— Пожалуйста, всё к вашим услугам, — сказала Ксения, кликая мышью по иконке браузера. — Бумага — на полке под принтером, ручки, карандаши — на столе. Не буду вам мешать... Пока приготовлю что-нибудь.
Начала я с того, что усилием воли устранила лёгкий кавардак в мыслях и чувствах. Поползновений со стороны Ксении вроде пока не было, но мурашки по коже всё-таки бегали в предчувствии чего-то... этакого. Пожалуй, мне тоже сейчас очень не помешало бы умыться холодной водичкой: щёки так и горели. Я рассердилась на себя. А ещё допытывалась, веришь ты мне или нет!.. Тьфу. Так, всё, текст, текст. Будь он трижды неладен.
Статья в три журнальных разворота была довольно сложной, написанной в тяжёлой, напыщенно-заумной манере. Я сломала себе все мозги, пытаясь усвоить суть и распутывая и в самом деле трёхэтажные грамматические навороты. Где-то на середине статьи строчки буквально поплыли у меня перед глазами, и мне пришлось откинуться на спинку роскошного кресла. Стоило мне закрыть глаза, как меня словно начало засасывать в тошнотворную бездонную пропасть... Бррр. Мозги норовили растечься по полу кисельной массой, на веки давила горячая тяжесть. Так, собраться, собраться! Взбодриться!
Наконец я всё-таки одолела эту муть, ругая автора на чём свет стоит. Неужели нельзя было написать подоходчивее, без попыток вогнать читателя в транс или отыметь его в мозг? Вытащив из пачки листок бумаги, я принялась переводить требуемые абзацы, одновременно борясь с наплывающим на сознание туманом. От тавегила приход, не иначе. Дёрнул же меня чёрт вымыться этим идиотским гелем! Всегда пользовалась мылом, и всё было прекрасно. Нет ведь, понадобилось же... Мысли корёжились и цеплялись друг за друга заусеницами. Они то ползли улитками, то гиппопотамами топтались по моим извилинам и утюжили их, как сотня асфальтоукладочных катков...
Всего абзацев было четыре: два покороче и два пухленьких, как у Льва Николаевича. Я героически сражалась с последним из них, когда за плечом послышался голос Ксении:
— Ну, как тут у вас дела?
— Одну минутку, — пробормотала я, выводя на листке какие-то невообразимые каракули. Даже почерк поплыл — ничего себе таблеточки...
А голос Ксении мягко защекотал мне ухо:
— Вы не устали, Лёнечка? Может, сделаем перерыв?
Этот голос пролёг красной чертой по вялой серой путанице моих мыслей, подстегнув мои нервы, начавшие было обвисать, как варёные макароны. Узор ореховой поверхности стола своей древесной логикой замещал отсутствие моей собственной, в какой-то мере выручая... Фу, бред.
— Уфф... Нет-нет, я уже заканчиваю. — Не буквы, а «кариозные монстры» какие-то... Переписать, что ли?
— Так... Ну и что же получается? — Рука Ксении оперлась о край стола. Белизна её брюк маячила где-то на краю моего сознания.
— В общем, вот... — начала я.
Я зачитывала абзацы, а Ксения склонялась всё ниже... Её рука мягко скользнула вокруг меня и обняла за плечи. Язык шершаво заплёлся, я споткнулась и умолкла, обмирая и утекая в шёлковую бездну мурашек.
— Замечательно, — нежно проговорила Ксения, щекоча дыханием мой висок. — А я-то никак не могла понять... Вы просто выручили меня, Лёнечка, спасибо вам огромное. Теперь всё встало на свои места.
Пытаясь высвободиться, я выбралась из кожаных объятий гостеприимного кресла, не желавшего меня отпускать. На двадцатисемидюймовом экране висела словарная статья — умные слова мелким шрифтом, а значок «Оперы» виртуально чмокал меня, как накрашенный алой помадой рот. Моя рука оказалась в руке Ксении: «Я помню чудное мгновенье...» — а гения чистой красоты шатало и уносило куда-то в всемирнопаутинную бесконечноотносительность...
— Лёнь, позвольте угостить вас обедом. Всё уже готово.
Мой язык лепетал, что мне пора домой, а ноги послушно шли на кухню — в её уютную, клетчатоскатертную обеденную зону, отделённую от рабочей подобием барной стойки с высокими серебристыми табуретами. Стул, четвероногий друг, подскочил, едва ли не виляя хвостиком, и принял меня на свою услужливую спину — то бишь, сиденье; тарелка живописно предложила мне на обозрение и поедание шедевр салатного искусства. Сладкое столовое вино было красным от натуги: так оно жаждало и стремилось выбраться из стеклянного плена бокала. И оно таки сделало это — попало в меня, свернувшись у меня внутри жарко дышащим, кроваво-алым драконом...
А напротив меня шелестело сладкоречивое золотое дерево, протягивая ко мне тонкие живые ветки, прорастая в меня корнями и осыпая мерцающей пудрой своей пыльцы:
— Лёня, простите мне мою прямоту, но я не могу молчать. Вы прекрасны. Вы из тех женщин, ради которых хочется совершать безумства, идти на подвиги, жертвовать жизнью, которым хочется посвящать стихи... Жаль, я не умею слагать возвышенные строчки.
Моя вилка вонзилась в какую-то из деталей шедеврального салатного произведения.
— Ксения... Я замужем. И я люблю свою «половину».
Листва золотого дерева вздохнула с осенней грустью.
— Я знаю, Лёня... Признаюсь, это никогда не мешало мне завоёвывать девушек. Я просто не задумываясь беру то, что мне понравилось, невзирая ни на какие обстоятельства и осложнения... Но с вами всё иначе. С вами нельзя поступать так эгоистично. Да, мне хотелось бы вас похитить и увезти на край света, но... будете ли вы счастливы?
Брат-близнец красного дракона забрался ко мне внутрь — ещё один освобождённый узник стеклянной тюрьмы. От царапины, нанесённой мне его огненным шершавым хвостом, у меня вырвался смешок.
— Не надо меня похищать... Во-первых, это статья УК РФ, а во-вторых... хм, даже и не знаю, что во-вторых. Очень вкусный салат. Спасибо.
Золотая крона красноречивого дерева задрожала от мягкого смеха, хрустально звеня.
— На здоровье, Лёнечка. Попробуйте мясо... Нет, правда, вы пробуждаете во мне какие-то благородные порывы, делаете из меня другого человека. Вместо того, чтобы действовать, как я обычно действую, когда мне нравится девушка, мне хочется думать о вашем счастье и благополучии. О вашем душевном покое. Я не могу просто взять и разрушить ваш жизненный уклад, вторгнуться в ваш мир, натворить бед и... банально сбежать, добившись желаемого.
От третьего братца-дракона я решила отказаться. Алкоголь и тавегил — не лучшее сочетание.
— Вы прямо... Казанова-сердцеед. На самом деле вы просто ещё не нашли свою половинку, на которой ваши метания и поиски закончатся.
Снова золотолиственный вздох. Мерцающая пыльца задумчиво осыпалась с поникших веток.
— Не знаю, Лёнь... Иногда я думаю, что остановка — это конец. Финиш. Видимо, это какая-то особенность моего характера — люди мне быстро наскучивают. Не получается у меня долгих стабильных отношений — приедается, и я бегу вперёд, дальше, ищу новых встреч, новых завоеваний, новых ощущений, новых задач. Вот потому-то я и не хочу из-за своей мимолётной прихоти портить жизнь такому ангелу, как вы. Хотя... Не исключено, что и здесь вы привнесёте нечто новое и застрянете занозой в сердце надолго.
«Ангел». Опять... Да что ж всем так нравится рисовать за моей спиной эти крылышки?
— Я не ангел, Ксения. Обычный человек...
К половине шестого быть дома. Время, время... Чудовище с циферблатом вместо лица. Кто его щупал, кто нюхал или пробовал на вкус? Иногда мне кажется, что времени вообще нет, а тиканье часов — просто условность, придуманная человеком.
— Ксения, спасибо за... В общем, за всё. Мне пора домой. Яна скоро придёт с работы, а я... не приготовила ничего поесть.
В зеркальной стене прихожей отражался странный ангел — без крыльев, в белом сарафане и с забинтованной ногой, которую он с трудом всунул в балетку, устало морщась и держась за стену. Обвёл сонным взглядом прихожую... Сумочка? Ах да, вот она. Но так просто этому ангелу уйти не дали: его догнала Ксения, и талия ангела оказалась в плену её сильных рук. Потом, одной рукой прижимая ослабевшего и шатающегося ангела к себе, второй Ксения приподняла его лицо за подбородок и впилась в растерянно приоткрывшиеся губы. Сумочка упала на пол, а ангел обмяк в руках Ксении.
Поникший от слабости, он сидел в маленьком круглом кресле и морщился от резкого запаха нашатыря на ватке. Встревоженно сжимая его руку и заглядывая в затуманенные глаза, Ксения спрашивала:
— Лёнечка, вам плохо? Что-то болит? Может, «скорую»?
— Нет... Просто отвезите меня домой, — шевельнулись посеревшие губы ангела.
Что это было? По всей вероятности, прекращение домогательств на стыке женской хитрости и реального обморока. Выход мне подсказало само моё состояние, близкое к коме, осталось только слегка преувеличить симптомы. От двух бокалов вина я не могла так опьянеть — видимо, таблеточки помогли. Будь она проклята, эта сыпь... Но теперь она хотя бы не чесалась, и то хорошо.
— Да, Лёня, как скажете... Вы можете идти?
— Дойду как-нибудь...
Кабина лифта тошнотворно тронулась и поехала вниз, почти размазывая меня тонким слоем по своему потолку. Я в принципе не люблю лифты, а уж в таком состоянии... Мой вестибулярный аппарат объявил забастовку, и только благодаря руке Ксении я удержалась на ногах до самой остановки кабины.
В надёжных объятиях салона джипа я разжала пальцы и перестала цепляться за явь: больше не было сил бороться с этой патологической усталостью. Тёмный провал, в который меня уволакивало, казался тёплым, уютным и совсем не опасным. Я заглянула головокружительной бездне в лицо, а она вдруг дохнула на меня ледяным космическим равнодушием...
Лёгкий толчок: движение машины остановилось. Явь снова проникла под мои веки.
— Мне ничего от вас не нужно, Лёня, — сказала Ксения серьёзно и грустно. — Лишь бы с вами всё было хорошо. Чтобы вы улыбались, радовались жизни и не болели... Вот всё, чего я хочу.
Мои руки, расслабленно лежавшие на сумочке, стиснули её мягкий кожаный бок. За высшую райскую награду я сочла бы глоток воды. Семнадцать пятнадцать... Успеваю.
— Со мной всё будет хорошо... Не беспокойтесь.
Ладонь Ксении тёплой тяжестью прижала мою руку к сумочке.
— Лёнечка, я сочту за счастье, если вы не оттолкнёте меня совсем и позволите быть вам другом. И простите меня за всё лишнее.
Улыбка получилась вялой: губы пересохли.
— Ладно... Мир и дружба.
Боль в растянутой щиколотке оказалась даже кстати: она помогала не засыпать. Вот уж действительно, нет худа без добра... Дома было пусто и тихо, и я первым делом залезла под прохладный душ, чтобы взбодриться и освежиться. Спать пока нельзя, сначала надо хоть что-нибудь приготовить на скорую руку...
Я заглянула в холодильник. Куриное филе, сливки, горошек... Половина упаковки риса в шкафчике. Всё необходимое для быстро готовящегося и сытного блюда было в наличии, оставалось только нарезать, пожарить, отварить и смешать.
Семнадцать пятьдесят. Ты должна была прийти с минуты на минуту, но сил ждать у меня уже не осталось. Полная сковородка курицы с рисом стояла на плите, и я со спокойной душой плюхнулась на кровать... И снова оказалась лицом к лицу с дышащей бездной.
И вдруг...
— Лёня!
С бешено колотящимся сердцем я села на кровати. Это был твой голос, ты будто бы окликнула меня.
— Утёнок? — дрогнувшим голосом позвала я.
В ответ — пустота и молчание, на часах — уже полвосьмого вечера. Пошатываясь от слабости и цепляясь плечами за все косяки, я обошла квартиру, заглянула даже в ванную и в туалет. Никого... Твоя студия тоже была пуста. Во дворе слышались вопли играющих ребятишек, белый тюль покачивался от движения воздуха, проникавшего в приоткрытую балконную дверь. Ничего себе я вздремнула... Но где же ты? И где мой мобильный? Ах да, сумочка.
На экране телефона пульсировал значок «поиск сети». Никуда дозвониться было вообще невозможно. Ледяное дыхание бездны коснулось моих лопаток...
Я набрала твой номер с домашнего.
«Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети».
Что же это?..
20. АВГУСТОВСКАЯ ТИШИНА
Августовская тишина мало чем отличается от июльской или сентябрьской. Тишина она и есть тишина... В ней есть, конечно, некоторые звуки, например, за окном — далёкий шум улицы, приглушённый стеклопакетом, тиканье часов на кухне...
Хотя нет. Различия у неё есть. Июльская тишина — тёплая, как кошка, она полна ожидания и уюта, а августовская — пустая и холодная. Ибо ждать больше некого.
Я открываю дверь и вхожу в твою «святая святых». Трогаю инструменты, пульт, монитор, примеряю наушники. Всё хранит тепло твоих рук, твой запах, твою ауру. Сажусь за компьютер.
При запуске включается голосовая программа для незрячих, и я закрываю её, чтоб не мешала. Твои рабочие файлы и программы мне нет смысла трогать: всё равно я в этом не разбираюсь. А вот интернет-браузер запускаю, и открываются все вкладки предыдущей сессии. Форум гитаристов... Специальные музыкальные сайты. Твоя почта. Пароль сохранён в браузере, авторизация на этом компьютере — постоянная.
Да, читать чужие письма — непорядочно, но я тянусь к ним, потому что в них ещё живёт частичка тебя, излучая тепло и улыбаясь мне незримо. Всё плывёт перед глазами от слёз; прозрачная солёная капелька остаётся на костяшке пальца, которым я провела по нижнему веку. Пять новых писем... Два, судя по отображённой в списке входящих первой строчке — явно по работе, а вот три остальных — от какого-то Солныша. В сердце вонзается нежданная иголочка недоумения и тревоги... Дрожащий палец кликает по самому последнему письму, а всё нутро словно ошпаривает струя кипятка.
«Ежонок мой, привет! Куда ты запропастился? Уже неделю не отвечаешь((( Я беспокоюсь! Ты что, дуешься? Твой Солныш».
С первого взгляда меня больше всего поражают эти местоимения — «мой» и «твой». Хм, «Ежонок». Я-то думала, что я — единственная, кому позволено называть тебя ласкательными именами, но, как выяснилось, такие же права имеет и ещё кто-то. Для меня это такая невыносимо болезненная неожиданность, что даже дух перехватывает на миг. Будто под дых ударили. Рука тянется открыть другие письма, в том числе и твои ответы...
Часы тикают, отсчитывая секунду за секундой — моё время без тебя. За окном — августовские сумерки, а передо мной развёрнута переписка. Всматриваюсь в аватарку этого Солныша... Кого-то эта девушка мне смутно напоминает, будто я где-то видела её. Блондиночка с маленькими серёжками в розовых ушках. В своих письмах она упоминает детали, из которых становится понятно, что работает она медсестрой в офтальмологическом отделении. Из твоих ответов я узнаю её имя — Юля. Ну конечно! Та сестричка, которая сидела возле тебя после операции и рассказывала анекдоты... Тебе удалили глаз и часть зрительного нерва из-за опухоли, выписали, и я благополучно забыла об этой девушке. Я даже не подозревала, что твоё с ней знакомство продолжилось.
