* * *
Люди издавна боялись укуса фагора — но в эту эпоху укус вши фагора был ещё более ужасным.
Обычно укус вши не доставляет беспокойства фагору, да и человеку. При укусе она впрыскивает в кровь сильное обезболивающее вещество и высасывает кровь совершенно незаметно, так как она необходима ей для продления рода. При этом насекомое крепко впивается в кожу, комфортабельно устраиваясь на ничего не подозревающей жертве.
У вши сложные половые органы и совершенно отсутствует голова. В её крошечном теле нашел надежное убежище вирус гелико. Отсюда, дождавшись благоприятных условий, он начал своё триумфальное шествие по планете. Такие условия для вируса возникали только дважды в Большой Год Геликонии. Целая цепь событий должна была решить судьбу здешнего человечества: климат, социальные реформы и гелико-вирус.
Вместе с ядовитой слюной вирус устремляется из тела вши в кровь человека, которого кусает вошь. Следуя своим октавам, вирус находит путь в человеческий мозг, в гипоталамус. Там он вызывает мучительное жжение во всём теле и нередко смерть.
В гипоталамусе, этом центре ярости и похоти, вирус воспроизводит себя в бесчисленных копиях, которые бурей обрушиваются на человечество.
Жуткие мучения, которые испытывают жертвы, в большинстве своем остаются неописанными, так как и жертвы и свидетели чаще всего погибают.
* * *
Все эти факты были установлены в результате терпеливого наблюдения и тщательной дедукции. Ученые Авернуса были хорошими наблюдателями, имеющими прекрасную аппаратуру. Чтобы получить исчерпывающие данные, им даже не было нужно спускаться на поверхность планеты.
Однако их пожизненное заключение на станции давило на них не только чисто психологически. Они понимали, что не имеют возможности непосредственно проверить свои гипотезы. Вирус убил бы и их.
Их понимание причин распространения так называемой костной лихорадки с некоторых пор стало предметом горячих споров. Новые знания и наблюдения породили новые гипотезы. Исследования показали, что во времена затмений и нашествия вируса происходит изменение состава пищи людей. Ратель вышел из моды. Брассимпсы, богатые витаминами и многие столетия спасавшие людей от смерти, тоже исчезли из их рациона. Не послужило ли такое изменение диеты причиной ослабления сопротивляемости людей вирусу? Дебаты разгорались всё жарче и наиболее горячие головы уже высказывались за то, чтобы совершить незаконную экспедицию на планету, несмотря на опасность.
* * *
Не все заболевшие костной лихорадкой погибали. Выживала примерно одна треть. Остальных убивали сами соплеменники, соседи, оставляя трупы стервятникам, целые тучи которых теперь парили над селениями, ожидая следующей жертвы. Многие люди, боясь смерти, покидали селения, — но лихорадка настигала их в дороге. Из умерших в пути только немногие получали свою могилу.
Выжившие от болезни теряли треть своего веса и даже впоследствии не восстанавливали его, так как изменялась генетическая структура их клеток. Эта структура передавалась следующим поколениям. Такое сложение сохранялось до начала Зимы Великого Года. А затем приходила ещё более страшная Жирная Смерть.
Как бы в качестве компенсации за эти экстремальные сезонные диморфические изменения, оба пола на Геликонии были примерно одинаковы по росту и по весу. Он составлял приблизительно 12 стоунов в старых земных мерах веса. Выжившие от костной лихорадки снижали свой вес до 8 стоунов. Она приспосабливала их скелет к новому весу — и он оставался неизменным до тех пор, пока жуткая Жирная Смерть не приносила драматические обратные изменения.
Аоз Рун был одним из первых, кто пережил новый цикл этой трагедии. После него многие миллионы были обречены на страдания и смерть. Некоторые племена, жившие в отдаленных уголках планеты, таких, как Геспатеш, не испытали этого удара, — но их потомкам было суждено жить в изменившемся мире, и у них не было шансов продолжить свой род. Две страшные болезни, порождаемые вирусом, на самом деле были одной болезнью — и эта болезнь, эта царица смерти, была одновременно и спасителем. Она несла на своем окровавленном мече средство для выживания человечества в необычных условиях жизни на планете.
Дважды за Великий Год людям приходилось пролезать в игольное ушко, куда их загоняла вошь фагоров. Это была цена их выживания, их дальнейшего развития. Из смерти, из явной дисгармонии, из предсмертных хрипов и воплей рождалась чистая нота уверенности в том, что всё происходит так, как надо, что всё происходящее — к лучшему. Но только те, кто смог сохранить веру в будущее, слышали эту ноту и верили ей.
* * *
Когда замер скрип костей, погрузившись в мягкую глубину странной музыки, жгучие пустыни боли оросились блаженной влагой. Это было первое, что ощутил Аоз Рун. Всё, что предстало его глазам, когда к нему вернулась способность видеть, — это скопление странных округлых предметов с размытыми очертаниями и неопределенными цветами. Для него они не имели смысла, да он и не искал его. Он просто лежал там же, где упал, с открытым ртом, неестественно прогнувшейся спиной, закатившимися глазами. Он ждал, пока сможет сфокусировать свой взгляд.
Живительная влага ливня помогла ему обрести сознание. Хотя он ещё не мог управлять своим телом, он ощутил, что руки ему уже повинуются. Редкие мысли посещали его. Он видел бегущих оленей, себя, бегущего за ними, смеющихся женщин, Фреир, сияющий сквозь кроны высоких деревьев. Мышцы его сжимало судорогами, как у старого пса, лежащего возле камина и видящего сны.
Округлые предметы постепенно превратились в валуны. Он лежал между ними, как будто сам стал частью неорганического мира. Он лежал с руками, закинутыми за голову.
Превозмогая боль, он двинул всеми конечностями. Вскоре он смог сесть, упершись руками в колени, и посмотрел на реку. Странное удовольствие ощутил он, слушая звуки жизни. Он пополз на животе к берегу реки и напился. Со странным удовлетворением он смотрел на безмятежно несущуюся воду. Пришла ночь. Он заснул, уткнувшись лицом в руки.
Пришло утро. Свет двух солнц согрел его. Он встал, держась за жиденький ствол ближайшего дерева. Затем он повернул голову, удивляясь тому, что смог совершить это несложное движение. В нескольких ярдах от него, отделенный узким потоком, стоял фагор и смотрел на него.
— Значит, ты всё ещё жив, — сказал он.
* * *
За долгие века, теперь затерянные в древности, во многих странах Геликонии зародился обычай убивать вождя племени, когда у него появлялись первые признаки дряхлости. Способ убийства был разным для разных племен. Хотя короли и вожди были посланы на землю самим Акха, жизнь их была ограничена. Как только правитель лишался сил и не мог отрубить голову человека одним ударом или удовлетворить сексуальные желания своих жен, его душили, подавали чашу с отравленным вином или убивали каким-нибудь другим способом, принятым за обычай в этой местности.
Точно так же убивали и тех членов племени, которые заболевали заразной болезнью. В те давние времена милосердие было неизвестно людям. Заразные болезни подвергались целительной силе огня. Причем на костер вместе с больным шла и вся его семья. Однако даже такое свирепое "лечение" не спасало от костной лихорадки и всё чаще разгорались костры, всё громче звучали предсмертные крики несчастных.
И несмотря на всё это, человечество медленно, но неуклонно продвигалось к цивилизации, без которой люди не смогли бы жить вместе и на земле царила бы разрушительная анархия. Теперь уже появились больницы, доктора, жрецы. Все они могли облегчать страдания больных, но не излечивать болезни полностью.
Аоз Рун выздоровел без их помощи. Его могучий организм сам переборол болезнь. Не обращая внимания на фагора, он подошел к воде, вошел в неё по колени, наклонился, зачерпнул воды в пригоршню и стал пить.
Струйка воды, пробежавшая между его пальцев, потекла по бороде и с легким звоном снова вернулась в бегущий поток. С Авернуса заметили даже эти маленькие капли. Сверхмощные телескопы спутников наблюдения отмечали каждый жест лорда Эмбруддока, задыхавшегося от изнеможения на маленьком острове. Авернус передавал все поступающие с планеты картины в Геликонианский Институт.
Приемная станция Института располагалась на Хароне, луне Плутона, на самой окраине Солнечной системы. Все события на Геликонии здесь обрабатывались и передавались в виде бесконечной саги всем людям Земли и на другие планеты.
Огромные экраны стояли на больших площадях, способных вместить громадное количество зрителей. Обычно эти аудитории были пусты, но когда в жизни Геликонии намечались важные события, люди стекались в аудитории, как пилигримы. Геликония была самым любимым зрелищем на Земле. Никто из её обитателей не был знаком со всеми аспектами жизни на далекой планете. Но имена Аоза Руна, Шэй Тал, Бри, Лэйнтала Эйна были у всех на губах. С тех пор, как умерли земные боги, другие фигуры заняли их места.
Люди принимали Аоза Руна как своего современника, пусть и живущего в другом мире. Они заполняли аудитории, шурша своими самосветящимися одеждами. Слухи о страшной болезни, о затмениях распространялись по Земле, как они расползались вокруг Олдорандо.
Люди, наблюдавшие за Геликонией на экранах огромных головизоров, забывали о том, что эта планета находится от них страшно далеко. Даже ученые на Авернусе были отрезаны от планеты, которую изучали. Они были отрезаны и от родной Земли. Ведь они передавали сигналы на Землю в то время, когда эти аудитории ещё даже не были построены, а зрители ещё не родились. Сигналы долетали до Земли лишь через тысячу лет — а за это время менялась не только Геликония...
И те, кто сейчас, затаив дыхание, смотрели на огромного Аоза Руна, пьющего воду, смотрели, как с его бороды стекают капли и падают в реку, даже не задумывались о том, что смотрят на человека, находящегося от них в тысяче лет времени и в тысяче световых лет расстояния. То, что позволяло им это наблюдать, было технологическим чудом. Физическая конструкция межзвездного передатчика была настолько огромна и тяжела, что её нельзя было разместить в космосе. Он находился непосредственно на северном полюсе планеты. И только метафизики могли сказать, кто существует в данный момент: Аоз Рун или те, кто смотрит на него...
И всё же, не требовалось большого ума, чтобы понять, что макрокосмос и микрокосмос взаимосвязаны, объединены такими явлениями, как гелико-вирус. Гелико-вирус объединял людей и фагоров в одно целое, заставляя их проникать сквозь игольное ушко выживаемости. Понимание шкалы малого и большого помогало каждому землянину ощутить бесконечный порядок в бесконечной Вселенной.
Люди смотрели, и их воображение функционировало, но гелико-вирус, несущий смерть людям на далекой планете, не был плодом их воображения.
ГЛАВА 13. ВИД С ПОЛ-РУНА
На земной станции наблюдения прекрасно знали, что такое костная лихорадка. Это была часть сложного комплекса воздействий, вызываемых вирусом, который ученые станции назвали гелико-вирус, и воздействие этого вируса люди на станции наблюдения поняли куда лучше, чем те, кто страдал от этого вируса.
Исследования геликонианской истории показали, что этот вирус активизируется дважды в Большой Год Геликонии. Это происходило во время двадцати затмений, происходящих в пору Весны, и позже, во время шести или семи затмений Осени. Космические знамения совпали по времени со вспышками активности вируса, и казалось, что они являются их первопричиной.
Для жителей Геликонии эти два явления были совершенно разными. Стремительное распространение вируса и болезни влияло на историю тех стран, где он распространялся. Сам же вирус был пренебрежительно мал. Чтобы глаз человека мог увидеть его, вирус нужно было увеличить в десять тысяч раз, ведь он был размером всего в девяносто семь миллимикрон.
Ученые Авернуса поняли функцию этого вируса. Подобно древнему богу индусов Шиве он осуществлял функции разрушения и сохранения. Он убивал — но за этим следовало возрождение. Без этого вируса на планете исчезла бы и человеческая жизнь.
И именно потому, что он был на Геликонии, ни один землянин не мог ступить на планету и остаться живым. На Геликонии правил вирус гелико. Он установил вечный санитарный кордон вокруг планеты.
А пока костная лихорадка ещё не вошла в Эмбруддок. Она приближалась к нему так же неуклонно, как приближалась армия великого кзанна Хрл-Брахл Ирпта. Сейчас ученые Авернуса гадали, кто же ударит первым...
* * *
Умы жителей Эмбруддока были заняты совсем другими мыслями. Главный вопрос, волновавший тех, кто был близок к власти, заключался в том, как эту власть захватить, — а потом, как удержать её.
К счастью для человечества, окончательного ответа на этот вопрос не существует. Но Тант Эйн и Фаралин Ферд, жизнерадостные и обеспеченные люди, не интересовались абстрактными проблемами. Прошел уже почти год со дня исчезновения Аоза Руна, когда два лейтенанта взяли на себя всю власть в городе. Мало интересуясь его делами, они вели полную роскоши жизнь. Это весьма им нравилось. Но мало удовлетворяло Райнила Лайана. Когда Ингсан Атрей умер, он, с помощью лейтенантов, присвоил себе пост старейшины совета мастеров, подчинил их себе и решил ввести совершенно новую систему жизни в Олдорандо. Систему, которая царствовала в Борлиене и которую он уже хорошо изучил. Она позволяла ему бескровным способом сосредоточить в своих руках всю власть. Он решил ввести денежное обращение и отменить древний обычай натурального обмена. С этого времени в Олдорандо ничего нельзя будет взять просто так. За всё, даже за хлеб, придется платить деньги. А деньги людям будет платить он — за работу на него, нового лорда Эмбруддока. Таким образом, все будут зависеть от него.
Довольные тем, что получат свою долю, Тант Эйн и Фаралин Ферд согласились с планом Райнила Лайана. С тех пор, как исчез Аоз Рун, торговля стала центром жизни. Привлеченные смутными слухами о небывалом могуществе и процветании города торговцы всё чаще приходили в Олдорандо со всех сторон света, чего тут никогда раньше не случалось. Караваны с севера издавна привозили соль — очень важный и нужный продукт. С юга теперь регулярно приходили торговцы из Борлиена, хотя они уже научились бояться своих свирепых северных соседей. Они привозили игрушки, серебряные музыкальные инструменты, а также фрукты, сахар, сладости. Борлиенцы хотели получать деньги — но в Олдорандо не было денег и торговцы принимали кожи, меха, зерно. Они использовали для перевозки товаров прирученных стунжебагов — но по мере того как на планете становилось теплее, этих могучих животных становилось всё меньше.
С запада через вельд иногда приходили торговцы из Кейце. Они торговали бронзовой посудой. Они использовали для переноски товаров рабов и потому их было немного, но по мере того, как искусство одомашнивания хоксни распространялось всё шире, торговцев становилось всё больше и они прибывали из всё более и более отдаленных мест. Торговцы приходили теперь даже с востока, из неведомого ранее Трибриата — сперва изредка отдельные первопроходцы, потом целые караваны. Это были маленькие темнокожие люди, у которых рабами были мадис или фагоры. Они привозили различные драгоценности и украшения из цветного стекла, которые чрезвычайно понравились женщинам Олдорандо. Ходили слухи, что некоторые женщины спали с этими темнокожими людьми, и уже всем было доподлинно известно, что они торгуют рабынями-мадис, весьма изобретательными в делах любви, чем они выгодно отличались от женщин Олдорандо. И несмотря на такую плохую репутацию, этих торговцев принимали — из-за их украшений, великолепных ковров, накидок, гобеленов, каких никогда раньше не видали в Олдорандо. И всем этим торговцам требовалось жильё. Рабы Олдорандо спешно воздвигли целый городок к югу от города, который иронически назвали Паук. Здесь для торговцев было всё — и жильё, и места, где готовить пищу, и торговые палатки. Им было запрещено входить в сам город — но влияние торговцев быстро возрастало, и некоторые из них поселились уже в самом городе, привнося сюда свои обычаи.
