех двоих... поседевших... мы отбили и погнали вглубь Церкви в надежде, что они приведут нас к вам. Так и случилось. В бункер, будь он сто раз неладен! — Артур нервно хохотнул.

Дым делал оставшийся внизу свет тусклым. Свет мигал и бегущие впереди нас тени — в унисон с ним.

Я оглянулась. Лучше бы я этого не делала.

— Рита, — позвал Эдуард.

Я замычала. Грудь сдавливали тиски страха.

— Куда делся Стефан? — спросил он.

Идеальное место и время для вопросов.

— Если мы не поторопимся, то лично поинтересуемся у того, кто утащил его. Ни вопроса больше! — опережая его реакцию, выпалила я. Голос у меня был еще тот, должна вам сказать. — Я не знаю, кто и куда. Такие себе спиритические штучки-дрючки.

Похоже, скоро эта фраза прочно войдет в мой обиход.

Эдуард резко остановился и обернулся. Артур едва не налетел на него, замерев ступенькой ниже. 'Замерев', впрочем, громко сказано: его грудь тяжело вздымалась и опадала, он боролся с собой, чтобы не согнуться пополам. София впилась в мою руку, не позволяя мне свалиться.

Мы стояли и смотрели, как внизу мигает свет.