Драконьи грезы глазами маски

Меч лекаря отлетел куда-то в сторону, но его он сейчас интересовал меньше всего на свете, потому что он видел лишь голубые глаза над собой, полные застывших на ресницах искорок.

— Шельм?

— Не хочу, чтобы ты сравнивал меня с ним, слышишь? Не хочу! — мальчишка в бессилии ударил его в грудь кулаком.

— С кем? — лекарь недоуменно выгнул брови, и в самом деле не понимая.

— С тем, другим. Я не хочу быть таким, как он, слышишь? Не смей лепить его из меня! — Выпалил Шельм и молниеносно вскочил на ноги. Ставрас медленно поднялся с земли, все еще пребывая под впечатлением от проигранного поединка. Шельм стоял к нему спиной, напряженный, расхристанный, потерянный мальчик и теле мужчины. Ребенок, забывший, как это, быть живым, настоящим, по-настоящему открытым и безмятежным.

Лекарь подошел к нему со спины и обнял за плечи. Шут судорожно вздохнул.

— Тяжело с тобой, — тихо пробормотал масочник, — половины не понимаю. И раздражаюсь, как мальчишка! Глупость какая. А еще сила эта твоя, мир твой, словно ест изнутри, разъедает. Она же не такая, как моя. Чужая, не своя.

— Твоя. Уже твоя. Или будет таковой, если позволишь.

— Нет, — Шельм отстранился, отступил на пару шагов и повернулся к Ставрасу лицом. Дракон приготовился к отказу, предощущая ту боль, которую он причинит его размякшему в запечатлении драконьему нутру. Но вместо этого услышал одно слово. — Рано, — вскинул глаза и увидел грустную улыбку, которую Шельм всю сознательную жизнь так отчаянно прятал за маской шута, — Не торопи.

— Ты — не Август, — медленно произнес дракон, — Он был величественным и благородным даже в юности, когда мы только познакомились. Слишком правильным, добросовестным, идеальным. Учился как зверь, схватывал на лету и с жадностью налегал на новые знания. Ты другой. Не скажу, что хуже. Не скажу, что лучше. Но сейчас, без всяких сравнений, ты — не он, и я этому рад.

Шут медленно кивнул, сделал глубокий вдох и разжал стиснутые в кулаки пальцы. Улыбнулся немного растерянно, даже робко. Провел ладонь по волосам, словно очнувшись от странного наваждения, хрипло спросил:

— Вчера ночью почувствовал, что тебе одиноко. Без меня, там, на пустоши. Почему ты меня не позвал?

— Далеко, — уклончиво откликнулся лекарь.

— То есть, по хорошему, мне нужно переехать к тебе в аптеку, так?

— Не обязательно.

— Ставрас.

— Я не смогу удержаться от нравоучений и уж конечно буду лезть в твою жизнь, которую ты так старательно от меня оберегаешь. Поэтому, прежде, чем что-то решать, подумай об этом.

— Уже. Пар сбросил, — Шельм с улыбкой кивнул на валяющееся чуть поодаль оружие, — Как-то даже в голове прояснилось. — И посмотрел, словно ждал чего-то.

Ставрас растерялся. Хотелось проникнуть в сознание масочника и вытрясти всю правду, чтобы снова не напортачить, не сделать неверный шаг. Но тогда их бы опять отбросило назад. Поэтому дракону пришлось полагаться только на свои силы и скромный опыт в общении с подрастающим поколением масочников.

— Тебе долго собираться? — спросил Ригулти вместо официального приглашения, потому что хотел дать понять, что его человеку приглашения в его дом, мир и даже просто жизнь не требуется.

Шельм расцвел, улыбнулся искреннее, по-мальчишески, и отрицательно качнул головой.

— Я мигом! — Сорвался с места, даже про меч забыв, и убежал собираться. Наверное, снова все самое необходимое в кулон поместит, а остальные вещи и потом перевезти можно.

Ставрас же собрал оружие и задумался, куда поселить неугомонного воспитанника с нынешнем-то наплывом гостей.

Когда через полчаса Шельм сбежал к поджидающему его лекарю по ступеням подъездного крыльца Радужного дворца, тот не ожидал, что радостный мальчишка огорошит его вопросом:

— Ну, что, милый, будем теперь жить как муж и жена?

— Не паясничай! — отвесив ему звучный подзатыльник, отрезал лекарь и пошел через дворцовый парк в город, зная, что потирающий макушку возмущенный шут идет вслед за ним.

И на что же это он только что подписался?

18.

— Знал бы, что с тобой будет столько проблем, никогда бы к себе не позвал, — пробормотал Ставрас, отказываясь просыпаться только потому, что некоторым неугомонным приспичило прискакать в нему в комнату в пять часов утра. — И вообще, моим сородичам положено спать по пятнадцать часов в сутки не меньше.

— Ну, ничего себе! Так всю жизнь проспать можно! — Возмутился Шельм, но не очень убедительно, поэтому Ставрас, зарылся в подушку и сделал вид, что слова шута не имеют к нему не малейшего отношения. Но тот на этом не угомонился. Голос мальчишки изменился, стал доверительнее, мягче, в нем даже проскользнули извиняющие нотки, так что лекарь виду не подал, но все же прислушался: — Я заснуть не мог на новом месте. И так всю ночь крепился!

Да, похоже, это была не самая лучшая идея, привести Шельма к себе еще до окончания памятного бала. Ригулти был убежден, что на мальчишку так подействовало все случившееся на балу, вот он теперь и бесится с жиру. Когда же уже перебесится, в конце-то концов?!

— Кухня. Второй шкафчик справа от двери, третья полка. Настой валерианы с мелиссой. Выпей. Может, хотя бы до полудня поспишь, — пробубнил лекарь скороговоркой.

— А если я по делу? — Провокационно вопросил шут.

— До десяти утра даже слышать не хочу.

— Ставрас...

— Боже! Ну, какой же ты...

— Легкомысленен? — Неожиданно перебил его Шельм. И голос у мальчишки был таким, что Ставрас повернул в его сторону голову и распахнул глаза, чтобы убедиться, что не ослышался. — Возможно, — тихо добавил шут и тяжело сглотнул, глядя на вольготно развалившегося на постели дракона, — Но знаешь, в своей не столь длинной жизни я видел всякое. И это... иногда мешает уснуть, — прошептал он, спрятав взгляд.

— Расскажи? — попросил лекарь и зачем-то протянул руку, чтобы просто прикоснуться к нему. Сердце сжалось, а чувствительные подушечки пальцев задели острое колено. — Шельм?

Шут моргнул, словно прогоняя наваждение, и даже в рассветных сумерках лекарь рассмотрел какие искусанные у него губы. Бедный. Так ведь и до мяса можно искусать.

— Моя сестра всегда любила меня. Так сильно, что однажды мне было страшно за нее, не за себя. Но она любила. Её маска Бригелла. Считается, что эта маска стоит выше Арлекина. Она ждала, когда я вырасту, когда получу собственную маску, а когда дождалась... Конечно, ей никто не сказал, что во мне есть и вторая маска, поэтому она пришла ко мне в ту ночь, сразу после посвящения, думая, что имеет право. Ведь я — Арлекин, младше её по положению, значит, она в праве приказывать, принуждать... насиловать. Я плакал от ужаса и боли, когда её руки шарили по моему телу, а губы шептали о любви. Я плакал и был слишком юным, чтобы сразу её заметить — чужую нить под сердцем моей сестры. Но я её увидел и оборвал, узнав, чья это нить, кому мы с Аделаидой обязаны безумством этой ночи.

Моя сестра была нареченной Доктора Чумы в тот момент входящего в совет Иль Арте. Этот брак был выгоден нашей семье. Аделаида легко согласилась на него, к тому же её будущий муж был очень хорош собой, обходителен и даже заботлив. Мы все радовались за нее, когда они обменялись масками во время ритуала бракосочетания. Но на самом деле, как я позже узнал, он просто желал заиметь сильного наследника с маской не ниже Бригеллы и именно марионеточника. В нашем роду маски рождались разные, но все, поголовно, были марионеточниками. Поэтому он сначала выбрал Делю, а потом ему подвернулся я, Вольто.

Он все просчитал. Всего одна нить, её никто и не заметил толком, полупрозрачная, она ничего не меняла в её душе, всего лишь усиливала, делая гипертрофированной любовь. Любовь сестры к младшему брату. В ту ночь я оборвал его нить. Деля плакала. И пока я ходил требовать ответа у Иль Арте, — последние слова Александр вытолкнул из себя с такой ненавистью, что Ставрас вздрогнул, не ожидая увидеть в нем столь сильное, неприкрытое чувство: — Она покончила с собой.

— А они?

— Приняли его сторону. Сказали, что он Доктор Чума и не Арлекину его судить. Он ухмылялся под маскою, когда её хоронили. Я чувствовал, я всегда это чувствовал, эмоции людей, их улыбки, искренний смех, злобные ухмылки. Я пришел к нему в ночь после похорон, и вот тогда он в открытую расхохотался мне в лицо и предложил согреть его постель вместо сестры. Я выплюнул ему в глаза всю ненависть, что жгла мне грудь. А он заявил, что я всего лишь маленький Арлекин, и даже захоти он сейчас на самом деле насладиться моим телом, он получит его. Расчет был верным, он хотел сломать меня, довести до черты и вплести в душу нити, которые я уже не смог бы порвать, как он думал. Ведь об истинной силе Вольто знали лишь понаслышке, по легендам, оставшимся от наших давних предков, которые те принесли с собой из совсем другого мира. Он думал, что сможет совладать со мной, думал, что я стану его марионеткой, если сделать все правильно. Но просчитался. Я помню то спокойствие, что снизошло на меня, когда он в довершение ко всему еще и притянул меня для поцелуя, чтобы, как он полагал, закрепить результат. Я позволил ему целовать себя и даже ответил, помню, как в какой-то момент он застонал прямо мне в рот, еще не понимая, что это был последний его стон в качестве масочника. Когда он оторвался от моих губ, чтобы сделать вдох, он больше не был Доктором Чумы, он стал человеком. Он все еще ухмылялся, не осознавая, что его больше нет. И я ухмыльнулся в ответ. Он понял, что произошло лишь тогда, когда я начал демонстративно дергать его за ниточки. Во мне жили злость и боль, в нем поселились ужас и безумие. Я ушел в ту же ночь. Что стало с обезумевшим существом, возомнившим себя кем-то высшим, я не знаю. И знать не хочу. И, вот еще что... — Шельм запнулся, но продолжил: — Я не жалею, что сделал это с ним. Совсем не жалею. Но и чувства радости во мне нет.

— Его и не должно быть, — пробормотал Ставрас, — Месть не приносит радости, но иногда дарует хотя бы облегчение.

— Иногда, — непослушными губами прошептал Шельм и улегся на соседнюю подушку. Зажмурился.

По гладкой щеке покатилась одинокая слеза. Лекарь не задумываясь стер ее пальцами и поделился с мальчишкой одеялом. Когда он уходил, проснувшись по давней привычке в районе десяти утра, Шельм сладко спал, посапывая в подушку как маленький ежик, такой забавный и доверчивый, что не боится подставлять под детские ладошки свое мохнатое, беззащитное брюшко.

— Шельм! — вскричали королевич прямо с порога, ворвавшись в драконью аптеку тайфуном.

Лекарь вышел к нему и смерил недовольным взглядом. Со второго этажа высунулась растрепанная голова шута. Королевич увидел его и аж рот раскрыл. Опять что-то неприличное подумал. Совсем его шельмец испортил своими шутками да прибаутками.

— Веровек? — отчаянно моргая, подал голос Шельм.

Тот, услышав свое имя, встрепенулся и выпалил в отчаянии:

— Роксолана выходит замуж!

— И? — Шут еще не до конца проснулся, иначе не переспрашивал бы.

— Да, сделайте вы что-нибудь! Я не хочу её потерять!

— О, — протянул лекарь вместо шута, все еще не пришедшего в себя. — Иди во дворе, мобилизуй Гиню с Муром, а мы с Шельмом, если уж на завтрак времени нет, то хоть перекусим на скорую руку.

Веровек побежал звать к столу масочника и оборотня, а лекарю с шутом ничего не оставалось, как спешно собраться и спуститься вниз на кухню.

Где же еще проводить обсуждение будущего сватовства, как не за чашкой крепкого чая?

— Так, а теперь, давай по порядку, — скомандовал Ставрас, встав в дверном проеме небольшой кухоньки, в которой, тем не менее, они умудрились поместиться впятером.

Шельм, Веровек и Гиня разместились на небольших, грубо сколоченных табуретах вокруг стола, а Муравьед встал у окна спиной ко всем, глядя, как их лошади жуют душистое сено в своих стойлах.

Предусмотрительный Шельм пододвинул к кровному брату чашку крепкого чая своего собственного приготовления и ничего не сказал, как и все, ожидая, когда Веровек сам нарушит молчание.

— На бал приехала делегация от цыган. Ну, я и переговорил кое с кем из знакомых, и мне сказали, что баронесса с дочерью тоже приехали бы, как бы не скоропалительная свадьба.

— Что за спешность?

— Роксалану, вроде как, кто-то скомпрометировал, а у цыган с этим строго, поэтому её и отдают замуж так поспешно.

— А кто скомпрометировал? — уточнил Ставрас, отпивая чай из кружки, которую все это время держал в руках. Ему очень нравилось то, как его заваривал Шельм, всегда получалось крепко и в тоже время с какой-то приятной изюминкой в послевкусии.

— Откуда я знаю! — выдохнул Веровек, состроил несчастную мордашку и уткнулся в собственную кружку.

— Но ведь откуда-то этот слух взялся, — задумчиво произнес Гиня, ложечкой размешивая в кружке с чаем мед.

— Знаешь что, — вмешался Шельм, — ты и скомпрометировал, братец.

— Чего?! — вскричали Веровек и Ставрас одновременно, а шут лишь шире ухмыльнулся.

— А что скажешь, нет? — отозвался он. — Думаешь, никто не видел, как она к тебе в спальню пошла, а?

— Но она была-то у меня всего пару минут!

— Ой, ли? А мне думается, что когда ты побежал нас со Ставрасом будить, она там и осталась с расстройства, и ночь провела, выйдя лишь под утро. Тогда же выяснилось, что нас, точнее, тебя, королевич ты мой распрекрасный, и след простыл, и девчонка из твоей спальни, небось, вся помятая выползла, так как плакала ночью. Вот что посторонние должны были подумать?

— Но ведь я... я же... — растерянно пролепетал Веровек.

— Так, — грозно произнес Ставрас.— Сейчас все выясним.

— Как? — живо заинтересовался Гиня.

— У девчонки этой в друзьях драконица, вот у нее сейчас и спрошу, — откликнулся Ставрас и замолчал.

Глаза его остекленели, но тело продолжало все так же подпирать дверной косяк, хотя всем присутствующим было ясно, что сознание его далеко отсюда. Все молча допивали свой чай и ждали, а потом лекарь очнулся, моргнул и тяжело посмотрел на королевича, испуганной мышкой замершего под этим взглядом.

— Все так и есть. Но дело в том, что вовсе не баронесса инициатор этой свадьбы. На нее давит баро Талай, решивший выгодно пристроить сыночка, поэтому нельзя просто нагрянуть и объявить, что вот он я, королевич, любите меня все и замуж я Рокси свою забираю. Поэтому...

— Но...

— Никаких, но, — отрезал Ставрас и королевич прикусил язык. — Мы — то есть я, Шельм, Гиня и Мур, если последние, конечно, согласятся нам помочь...

— Куда ж мы денемся, — отозвался как всегда молчаливый оборотень, и Гиня поддержал его, кивнув.

— Так вот, мы отправляемся в Дабен-Дабен сватами. А ты сидишь здесь и не высовываешься. Если что, я передам тебе сообщение через малышей.

— Хорошо, — покорно кивнул Веровек с тяжелым вздохом.

— Малышей? — подал голос Гиня. — Слушай, Ставрас, мы тут с Муром все спросить хотели.

— Да?

— Это нормально, что они так быстро растут? Прошло меньше недели, а они уже в весе прибавили, я же вижу. Нет, я понимаю, что аппетит у них просто отменный, но увеличившийся размах крыльев не скроешь.