Тропы воздуха (Крылатый, вторая книга)

Мне не забыть её никогда, но никогда я не обвиню детей в её смерти. Нет. Это моя вина, что дети растут без матери. На воспитании двух ненормальных Императоров. С первого дня лишившиеся мамы малыши росли на наших с братом руках. Никаким нянькам детей я не доверял, разве что если совсем выматывался, то позволял слугам, или моей воспитаннице, которая и разрешения-то не спрашивала, помочь. Боялся, что только отпущу их из рук, как обязательно что-нибудь случится... Даже Империю забросил ради них. И не жалею.

— А дядю Вана куда дели? — поинтересовался у детей я, вспомнив, что сегодня сорванцы должны были остаться под присмотром Первого императора.

Котята так хитро переглянулись, что за брата я начал всерьёз опасаться!

— Да не бойся ты, папочка, — махнула маленькой ладошкой Лия. — Мы ж и его тоже любим.

— Ага, — покивал Лир. — Но он почему-то от тёти Ники шарахается как от какого-то монстра из твоей "стрелялки", которая "убивать-всё-что-шевелится".

— Он скорее к монстру из "стрелялки" обниматься полезет! А она такая красивая... — мечтательно вздохнула моя доченька.

— Садисты мелкие, и в кого вы такие пошли?! — я даже сразу слов не нашёл, чтобы достойно ответить. Бедный Ван...

Тут "бедный Ван" пулей влетел в мой кабинет, огляделся с совершенно неописуемым выражением на лице, прикинул, сможет ли забраться на люстру, решил, что нет, и через несколько мгновений уже скорчился под столом, впихавшись мимо моих ног.

— Меня здесь не было! — грозным шёпотом сообщил светлый.

Едва я успел отойти от офигения, и грозно глянуть на хихикающих в кулачки детей, как дверь снова распахнулась и на пороге появилась очень красивая девушка. Золотые кудри спускались до пояса, синие глаза могли поспорить глубиной с небом, острые ушки вызывающе выглядывали из-под волос, платье в золотых тонах подчёркивало неземную красоту. За пухлыми губками прятались клыки.

— Владыка, — едва заметный реверанс, скорее как дань обычаям, чем истинное преклонение. — Привет, мелкие! — детям девушка весело подмигнула. — Здесь один наглый враль, прикидывающийся порядочным правителем, не пробегал?

Хмыкнув, я ответил:

— Вралей, которые имеют наглость прикидываться Императорами, буду убивать сам. А если ты имела в виду Вана — то не пробегал, — ответил я. Ну ведь не пробегал же?! Влетел как ненормальный и здесь остался. — Давно я тебя ремнём не порол, бесстыжая девчонка! — А если честно, то "давно", это "никогда". Только грозился каждый раз. — Нельзя так неуважительно к Императору относиться.

— Ой, подумаешь... — фыркнуло бессовестное ушастое чудо, которое я когда-то спас, забрал к себе и воспитал сам, не смотря на войну. Стервозное же выросло чудо. Хоть и красивое, тут с дочей я согласен. Обожаю эту девчонку. Её колечко, которое она подарила мне ещё семилетней крохой, я храню до сих пор. — Ладно, пойду поищу.

Николь вышла. Выждав ещё минуту для верности, Ван потихоньку выбрался из-под стола, присел на это же самый стол сверху и вздохнул:

— Фух... Я уж думал, мне настала полная... хана.

Вид у брата был смущённый, немного испуганный и добавлялись ко всему нервные оглядывания в сторону двери на каждый подозрительный шорох. О том, что вот этот разгильдяй в запылённом камуфляже вовсе даже Император, а не мимо пробегал, говорил только домашний чёрный венец затейливой вязи. Тут, не выдержав, я самым бесстыдным образом заржал. На руках заливались весёлым хохотом дети. Через миг присоединился к веселью и брат. Немного отсмеявшись, я, пытаясь придать голосу интонацию, хоть отдалённо напоминавшую серьёзность, сказал:

— Слушай, брат! Тебе уже не семнадцать. И даже не двадцать семь. Пора бы уже подумать о женитьбе и наследниках.

— Упаси Небо!.. — схватился за сердце очень натурально побледневший эльф. — Да я лучше в другие миры сбегу! Приключений на ж... на голову поищу!

Я опять весело расхохотался. Ему ведь уже семь десятков лет! Хотя нет... семьдесят как раз мне, а ему семьдесят три. И ведь внешне он почти не изменился. Только вот седой весь. Так ведь и я давно распрощался с "чёрным пеплом" шевелюры. И изменился... очень сильно. Зеркал теперь избегаю... И не зря обо мне страшные сказки ходят по Империи. Зато детки у меня черноволосые и красивые как ангелочки. Снова потрепав моих солнышек по головам, взглянул в окно.

— День сегодня чудесный, — сообщил я. — Пошли гулять, а? К демонам дела!

— К демонам дела! — радостно завопили двойняшки, и, не сговариваясь, упёрлись ногами в стол, лихо его опрокинув! Ван едва успел отскочить в сторону. А стол-то тяжёлый...

Мои тёмные солнышки обладают одной весьма необычной для тёмных особенностью — способностью к частичной трансформации прямо с рождения. Но это ведь не удивительно, если вспомнить, кем была их мать...

...Девушка сидела поджав ноги, опершись о камень одной рукой, второй поправляя волосы. Голова чуть приопущена, словно она увидела что-то интересное, а на губах блуждает мечтательная улыбка. Опустившись на колено, я поцеловал её каменные тоненькие пальчики и положил у могилы цветы.

Здравствуй, любимая. Прости, что долго не приходил — дела... Быть Верховным императором — это так тяжело. Особенно если нет троицы правящих, на плечи которых можно хоть частью переложить неподъёмное бремя власти.

Смотри, какие у нас дети подрастают. Чудесные, правда, любимая? Шкодливые? Я бы удивился, будь иначе. Если они вдруг начали вести себя хорошо — можно начинать бить тревогу. Ну, да, ещё хуже нас с тобой... Заскучать не дают.

Лия выпустила прозрачные крылья из спины и, бесшумно скользнув над землёй, попыталась сбить с ног зазевавшегося Вана. Эльф устоял, но на него тут же спикировал Лир. И крылья у моих деток в год прорезались... Как же мы замучились отлавливать этих сорванцов под сводчатыми потолками дворца! Пока не переселились подальше от столицы, в тот дом, что столько десятилетий считали единственно родным. Снова повернувшись к каменной девушке, я тяжко вздохнул. Небо, сколько лет, сколько крови, боли и смерти за моей спиной... На десяток жизней хватит.

Вообще, последнее время всё опять паршиво. Мир забыл, за что меня прозвали демонической тварью и Крылатым Убийцей, а Вана иначе чем Апокалипсисом и не называли. Стали вспыхивать мятежи, кто-то опять решил попробовать на прочность мою великую империю. Но они не понимают, что ради детей я вырежу половину населения планеты, лишь бы моим... нашим малышам жилось спокойно, когда и меня не станет. Да, Ван знает... Он сам предложил уйти. Осталось выдержать ещё хотя бы лет сто, пока малыши не повзрослеют и не наиграются. Нет, любимая, у нас с братом настолько давно общая душа, что и стремления всегда совпадают. Дождёшься меня там?..

"Ты не спеши, любимый..." — шепнул ветерок, облетев статую.

— Хорошо, — шепнул я в ответ, поднимаясь на ноги. — Не буду спешить...

Обернулся, чтобы снова взглянуть на детей и брата, дурачившегося как малолетний сорванец. Двойняшки повалили его на землю и увлечённо щекотали. Эльф вопил, отбивался и хохотал. Идиллия...

Сухой треск автоматной очереди прошил покой над самым священным местом в моей Империи.

— Назад!!! — заорал я вскочившим на ноги детям. — Вниз!!!

— Папа!.. — отчаянно вскрикнули двойняшки и только по искажённым лицам, понял, что ранен. Боли не было. Только ярость.

— Уводи детей! — горловой рык меняющегося голоса напугал даже меня самого.

Брат вскочил, частично преображаясь, схватил малышей на руки и рванул в сторону леса. Он знал, что соваться в воздух сейчас — чистое самоубийство. А в лесу — эльф есть эльф... Как много потерял непобедимый светлый демон! Раньше, очень давно, он был неуязвим.

Новая очередь выбила каменную крошку из плиты. Я спрятался за памятником. Крылья прострелены как минимум в шести местах. Ещё немного... совсем чуть-чуть... меня сорвёт с тормозов...

Где стража, какого демона эти оказались здесь?! Предательство при дворе, иначе происходящее объяснить невозможно. Нас предали.

Выстрелы с другой стороны холма заставили вскочить и броситься туда, наплевав на опасность со спины! Короткий вскрик, адская, невероятная боль, на миг парализовавшая каждый нерв и ослепившая меня... душу рвало на части, я сходил с ума... Брат...

Это был не крик. Живое существо не способно так кричать. Я только что умер... И за это... за это все... сейчас... они умрут...

Мне много не нужно. Они забыли, как я убиваю. Им достаточно услышать мой голос, чтобы сдохнуть.

...Изломанные, раскинувшиеся в нелепых позах тела. Кровь. Небо, откуда столько крови... Брату отрезали голову, предварительно так нафаршировав свинцом, что живого места не осталось. У Лира прострелено сердце... оба сердца. Эти сволочи знали, что мои дети — не просто тёмные. Полубоги с невероятным запасом живучести. Лир ещё жив и я бережно беру его на руки. Благодарно уткнувшись в мою залитую кровью рубашку, сын тихо шепчет: "Я немножко глаза закрою... на минутку, пап... так устал..." И засыпает навсегда.

А Лия... Лия! Маленькая, да дыши же ты!

— Папочка... пап, папа... — дочка плачет, но даже не чувствует этого. И маленькая ручка сжимает мою ладонь. А я вычерпываю из себя всю жизнь до капли и лечу мою малышку, делая всё, что в моих силах и за их пределами. — Холодно как, папочка!.. — всхлипнула дочка, судорожно выгнувшись в моих руках. И застыла. Больше не дышит.

Доченька, солнышко моё, не надо!..

Дети... дети мои любимые... Невозможно это...

Я пытался согреть их, вернуть, отдавая всю ещё теплившуюся во мне жизнь... только тела моих ненаглядных маленьких сорванцов коченели в руках. А я плакал, целовал их разгладившиеся, спокойные лица, пел им их любимую песню и не верил...

Острая боль и наконечник болта, пробивший насквозь, выступивший из груди. Сердце задето. И отравленный болт. Знали, чем такую тварь как я травить нужно, ублюдки. Повернувшись, я разглядел довольно ухмыльнувшегося стрелка и коротко приказал:

— Умри.

Схватившись за горло, человек захрипел, закатил глаза и упал. Его ещё некоторое время корчило в страшных, ломающих кости судорогах, и землю вокруг пятнала кровавая пена, прежде чем агония прекратилась. Больше не встанет.

То ли садистом я стал, то ли теряю сноровку. Раньше делал проще — умирали ещё не начав падать. Вид смерти зависит от интонации вложенной в голос...

— Прости, любимая, не получилось не спешить... — прошептал я небу, чувствуя, как немеют руки и лёд разливается по венам.

Попробовал встать, чтобы дойти до могилы, но упал... обнял крыльями моих солнышек, чтобы не замёрзли.

А ведь я выживу... а они... они мертвы... Небо, ну за что их?!.. Бессильная ярость выжигала душу... Выживу... Сволочи, детей моих за что?!..

...Вскочив, я взвыл диким зверем! От ярости, бессилия, бешеной, раздирающей всё внутри боли. Лия и Лир. Котята мои шкодливые...

Кровь на руках, отпечатки ноготков моей дочки на тыльной стороне ладони.

Что вы наделали, твари... Я уничтожу этот мир, уничтожу мир, посмевший поднять руку на моих детей!!!

И сквозь пелену, застлавшую мой взор, я видел только их мёртвые лица и... багряные ирисы...

— Ненавижу...

Это худшее, что вы моги мне показать, милые цветочки. Хуже, чем смерть моих детей — ничего нет. Такого нельзя ни простить, ни пережить. И, кажется, этого я не переживу.

...Очнулся, когда на склоне не осталось ни одного целого ириса. Вообще ни одного цветка. В руках парные клинки, а руки по локоть в крови. Вообще весь склон залит кровью. И мечи в руках прозрачными больше не были — ледяной чёрный металл.

И от крика саднило горло, а глаза щипало от соли. И ненависть чёрным ястребом билась внутри.

Этого мало. Нужно всё здесь уничтожить.

Вспыхнуло давно забытое ледяное пламя, выжигая всё внутри. Около полувека не горел во мне этот огонь. Кажется, с тех пор, как я, спасая своих, уничтожил ледяным пламенем чужое войско. Феникс... Ты из-за меня оказался в числе тех немногих бессмертных Творцов, которые узнали истинную смерть. Я ведь так и не спас тебя, мой бог. И вообще, всё проиграл этой судьбе. Больнее, чем в первый раз...

Замёрзла даже вода в ручье. Землю проморозило вглубь метра на два. Онемевшие мышцы, неохотно согреваясь, начинали болеть. В замёрзшем ручье чудом остался один целый цветок. Один ирис. Фиолетовый.

Уничтожить его не хватило воли. Бережно взяв цветок в руки, я взлетел, оставляя позади уничтоженный ад. Куда теперь?.. Не знаю. Кажется, меня кто-то где-то ждал. Только зачем?..

Площадка перед домом посыпана песком. Как будто специально для меня, чтобы удобней приземлиться. Припав на колено оттого, что слишком резко и высоко сложил крылья, взял горсть песка в кулак, пропустил его меж пальцев. Огляделся. Это здесь меня ждут? Знакомое место... Откуда я его знаю? Что-то из прошлого, далёкого как растаявший сон.

Брат вышел навстречу. С костылём, сильно хромая. Что-то в его облике казалось странным. Через миг понял. Волосы, тщательно убранные в косу, золотые, как когда-то давно. И он был... младше.

— Ты же обещал!.. — с досадой воскликнул Ван и умолк, приглядевшись повнимательней.

— Обещал что? — изогнул бровь я.

— Не попадать в неприятности, — неуверенно ответил светлый.

— Неприятности? — хмыкнул. — Когда это я в последний раз в них попадал?

Брат не ответил, осторожно обходя меня по кругу и рассматривая, словно видел в первый раз.

— Ирдес, что случилось?

Смутно вспомнив последние события, тихо и мёртво ответил:

— Смотря с кем...

Девушка, напоминавшая лесную охотницу, быстрым шагом подошла со стороны сада, остановилась рядом с Ваном, окинула меня изучающим взглядом. Я ответил ей тем же.

— Сколько тебе лет, Ирдес? — внезапно спросила она. Глубокий, грудной голос. Люблю такие голоса у женщин. Как она посмела обращаться ко мне по имени? Совсем распустились эти смертные.

Тем не менее, отвечу тебе, дерзкая дева.

— Семьдесят с утра было, — усмехнулся, ненавязчиво продемонстрировав клыки, и почти сразу уловил какую-то неправильность. Странно...

— Ирдес... — брат пошатнулся, и я тут же ступил к нему, готовый подхватить. Больше я тебя не потеряю. — С утра тебе было пятнадцать...

— Пить надо меньше, — доверительно сообщил я. — Провалов в памяти не будет...

И осёкся, застыв на месте. Памяти? А сам я много ли помню? Лир и Лия... Поглядев на свои руки, которые так недавно обнимали моих маленьких двойняшек, сжал ладони в кулаки. Дети мои...

— Плохо дело, — напряжённо произнесла дева. Готовая к прыжку пантера. — Ван, ему ведь снились кошмары?

— Ему всегда снятся кошмары... — ответил светлый растерянно. — У него и снов-то других не бывает, кроме кошмаров... Роса, что это?!

— Думаю, злые шутки этого места. Ирдес, ты был на поле с ирисами?

— Тебе-то какое дело, охотница? — поинтересовался я ледяным тоном, презрительно сощурившись. Какое право ты имеешь задавать мне вопросы?