Биография Толкина

Впрочем, нелегко было решить, с чего начать. В каком-то смысле работа была почти завершена. Сама по себе книга "Сильмариллион" была закончена, если только слово "книга" можно применить к работе, начинающейся с истории сотворения мира и, в основном, описывающей борьбу эльфов с изначальной силой зла. Чтобы сделать повествование связным, автору просто надо было решить, какой из вариантов каждой главы надлежит использовать, поскольку их с 1917 года, когда началась вся работа, набралось немало, а некоторые места были написаны совсем недавно. Но решений надо было принимать столько, что Толкин никак не мог принять какое-то за начало. Даже если бы с этой частью работы удалось справиться, то еще автор хотел убедиться, что в книге не окажется противоречий. За долгие годы многочисленные правки и переписывания создали путаницу в деталях. Имена персонажей изменялись в одном месте, а в другом были оставлены прежними. Географические описания находились в полном беспорядке и противоречили друг другу. Что хуже всего, сами рукописи оказались перемешаны так, что нельзя было с уверенностью сказать, который из вариантов самый свежий. В последние годы по соображениям безопасности Толкин сделал две копии рукописи и держал их отдельно. Но он так и не смог решить, какой экземпляр рабочий, и часто правил их независимо, так что они начинали противоречить друг другу. Чтобы получить связный и удовлетворительный текст, нужно было подетально сравнивать оба экземпляра, и перспектива такой работы отнюдь не радовала.

Мало того, Толкин еще не решил окончательно, как представить весь труд. Он подумывал отбросить первоначальный замысел введения о мореходе-скитальце, которому были поведан все эти легенды. Но, может быть, требуется другое введение? Или достаточно просто представить вещь как мифологию, которая появляется на заднем плане во "Властелине Колец"? Что касается соотношения с последней книгой, то автор сам затруднил себе задачу, введя в повествование некоторые важные персонажи, например, Галадриэль и древесных эльфов, которые не появлялись в начальном варианте "Сильмариллиона", а теперь требовали упоминания. К тому времени эту задачу удалось решить, но Толкин осознавал, что необходимо убедиться в полном и точном сочетании всех мельчайших деталей "Сильмариллиона" и "Властелина Колец" иначе читатели завалят письмами с указанием неточностей. Но даже если отвлечься от всех перечисленных технических трудностей, то и тогда оставались не пересмотренными некоторые фундаментальные аспекты всей книги, при изменении которых все пришлось бы переписывать наново.

К лету 1971 года, то есть после трех лет жизни в Борнмуте Толкин стал заметно продвигаться вперед, хотя отделка деталей занимала его больше, чем планирование целого. Например: каким должно быть имя у такого-то? А то вдруг Толкин мог взяться за пересмотр каких-то характеристик эльфийских языков. А когда он действительно писал, это было обычно связано не с приданием последовательности, а с переработкой огромной массы накопившегося вспомогательного материала. Большая часть этого материала представляла собой исследования того, что можно было бы назвать "техническими аспектами" мифологии, например, соотношения процессов старения у эльфов и людей или смерти растений и животных в Средиземье. Толкин чувствовал, что каждая деталь его вселенной требует внимания независимо от того, будут ли эти исследования вообще когдалибо опубликованы. Процесс "вторичного создания" стал сам по себе достаточной наградой за потраченное время независимо от желания видеть работу напечатанной.

Иногда он часами сидел за работой, порой же мог вернуться к пасьянсам и даже переставал притворяться, что работает. Тогда следовал хороший обед в "Мирамаре" без недостатка в вине, а если после этого он не чувствовал никакой охоты работать, то зачем же себя заставлять? Пусть читатели ждут себе его книг: он будет проводить время по собственному вкусу!

Впрочем, временами его охватывала тревога: дни утекали очень быстро, и книга могла так и остаться незавершенной. А в конце 1971 года борнмутский период резко завершился. В середине ноября Эдит, которой было уже восемьдесят два года, слегла с холециститом. Ее поместили в больницу, и через несколько дней тяжелой болезни она умерла ранним утром в понедельник 29 ноября.

ГЛАВА 3. МЕРТОН-СТРИТ

После того, как у Толкина прошло первое потрясение от смерти жены, и речи не могло идти о том, чтобы оставаться в Борнмуте. Ясно было, что ему надо возвращаться в Оксфорд и жить там. Сначала было не очень-то понятно, что для этого нужно предпринять. Мертоновский колледж пригласил его жить там в качестве почетного члена Совета и предложил комнаты в доме на Мертон-стрит, принадлежавшие колледжу. Хозяйство могли бы вести скаут и его жена. Это было и неслыханной честью, и идеальным решением проблемы. Толкин согласился очень охотно. Несколько недель он провел с членами семейства, а потом в начале марта переехал в дом номер 21 по Мертон-стрит, завязав (как обычно) добрые отношения с тремя грузчиками и проехав вместе с ними в их фургоне от Борнмута до Оксфорда.

В квартире на Мертон-стрит была большая гостиная, спальня и ванная. Чарли Карр, скаут колледжа, взявший на себя обязанности эконома, жил с женой на первом этаже. Карры были очень любезны по отношению к Толкину. Они не только приносили ему завтрак (это входило в круг их обязанностей), но и готовили обед или ужин, если старый профессор неважно себя чувствовал или не хотел обедать в колледже. Еще один вариант для трапезы предоставлял отель "Истгейт". Он находился в соседнем подъезде. Отель сильно переменился с тридцатых годов, когда Толкин с Льюисом впервые там отобедали. Все стало куда дороже, но теперь профессор был состоятельным человеком и мог не отказывать себе в любимых кушаньях. И все же большей частью он столовался в колледже, поскольку любил обедать и ужинать свободно, а в столовой для старших служащих его всегда привечали.

Таким образом, его жизнь в 1972 и 1973 годах была полностью в его вкусе. Он очень страдал от того, что Эдит уже нет в живых. Теперь он был совсем одинок. Но это было и освобождением; не погружаясь целиком в воспоминания, он мог жить, как хотелось. Точно так же, как Борнмут был в своем роде наградой Эдит за то, что она претерпела в начале супружества, так же и нынешнее его существование (почти как у студента-дипломника) на Мертон-стрит было похоже на вознаграждение за терпение, проявленное в Борнмуте. Нечего и говорить о том, что Толкин сохранил активный образ жизни. Он часто наезжал в деревню близ Оксфорда, где жили Кристофер и его вторая жена Бэйли; в компании их младших детей Адама и Рэйчел он мог позабыть про свой радикулит и бегать по лужайке в какой-то игре или же ради забавы забросить на дерево спичечный коробок, а затем сбивать его оттуда камешками. С дочерью Присциллой и внуком Саймоном они съездили на праздники в Сидмут. Он навестил старого друга по Ч.К.О.Б. Кристофера Уайзмена. Несколько недель он провел у Джона в его приходе в СтокенаТренте и съездил вместе с Джоном на его машине к брату Хилари, который так и жил при своем саде в Ившеме.

Теперь Рональд и Хилари походили друг на друга куда больше, чем когда-либо в юности. Сливы за окнами, урожай с которых Хилари терпеливо собирал вот уже более сорока лет, состарились, и плодов на них было мало. Деревья следовало бы срубить, а на их место посадить новые саженцы. Но Хилари пропустил нужное время, и сливы так и остались. Двое братьев смотрели крикет и теннис по телевизору и потягивали виски.

В эти два года Толкину выпало много славы в виде потока почестей. Он получил целый ряд предложений от американских университетов приехать и получить почетную докторскую мантию, но чувствовал, что такое путешествие вряд ли будет ему под силу. Были почести и британского происхождения. В июне 1973 года он посетил Эдинбургский университет, где ему присвоили звание почетного доктора. Весной предыдущего года его пригласили в Букингемский дворец, где он был представлен королеве и удостоен ордена Британской империи. Это глубоко его тронуло. А самым радостным, по всей видимости, было для него присвоение звания почетного доктора словесности в родном Оксфордском университете, и притом не за "Властелина Колец", а за филологические заслуги. Тем не менее Колин Харди, старый друг профессора Толкина (именно он представлял кандидата на церемонии вручения диплома) в своей речи не раз и не два ссылался на хроники Средиземья, а в заключение выразил надежду, что " из этого земного листа так, как спешит дорога от ворот в заманчивую даль112 появятся на свет "Сильмариллион" и знания'.

Что касается "Сильмариллиона", то месяцы снова уходили один за другим, а проку было мало. Случилась обоснованная задержка, когда Толкин приводил в порядок свои бумаги и книги после переезда из Борнмута, но когда, наконец, он снова уселся за работу, технические проблемы устрашили его еще больше. Несколькими годами раньше Рональд Толкин решил, что в случае, если он умрет, не завершив книгу, ее подготовит к печати Кристофер (разумеется, тот был в курсе работы). Они с Кристофером часто обсуждали материал, выявляя множество проблем, которые предстояло решать, но продвижение вперед было весьма невелико.

Почти с уверенностью можно сказать: он не ждал, что умрет так быстро. Своей бывшей ученице Мэри Сэйлю он говорил, что его предки, как правило, были долгожителями, и он-де рассчитывает прожить еще многие годы. Но в конце 1972 года прозвучали первые звонки. Его начало мучить жестокое расстройство желудка. Рентген ничего не обнаружил, кроме "диспепсии", и все же ему прописали диету и предупредили, что от вина придется отказаться. Хоть работа и не была завершена, по всем признакам, Толкину не суждено было еще долгие годы жить на Мертон-стрит.

"Я часто чувствую себя очень одиноким, — писал он своей старой двоюродной сестре Мэри Инклдон. — После окончания триместра (когда студенты разъезжаются) я остаюсь один в большом доме, только вот мой эконом и его жена там, внизу'.

По правде говоря, звонили ему много: члены семьи, старые друзья, Джой Хилл из "Аллена и Анвина" (почта от поклонников оставалась на ее попечении). Да еще потоком шли дела с Райнером Анвином, с Диком Уильямсоном (поверенным Толкина и его советчиком во многих вопросах). Да сверх того поездки на такси каждое воскресное утро в хедингтонскую церковь, а оттуда на могилу Эдит на Вулверкотском кладбище. Но ощущение одиночества не проходило.

По мере приближения лета 1973 года близким показалось, что Толкин печальнее обыкновенного, что он стал быстрее стареть. Впрочем, диета явно оказала благотворное воздействие, и в июле он ездил в Кембридж на обед в клуб "Ad eundem"113 (это был межуниверситетский обеденный клуб); 25 августа он написал запоздалую благодарственную записку профессору Глину Дэниэлу, который его принимал:

Дорогой Дэниэл, уже много времени прошло с 20 июля, но лучше поздно, чем никогда (я надеюсь) и я делаю то, что должен был сделать прежде, чем погрузиться в другие дела: благодарю Вас за тот чудный обед в [аббатстве] св. Иоанна, а особенно за Ваши терпение и великую любезность, проявленные ко мне лично. Это был поворотный пункт! У меня не было никаких болезненных симптомов, и я мог снять большую часть диетных ограничений, которые терпел около шести месяцев.

Я предвижу следующий обед в А.е. и надеюсь, что Вы будете присутствовать.

Всегда Ваш Рональд Толкин.

Через три дня после написания этого письма во вторник 28 августа Толкин поехал в Борнмут в гости к Денису и Джосли Толхерстам (это были доктор и его жена, которые присматривали за четой Толкинов, когда те жили в Борнмуте).

Конец был быстрым. Во вторник он присутствовал на вечеринке по случаю дня рождения миссис Толхерст, но чувствовал себя неважно, не мог много есть, хотя выпил шампанского. Ночью у него были боли, а наутро его поместили в частную больницу, где ему диагносцировали кровотечение от прободной язвы желудка. Так получилось, что Майкл был на праздниках в Швейцарии, а Кристофер во Франции, и ни тот, ни другой успеть никак не могли. Но Джон и Присцилла смогли приехать в Борнмут и увидеться с отцом. Сначала о его состоянии докладывали оптимистично, но к субботе развилась пневмония, и ранним воскресным утром 2 сентября 1973 года он умер в возрасте восьмидесяти одного года.

ЧАСТЬ VII. ДЕРЕВО

Ныне принято считать, что Инклинги — горстка людей, собиравшаяся по четвергам в колледже Магдалины в тридцатые и сороковые годы была однородной группой писателей, все члены которой только и делали, что влияли на творчество друг друга. Разделяете ли вы эту точку зрения, или нет, но если вам случится побывать в Оксфорде, вы, может быть, решите побывать на могилах трех самых известных из них К.С. Льюиса, Чарльза Уильямса и Дж.Р.Р. Толкина.

Могилу Льюиса вы найдете на церковном кладбище его прихода Хедингтон-кворри. На могиле простая плита, а под ней похоронены сам Льюис и его брат майор У.Х. Льюис. Над могилой вместо украшения установлен простой крест со словами: "Со смирением должно принимать переход в мир иной".

Уильямс лежит неподалеку под сенью церкви Святого Креста в центре Оксфорда. Почти рядом могила его товарища по клубу Хьюго Дайсона; на этом кладбище много могил университетских деятелей того поколения.

Льюис и Уильямс были англиканского вероисповедания. В Оксфорде есть только одно католическое кладбище в Вулверкоте — небольшой участок, оставленный для приверженцев Священного престола. Поэтому если вы захотите разыскать еще одну могилу, вам придется проехать далеко на окраину, за пределы кольцевой дороги, где уже нет магазинов. Там вы отыщете высокие железные ворота. Пройдите через них, обогните церковь, пересеките целые акры других могил и вы попадете на участок, где похоронено много поляков. Это и есть католическое кладбище, и могил эмигрантов здесь больше, чем захоронений английских приверженцев этой веры. На некоторых могилах имеются глазурованные фотографии покойных и витиеватые надписи. Из них выделяется расположенная чуть левее плита из корнуольского гранита. На ней странноватая надпись: Эдит Мэри Толкин, Лучиэнь, 1889-1971. И там же: Джон-Рональд Руэл Толкин, Берен, 1892-1973.

Могила находится в пригороде. Он совершенно не похож на английскую деревню, которую так любил Толкин, но зато похож на те человеческие поселения, где он провел большую часть жизни. Вот и в самом конце, на общественном кладбище, нам вспоминается все то же противоречие между обыкновенной жизнью и необыкновенным воображением человека, создавшего мифологию.

Откуда же оно, это воображение, населившее Средиземье эльфами, орками и хоббитами? Где источник того литературного видения, что переменило жизнь скромного преподавателя? Почему это видение так поразило умы и совпало с настроениями бесчисленных читателей во всем мире?

Толкин бы подумал, что ответов на эти вопросы не существует, и уж точно их нет в такой книге, как эта. Он не одобрял биографии как помощь литературному восприятию и, возможно, был прав. Его настоящая биография: "Хоббит", "Властелин Колец" и "Сильмариллион", ибо внутри этих книг и содержится правда об их создателе.