На паперти недостроенной надвратной церкви у стены, нахохлившись, сидел юродивый. При неимоверной рванине, веригах и живописно всклоченной голове, из которой он добывал очередную вошь, мстительно оглядывал и с торжеством давил на ногте. Словом, основательный такой юродивый, — как сказал бы отец Власий, ядреный. Когда Кирилл с Иовом приблизились, он забегал по паперти на четвереньках, вскидывая костлявым задом, заблажил:

— И-го-го! И-го-го! Едет, едет на коняшке князь Говно к своей Говняшке! И-го-го! И-го-го!

— Да-да-да! — подпел Кирилл в лад, недобро скалясь и проезжая мимо. — Ты хорошо стараешься, небожий человек! Ну, старайся, старайся — деньгу-то отрабатывать надо. Да-да-да! А обиды для себя я не вижу и с коня не сойду, не надейся. Давай показывай, что там у тебя на другой случай заготовлено!

Не оглядываясь, он въехал под каменные своды ворот.

Из церковного притвора вниз по ступеням посыпались копейщики в стеганых сермяжках, вытягиваясь в рядок и замыкая обратную дорогу. Арочный просвет впереди короткого туннеля перекрыла такая же цепочка, немедленно ощетинясь копьями.

— Как же все вы мне надоели! — тоскливо, с гулким отзвуком проговорил Кирилл. — Иов, где твои люди?

— Они здесь.

Одни серые тени упали на оба оцепления откуда-то сверху, другие поднялись за их спинами. Сами порхали легко и беззвучно, противники же их, бестолково тыкая остриями в никуда, обрушивались тяжело, издавали короткие стоны, вскрики и всхлипы, прекратившиеся, впрочем, довольно скоро. Крепкие руки братий подхватили недвижные тела и потащили прочь. В уже свободный впереди проем заглянул со стороны мастер Георгий. Кивнул Кириллу, быстро приблизился к Иову:

— Оба дозорных сняты. Прочих не примечено. Так что дальше двигайтесь, будто ничего и не было. Еще пятеро из... этих же, их 'почтовый голубь' и куратор — в сыроварне на Козьем выгоне. Сейчас берут.

Иов наклонился к нему с коня, спросил что-то.

Мастер Георгий дернул головой:

— Не знаю. Не обессудь...

И опять убежал, обернувшись на миг и наспех разведя руками.

Тронув гнедого, Кирилл выехал из подвратного сумрака на маленький сторожевой дворик с высокими каменными стенами слева и справа. Под ними ютились несколько недогоревших хибарок с пустыми проемами окон и дверей, чередующиеся с грудами мусора и черными оспинами от бродяжьих костров.

Вторых ворот за двориком не наблюдалось, поскольку стена, в которой им полагалось находиться, была почти до самого основания растаскана населением Червен-Городца для различных хозяйственных потреб. За ее остатками открылась широкая торговая площадь, в дальнем углу которой довольно оживленно копошился народ — в основном, возле лоточников, зазывавших на давным-давно задубевшие на морозе 'а вот пироги горяч-ч-чие!' да у ларей, предлагавших широкий выбор сортов старого пива и молоденькой бражки. От площади кривоватыми лучами разбегались прочь около десятка улиц и улочек.

Гнедой Кирилла направился прямо. Потом, повинуясь узде, взял влево. Наконец всхрапнул, затанцевал на месте, мотая головой и приседая на задние ноги.

— Иов! — сказал Кирилл растерянно. — Я не знаю, куда дальше! Я больше не вижу!

— Поводья отпусти. Поводья отпусти, княже! Губы коню порвешь!

Иов ухватил его запястье, заставил ослабить узду. Слегка сдавив пальцы, спросил:

— Ещё?

Кирилл поморщился:

— Нет...

Высвободив руку, потряс ею и выбрался из седла. Бестолково затоптался рядом, как давеча его гнедой. Подняв к темному небу пустые глаза, побрел вокруг Иова и коней на неверных ногах , пошатываясь и мало-помалу замедляя шаг. На втором круге остановился и упал лицом в снег.

— Ты полежи, а там решай, что дальше делать, — прозвучал над ним голос Иова. — Какой я тебе в том помощник? Поеду пока — у меня здесь тоже дела есть. Позже встретимся.

Мягкий перестук копыт сместился в сторону, постепенно отдалился и вскоре затих. Спустя какое-то время вместо него стал приближаться хруст снега под человечьими подошвами. Одна пара ног обошла вокруг, другая потопталась рядом, а чья-то рука осторожно потрясла за плечо:

— Эй, ратниче... Эй, ты живой, а?..

Кирилл пошевелился, неуклюже сел, едва не завалившись набок. Над ним стояли двое мужичков в заеложеных кожухах нараспашку, один в шапке, другой — простоволосый. Щербато, но дружелюбно заулыбались, заговорили наперебой:

— Живой! Ну, славтегоссди! Э, да ты юнак совсем! Чо, перебрал мал-мало, а? Ну, эт' ничо, эт' быват! Слышь, а ты того: не сиди на снегу-то, не сиди! Яицы отморозишь — девки огорчаться станут! Подымайси, давай-давай! Ну-тко, Еша, спомогни мне... Вот те и праздничек: вишь, уж и вовсе соколом глядишь! А товарищ-то твой куды подалси да с коником твоим? Ишшо воротится ай нет? Чичас самое оно: Карпушу навестить да по жбанчику и пропустить! А боле нам никакого лекаря и не надобно! Чо скажешь, юный ратниче, верно кумекаю? Да кличут-то тя как?

— Кирилл...

— Вишь! Уж и по-человечьи говоришь! А лиской-другой в мошне позвенишь — вот те и праздничек! А нам, сталбыть, до Карпуши — это во-о-он туды... Еша, спомогни ратному человеку...

Кирилл отвел от себя поддерживающие руки, прислушался к чему-то. Подвигал плечами, сжал-разжал пальцы, оглядев их, будто видел впервые. Запрокинув голову, торжествующе заорал во все горло:

— Да-а-а! Вижу! Бобынины палаты, да-а-а! Я все вижу, я все знаю, я все могу!

И захохотал без веселья в голосе.

Мужички попятились, делая примирительные жесты: дескать, да чо там, да мы ничо, да все путем...

Кирилл отвернулся от них, размеренно зашагал наискосок через площадь, подцепив на ходу пригоршню снега и жадно ухватив его ртом.

Улочка видом своим являла, что проживали на ней люди, преуспевающие в делах своих невзирая на нынешний упадок Червен-городца. На очередном повороте Кирилла окликнули с крылечка славного расписного теремка:

— Эй, юнак! А поди-ка сюда, яви милость!

Голос принадлежал обладателю приятного круглого лица и почтенного живота под вместительным турским халатом.

Кирилл остановился, повернул голову.

Приятность на лице переменилась на растерянность, тут же перешедшую в явный перепуг. Судорожно нашарив за спиной дверь, обитатель теремка с завидным проворством скрылся за нею.

Кирилл пожал плечами и двинулся дальше.

Улица вышла к бережку ухоженного пруда, разделившись натрое перед горбатым каменным мостом. У поворота направо и стояли те самые Бобынины палаты. Белокаменные, со многими службами и пристройками, с широкой лестницей, спускающейся к самой воде, коваными решетками ограды и разноцветными веницейскими стеклышками в стрельчатых окошках. Выстроенные некогда кичливым купцом Бобынею, они теперь пустовали, однако на ползучее разграбление явно отданы не были — видимо, приглядывал кто-то.

Кирилл высмотрел в частой череде витых столбов ограды боковой вход и прибавил шагу. Со спины его стал нагонять глуховатый стук копыт, смешанный с дребезжанием и скрипом повозки. А из-за угла впереди один за другим появились пятеро в легких полянских доспехах, бодро затрусили ему навстречу.

Кованые ворота были заперты на огромный висячий замок, но затейливая калиточка рядом оказалась приоткрытою. Кирилл отступил к ней спиною, поглядывая по сторонам, взялся за ножны.

Пятеро заходили 'неводом' справа, поводя мечами. Возок, сработанный на германский манер, остановился слева. Дверца открылась, наружу выбрался человек в меховом дорожном корзне поверх темно-зеленого кафтана. Остановив мечников коротким движением ладони в замшевой перчатке, проговорил с развязной галантностью:

— Благодарю за неоценимую помощь, князь Кирилл! Без вас поиски затянулись бы на неопределенное время, а оно сегодня весьма дорого. Не представляюсь и по этой причине, и за полной ненадобностью...

Он ухмыльнулся и отвесил шутовской поклон.

Пятеро возобновили свое движение, а Кирилл обнажил виленский клинок.

— С дороги, князь! — раздраженно проговорил человек в корзне. — Для нас ваша персона не представляет интереса. И, ради Всевышнего, бросьте оружие! Слово чести — останетесь в живых.

До Кирилла донесся отдаленный топот множества ног. Нападавшие также расслышали его, беспокойно завертев головами.

И снизу от пруда, и сверху улицы почти одновременно появилось по десятку бегущих людей, одетых ремесленниками да мещанами. В том, что они таковыми и являются, заставляла усомниться какая-то особая ладность в ухватках и разнообразное холодное оружие в руках.

По знаку человека в корзне один из его людей вложил меч в ножны, быстро полез через ограду. Прочие разделились по двое, выставив клинки в стороны.

Оба десятка вновь прибывших остановились на некотором расстоянии. От пришедших снизу один выступил вперед, прокричал:

— Оружие наземь! Князь Ягдар, и ты тоже!

— Ишь ты...— проговорил Кирилл как бы про себя. — И этому того же хочется — сговорились они все, что ли? Ну ладно, ладно, обойдусь и без него — сами пожелали...

Воткнув меч в снег, он неторопливо повернулся к высокому каменному крыльцу. Тот, кто перелез через ограду, уже успел безуспешно подергать запертую дверь, а теперь сверху настороженно обозревал происходящее.

Кирилл заложил руки за спину, задумчиво склонил голову набок.

Черное вороньё внезапно с шумом сорвалось с окрестных деревьев, заметалось, тревожно галдя. Сбилось наспех в рваные клочья стай и понеслось в разные стороны.

Человек на крыльце стал медленно приподниматься на цыпочках, одновременно вытягивая шею и выкатывая глаза. Сведенные судорогой пальцы заскребли по горлу. Когда мыски сапогов окончательно отделились от заснеженого крыльца, ноги задергались в воздухе, а от промежности по штанинам портов стало быстро расползаться темное пятно.

Срывающийся голос за спиной Кирилла прокричал что-то, ему немедленно ответили другие крики, шум и лязг.

Он обернулся несуетливо.

Оба десятка тех, что прибыли последними, ринулись навстречу друг другу, быстро сломав слабый заслон. Впрочем, двое из четверых успели поднять руки. Стояли, сторожко озираясь, — видимо, не слишком-то полагались на милость победителей. Из оставшихся двоих, не ко времени решивших проявить храбрость, один еще хрипел на земле, а другой — уже нет.Человек в корзне, также стоявший с предусмотрительно поднятыми руками у возка, перехватил взгляд Кирилла. Отшатнулся с выражением ужаса на лице, подавился всхлипом и застыл. Ладонь, которой он собирался заслониться, остановилась на полпути к окаменевшему лицу. Возница с выпученными от страха и раболепного усердия глазами, возвышавшийся на козлах надо всеми, монументальной позой своей смахивал на ветхозаветного пророка Моисея, останавливающего воздетыми руками воды Чермного моря.

Победители, начавшие тем временем помаленьку замыкать и сужать кольцо у входа, отчего-то оставили свое намерение и затоптались в нерешительности.

Кирилл углядел среди них заводилу, который требовал у всех сложить оружие, подмигнул ему по-приятельски. Оскалился в подобии улыбки.

— Князь Ягдар, не надо! — отчаянно закричал тот, падая на колени. — Я умоля-а-а...

Крик превратился в хрип, перешедший в утробное бульканье. Из-под щегольски завитых усов по обе стороны гишпанской бородки побежали струйки слюны. Человек наклонился вперед, упал ничком, отчаянно хватаясь руками за снег и сотрясаясь в рвотных спазмах.

— Славно-то как! — одобрительно заметил Кирилл, обращаясь к остальным, оцепеневшим от смертного страха. — И отчего это вы приуныли вдруг, гостюшки дорогие? А-а-а! Понимаю: нападать прискучило, наутек пускаться лень. Тоска, однако, — да? Ну ничего, ничего — сейчас развеселимся-распотешимся...

Он молодецки притопнул, подернув плечами, раскинул руки и затянул во весь голос:

— Ты коси, моя коса-а-а, ды коса вострая-а-а!

Оборвав себя, деловито поплевал на ладони, крепко ухватил воображаемую косу и даже оценивающе встряхнул ее. Размахнулся пошире, выкрикнул с лихой удалью:

— И-и-и-эх! — и опять завел: — Ты коси, моя коса-а-а!..

Тела волною повалились в одну сторону друг на дружку — будто кто-то, как коврик, выдернул землю из-под ног.

— Славно, славно! А теперь скоренько вскочим на резвы ноженьки да повторим опять — я же вижу, что понравилось! И-и-и-эх! Ты коси...

— Остановись, княже, — попросил голос за спиной. — Остановись.

В проеме неслышно отворенной двери стоял Белый Ворон.

— О... И вы здесь, Белый Отче, — равнодушно отметил Кирилл, глянув через плечо и не выпуская из рук невидимой косы. — Иду, уже иду. Мне тут совсем малость осталась...

Он опять взмахнул — с огоньком и задором:

— И-и-и-эх!

Ворон спустился к нему, положил ладонь на затылок. Кирилл, чуть помедлив, бросил 'косу', покорно побрел к дому. У крыльца ладонь переместилась на плечо:

— Отпусти их из-под власти своей, княже.

— Нет, Белый Отче. Или разбегутся, или мне опять придется... Где 'неусыпающие'? Где наши люди? — выкрикнул он зло.

— Да вот же они... — повел рукою Ворон.

Над глухими заборами на противоположной стороне улицы поднялись по пояс охотники 'неусыпающих', наложили на луки стрелы с вытянутыми противокольчужными наконечниками, изготовились. Окошки нижнего и верхнего уровней палат разом распахнулись, оттуда выдвинулись граненые стволы винтовальных пищалей, а из-за обеих крыльев дома со стороны внутреннего двора появились и послушники брата Иова, и он сам. Быстро сомкнулись, окружив ступени.

— Значит, вот так, да? — глухо спросил Кирилл непонятно кого. — Ладно, ладно...

Бездвижно висевший рядом с ним человек обрушился из воздуха на крыльцо, задышал со свистом. Повозившись, встал на колени, опустил лицо и потянул кверху руки — почему-то одну за другой. Скрытый за толстым витым столбом ограды застонал, закашлял надрывно человек у возка. Лежавший в луже блевотины владелец ухоженных усов с бородкою приподнялся, наладился было отряхивать лицо и одежду, но спохватился — тоже поднял руки. Один за другим стали присоединяться лежавшие вповалку 'скошенные', потихоньку перебираясь на колени и боязливо поглядывая в сторону своего 'косца'. Возница на козлах так и не переменил своей величественной, но вместе с тем подчеркнуто законопослушной позы.

— Иов, ты все это подстроил... — то ли спросил, то ли подытожил Кирилл.

— Да, — подтвердил тот. — Я тоже.

Ладонь Белого Ворона легонько похлопала по плечу:

— Пойдем-ка в дом, княже. Пойдем, пойдем...

Глава 27

Комната, в которую вошел Кирилл, очевидно, раньше была девичьей светелкой. На резной полочке, намертво вделанной в стену, от прошлой хозяйки остались брошенными пустые стеклянные сосудцы из-под каких-то благовоний, половинка черепахового гребня и пучок засохших веточек вербы с полуоблетевшими 'пушистиками' в поливном кувшинчике. Кресло с высокой спинкой и оторванными подлокотниками да две широкие лавки разной высоты были явно принесены откуда-то. В кресле, наклонившись над объемистой скрыней и чем-то позвякивая в ней, сидел Димитрий. Когда дверь открылась, он поднял лицо, захлопнул крышку и, морщась, водрузил поверх нее вытянутые ноги. Движением глаз указал Кириллу место напротив себя: