Хардкор

У Люка голова шла кругом.

Если одно он прояснил — кандидатура матери, потому что отец его откровениями не баловал, да и вообще появился призраком только на собственных похоронах: все в тех же доспехах, только без шлема, изможденный, мрачный, улыбающийся с натугой, через силу... И упорно не желающий смотреть в сторону Оби-Вана с Йодой. То вот вопрос, почему Кеноби притащил младенца именно на Татуин, именно в эту семью, остался открытым. Как и то, почему ни разу не воздействовал на Оуэна.

Зато вспомнилась Лея. Красивая, яркая, ослепляющая своей харизмой. Его сестра, как выяснилось. Может, они и родились близнецами, вот только воспитание возвело между ними огромную стену. Лея не отрицала их родство — но не распространялась об этом. Она помогала, она даже его любила... Но свой статус принцессы, положение и власть она любила больше. И пусть она принимала его как брата — Вейдера и прочих родственников она в упор не видела. Лея знала, что приемная, но это ничего не меняло. Ее семьей были Органа, а брат, проживший половину жизни на задворках галактики, не имеющий хорошего образования, да еще и член уничтоженного культа... Он был полезным. Не больше.

Лея Силу не понимала. Не хотела понимать и принимать. Ее волновала борьба и Республика, семья оказалась на втором, а то и третьем месте. Хан поначалу бесился... И стал чем дальше, тем чаще бороздить просторы на 'Соколе' в компании верного Чуи. Бен? Она сыном, с рождения демонстрировавшим странности, тоже не слишком занималась, тем более, что Бену политика оказалась совершенно неинтересна. Люк? И его Академия? Люк помнил алчный взгляд Мотмы и расчетливый — Леи.

Впрочем, о своей неудавшейся карьере учителя он подумает позже, пока что его волновало другое. Кеноби. Люк чуял, что во всей этой ситуации есть второе дно, и решительно хотел прояснить все до конца. Найти хвост этого сарлака, пока он не вылез и не схватил за задницу в самый неподходящий момент.

Ждать пришлось еще с месяц, но это того стоило: когда основательно набравшийся Оуэн выдал то, что не знал теперь, судя по всему, никто, у Люка носом пошел сок, которым он запивал слова дяди.

Сразу стало ясно, какого хрена Кеноби притащил его именно сюда. Почему Оуэн согласился принять сироту на воспитание. Почему он орал на Бена, а тот утирался и молчал. Почему иногда в комнате появлялись вырезанные из дерева игрушки — пропитанные Силой Кеноби, несущие отпечаток его эмоций. Почему однажды ставший призраком Оби-Ван обмолвился, что не воспитывал его сам потому, что хотел, чтобы Люк рос в любящей семье.

Все эти бесчисленные 'почему' имели простой ответ: Оби-Ван Кеноби был братом Оуэна. Родным. Младшим. Просто Клигг Ларс, потеряв жену, родившую одаренного ребенка, имеющий еще одного мальчишку на руках, отдал Бена Ларса в Орден, попросив сменить ему имя, как того требовал обычай его семьи. Вот и все.

Сказать, что это был шок... Ничего не сказать. Семейные тайны у него оказались покруче, чем у иного королевского двора. И Люк был уверен, что Энакин не знал. Потому что иначе Вейдер приперся бы на ненавистную планету и сжег ферму с концами. Лично передушив всех ее обитателей.

Теперь Люк мог это признать, не романтизируя образ отца. Слишком многое узнал о нем, чтобы верить в то, что тот так бы не поступил. Надеяться? Да. Быть совершенно уверенным — нет.

Впрочем, о различиях между тем Вейдером и этим он подумает позже. А пока что требовалось поговорить с Беном.

Если честно, Люк всю эту многоходовку до сих пор откровенно не понимал. Он понимал, почему вообще поперся с Кеноби после гибели семьи от рук штурмовиков, ищущих дроидов: приключения, месть... Возможность вырваться наконец с этого пыльного шарика. Он так бредил звездами и полетами, что уцепился за малейшую возможность осуществить свою мечту. А тут еще и навалилось все и сразу: Сила, джедайство, гибель Бена, Звезда Смерти... Долго можно перечислять. Его несло, как песок по дюнам, и он просто не имел сил остановиться. Да что там, банально подумать. Его пихали, толкали в спину, и он мчался с горы вниз, еле успевая перебирать ногами, чтобы не упасть.

Естественно, с гибелью Палпатина и Вейдера ничего не закончилось. Только началось. Империя раскололась, но выстояла, Новая Республика была лишь небольшой частью, хоть и пыжилась, пытаясь урвать еще куски. Люк как был плакатным мальчиком, так и остался, а уж когда неосмотрительно ляпнул, что хочет возродить Орден... Сейчас он бы сам себе зашил рот, чтоб не ляпал дурным языком. Ну, захотел. Хорошо! Мотма с сенаторами тоже захотела. И им было плевать, что Люк — откровенный неуч, что учебные материалы взять неоткуда, все уничтожено, что люди банально молчат о собственной одаренности: слишком опасно. Он с огромным трудом нашел несколько десятков разномастных учеников... только чтобы обнаружить, что на них всех уже почти надели кандалы долга и прочих важных для государства вещей.

Именно поэтому он удрал на Явин. Только чтобы понять, что облажался по всем статьям. Он ни черта не знал об Ордене и орденских порядках. Асока Тано говорила скупо, помогать не хотела совершенно. Еще один бывший воспитанник Ордена — зеленокожий малыш, копия Йоды — предпочел вернуться к опекуну, после того как вспомнил храмовую резню.

Тогда в нем что-то надломилось... Наверное, та уверенность, что Вейдер, спасший его от молний Сидиуса, вернулся к Свету. И желание оправдывать его поступки.

В Академии тоже все шло не слава Силе. Да, он чему-то учил... Но единства среди этой толпы не было. Его откровенно не понимал даже родной племянник. Неожиданно выяснилось, что внятно научить детей тому, что сам Люк постигал в бою, пытаясь не сдохнуть, на голой интуиции и благодаря запредельному уровню Силы, невероятно трудно. Да еще и на планете творилась какая-то чертовщина, и чем дальше, тем больше Люк жалел, что обосновался именно здесь. Призраки? Йода появился только на похоронах, после чего исчез с концами, а Бен... Явин Кеноби не посетил ни разу. Сам Люк чем дальше, тем больше мучился кошмарами, ученики грызлись... Напряжение росло медленно, но неумолимо. Пока не кончилось приказом Мотмы. Если честно, Люк понимал, почему: он со своим Орденом, не подотчетным Сенату и в первую очередь президенту, стал опасен. Вот и...

Впрочем, что об этом говорить. Теперь.

И теперь у него появился шанс разузнать все до конца, осталось лишь поговорить с Беном.

К сожалению, ничего не вышло. По банальной причине: Кеноби погиб. Просто ночью Люк проснулся от того, что дрожат тонкие, едва заметные Узы Силы, видимо притянувшиеся из той, другой жизни, и понял, что нагрянула беда. К сожалению, он успел к финалу трагедии: Бен умирал на руках своего убийцы. Краснокожий татуированный забрак с механическими ногами ошарашенно смотрел на облегченно улыбающегося почти мертвеца, и пропустил удар Силой: бил Люк, не жалея. Он только сжал ладонь Бена, прощаясь с уходящим в Силу джедаем, потрясенно наблюдая за рассыпающимся светящими точками трупом. Забрак оказался крепче, чем он думал: рогатый очухался, и тряс головой, пытаясь подняться. Сейбер у горла — Бена, легший в руку Скайуокера, как влитой — заставил его замереть и собраться.

— Кеноби? — неуверенно прищурился забрак, и Люк неожиданно фыкнул. Как говорил Бен? Все правда с определенной точки зрения? И если б Орден продолжал существовать, ему бы тоже поменяли рабскую фамилию на нечто более благозвучное? Тем более, что они с Беном родня. А вторым отличием этого мира было то, что в документах никакого Люка Скайуокера не было. Был только Люк Ларс.

— Кеноби, — неожиданно уверенно кивнул Люк, ощущая, что поступает правильно.

— А?! — распахнул засветившиеся желтым глаза забрак, Люк крепче сжал рукоять сейбера.

— Дядя, — лаконично пояснил он, и забрак облегченно выдохнул. Эмоциями от него так и шибало, впрочем, быстро успокаивающимися. Люк уже видел такое: у психов, чья стройная система восприятия мира была подвергнута испытанию, но вновь пришла в равновесие.

— Кеноби... — протянул забрак, переводя взгляд от груды одежды на песке на Люка, так и стоящего с сейбером: расслабляться в присутствии очень сильного Темного одаренного, к тому же явно прошедшего обучение, он не собирался. — А меня зовут Мол. Дарт Мол, — продолжил удивительно бархатным голосом наконец представившийся забрак. — Но ты можешь называть меня Мастером.

— Это мы еще посмотрим, — расчетливо прищурился Люк. Надо же! Еще один ситх, и тоже предлагает обучение. Может, стоит принять предложение?

* * *

Предложение он принял.

На Татуине, если честно, его больше ничего не держало. Дядя и тетя? У них свои устремления и планы, а Люк уже давно взрослый мальчик, не пугающийся огромной галактики. Мол, конечно, был полным психом, сдвинутым на Кеноби, и теперь эту одержимость он перенес на Люка, решив сделать из него настоящего сит`ари. С чего его так переклинило, Люк не знал и знать не хотел, что там и кому Мол собрался доказывать. Ему хватило свалившихся подобно обвалу новостей о том, что Вейдер погиб, инспектируя какой-то секретный объект, на котором его подловили повстанцы с весьма специфичными умениями: оказывается, не все члены Ордена вымерли благодаря его героическим усилиям. И в высоких кругах явно обострилась борьба за власть, Палпатин аж немного пришел в себя, занявшись покушающимися на трон.

А Сидиус — не Вейдер. У него никаких родственных, или что там взыграло у Вейдера, чувств к Люку нет и не будет. Зато став Кеноби, он сразу заимел множество подарков от Силы — не только свалившегося на него весьма компетентного учителя, но и наследство от Оби-Вана: с десяток голокронов, печка для выплавки кристаллов, дневники джедая, в которых содержалась на удивление полезная информация.

Конечно, можно было бы попытаться связаться с сестрой... Но Лея сейчас живет на Альдераане с семьей, и вряд ли кто-то из них поверит в их родственные узы. Впрочем, даже если поверят, то что сделают? Тот же вице-король? Теперь Люк не был настолько наивен, чтобы верить в то, что его примут с распростертыми объятиями.

Так что Люк готовился покинуть Татуин, зная, что теперь дядя и тетя останутся живы и волноваться за их судьбу не надо. У него есть учитель, который поможет довести до ума навыки, наработанные тяжким трудом, есть средства, есть желание не лезть на чужие баррикады, а замутить свой Орден с сабакком и твиллечками, как выразился невменяемый от радости Мол. И его энтузиазм по поводу обучения будет кому притормозить. Кроме того, Люк твердо вознамерился в будущем вновь встретить Хана, подружиться с Чуи...

— Пора лететь, дядя, — улыбнулся Люк, загружая последний ящик в трюм корабля Мола. На периферии мелькнул голубой силуэт, заставив улыбнуться. Он не один.

И кто знает, что принесет ему новая жизнь и новое имя?

Он надеялся, что только хорошее.

Il dolce suono...

Падме вздохнула. Попыталась втянуть в легкие немного воздуха, но тщетно. Горло сдавило невидимыми тисками, и она упала, теряя сознание.

Падме вздохнула. Дети родились, она лежала, обессиленная, все реже и реже делая вдохи. Кто-то невидимый вытягивал из нее жизнь, утягивая во тьму. Она пыталась бороться, но силы были совершенно несопоставимы.

Падме вздохнула, нежно улыбаясь Энакину. Она держала его за руку, не понимая, что происходит, — и призрачное сияние, исходящее от них обоих, намекало на нечто неестественное. Она попыталась отойти, разжать руку, перестать улыбаться... Тщетно.

Падме вздохнула. Она встала, судорожно оглядевшись... И еле успела сделать шаг, чтобы ее вырвало не на порог. Желчь обожгла горло, ее выворачивало наизнанку, пока, совершенно обессиленная, Падме не рухнула на колени, чудом не свалившись в лужу. Шуршание песка наждачной бумагой прошлось по нервам, последний спазм скрутил желудок, и организм решил, что все. Хватит.

Падме судорожно вздохнула, пытаясь прийти в себя, понять, что происходит. Послышавшиеся шаги заставили собраться молниеносно, начав действовать. Она встала, ногой пнув песок, заметая следы. Плечи расправились, Падме некультурно сплюнула, пытаясь избавиться от желчи во рту, и повернулась к вышедшей из дома Беру.

— Вот, — женщина протянула ей чашку с чем-то вроде травяного чая, и Падме приняла её с глубоким поклоном: это пустыня, всякая жидкость драгоценна. Хорошо, что сейчас она это понимает, жаль, что не поняла тогда. — Ночи здесь холодные.

— Спасибо, Беру, — слабо улыбнулась Падме, вдыхая густой аромат. — Спасибо за ваше гостеприимство. Жаль, что обстоятельства знакомства такие печальные.

— Это да, — Беру поджала губы и отвлеклась на позвавшего ее мужа. Падме прополоскала рот чаем, пользуясь моментом и радуясь, что приютившая их хозяйка не видит, как она растрачивает драгоценную воду, допила остатки и замерла, прикрыв глаза. Мир казался нереальным. Кошмаром, маскирующимся под сладкую реальность.

— Сладкий звук! — пропела она первую строчку знаменитой арии, чувствуя себя упавшей в пучину безумия Лючией. Вот только Лючия слетела с катушек сразу и полностью, погрузившись в идеальный мир ее больного воображения, а Падме, судя по всему, находилась в реальности, ставшей из райских кущей адскими ямами.

Она просто не понимала. Что это было? Проблеск будущего? Словно длинная голоновелла, полная драмы и трагедий с редкими проблесками радости. Возврат в прошлое? Галлюцинация? Что?

Песок шуршал, пустыня дышала жаром и холодом одновременно, Беру с Оуэном тихо переговаривались, стоя у дверей в дом, а Падме смотрела на окружающий ее мир стеклянными глазами, чувствуя себя хрупкой вазой, треснувшей, сохраняющей форму только потому, что ее никто не трогает. Взревел и затих мотор, из темноты выступила высокая фигура, закутанная в черный плащ, несущая на руках кого-то, и Падме застыла, не в силах оторвать взгляд от этого жуткого — такого знакомого! — зрелища, чувствуя, как по спине потек холодный пот.

Энакин бросил на нее один короткий взгляд, Беру с Оуэном подбежали, началась суета... Падме медленно опустилась на песок, не в силах стоять на ослабевших ногах, просто разваливаясь на части.

Желудок вновь скрутило, и ее вновь вывернуло наизнанку.

В доме суетились, слышался голос Энакина, Оуэн возражал... Падме тихо роняла слезы, оплакивая свою потерянную, задушенную безжалостной механической рукой наивную невинность.

Только привычка всегда быть готовой к разным неожиданностям спасла ее от нежелательного внимания окружающих. Еле шевелясь, как древняя старуха, Падме вынула из маленькой сумочки на поясе салфетки, вытерла лицо, отдышалась, сделала дыхательную гимнастику, которой учили всех без исключения набуанцев, особенно тех, кто избрал стезю политика. Привычные действия успокоили, помогли взять себя в руки, и к тому моменту, когда Энакин вышел из дома, — темный призрак, неслышно скользящий по песку — Падме была готова.

Энакин сначала молчал, потом, медленно и запинаясь, начал говорить. Падме осторожно задавала вопросы и слушала. Но на этот раз она не просто слушала, а слышала, запоминала и анализировала слова, льющиеся потоком из все сильнее заводящегося Энакина. Воздух гудел и потрескивал, заставляя волосы встать дыбом.