Великий князь

— Да все как обычно: этот вот душегубец матерый, тот падчерицу-малолетку снасильничал, остальные разбоем на дороге промышляли.

Обсуждение нравственных качеств и преступных заслуг подопытного материала надолго не затянулось — вернее, сразу закончилось в связи с появлением переодевшейся ученицы Гуреевой и деловито-собранного наставника.

— Fran gam copulat! Prima tabula — vos, secundae tabulae...

Распределив душегуба, насильника и почти всех разбойников-грабителей между "бестолочами, не знающими с какой стороны браться за ланцет", и отдав наименее пострадавшего смертника в нежные девичьи руки, мэтр Жанье отошел к столу с учебниками и скомандовал начинать.

— Похоже, лезвие и по кости прошлось...

— Так, пулю вроде подцепил, вытягиваю!

— Пережми кровоток. Ах ты!..

Спокойные деловитые переговоры студентов, ничуть не заглушающие влажные звуки их работы; бульканье сосудов с обеззараживающими и кровоостанавливающими составами; тонкий лязг использованного инструмента, бросаемого на поднос. Сдавленные хрипы и протяжное мычание надежно зафиксированных "пациентов"; размеренные шаги и придирчивый взгляд строгого наставника; потеки крови на столах и россыпь темных капелек под ними — и над всем этим плыл басовитый храп задремавшего писца... В такой обстановке едва слышный сип, с которым душа насильника-педофила покинула его порядком изувеченное тело, никто так и не услышал.

— Mortuus est ? Triginta ictus ferulae subduximus enim male providerit dose of Papaver!!! Ante finem mensis studio culpa sit in pane et aqua.

Благородная латынь в устах Венсана Жанье временами приобретала очень сочные и многозначительные интонации. Кто сказал, что язык древних римлян умер? Стараниями скромного французского медика он вполне себе жил и даже развивался!..

— Magister?

Развернувшись на каблуках, носатый мэтр величаво подплыл к последнему столу. Оценил состояние "пациента", который и без обезболивающего питья спокойно себе лежал с закрытыми глазами и сопел. Затем осмотрел обработанную и подготовленную к шитью резаную рану, и изогнутую стальную иглу, уже заправленную шелковой ниткой. Довольно хмыкнул и поощрительно кивнул — оставшись наблюдать за тем, как разверстую плоть стягивает аккуратно-ровный шов. Затем было наложение пропитанного целебным отваром тампона, потом умеренно-плотная повязка, и наконец — то, что интересовало доктора медицины больше всего. Убрав использованный инструмент и скляницы с целебными составами, девушка наложила на рану свои узкие ладони, прикрыла глаза и зашептала строки короткой молитвы. Почти беззвучные движения тонких губ, пробившая ее виски испарина, нарастающая бледность...

— Ego te clarificavi, magister.

Успешно делая вид, что ничего интересного он и не увидел, мэтр Жанье похвалил усердие и легкую руку ученицы. Дождался, пока она приведет себя в порядок, переоденется и покинет обитель скорби и боли, называемой подвалами Разбойного приказа. Вернулся к ее столу, мимоходом обругав подвернувшегося студента, быстро смотал и убрал с тела повязку — и за малым не ткнулся своим выдающимся носом в недавно зашитую плоть. Помял стежки, осмотрел тампон с небольшими следами сукровицы, пробормотал что-то неразличимое и задумался, терзая пальцами узкую бородку. Если бы мужчина не наблюдал все от начала и до конца, то мог бы поклясться своим дипломом — в том, что рану обработали и зашили дня этак три-четыре назад!..

— Combien de mystères garde Russiya...

Тем временем Аглая, даже не подозревавшая о зависти, одолевающей одного французского доктора медицины, молилась в небольшой деревянной церквушке Святых Константина и Елены — заодно мучаясь от нарастающей головной боли. В ее виски словно бы колотила пара маленьких молоточков, и потому она не обращала внимания на пристроившуюся за ее спиной пару стражников в черных кафтанах, торопясь отбыть положенное и быстрее-быстрее дойти до Дивеевой. Собственно, она бы сразу пошла (скорее побежала) к старшей ученице своего Господина, но как раз Домна и посоветовала-указала обязательность посещения любого храма после напитанных болью подвалов Разбойного приказа. Иначе ведь как получается? Была в таком месте, занималась там всяким разным (пусть и с благой целью изучения лекарского дела) — и не поспешила очистить душу от такой тяготы?

— Доброго здравия и долгих лет, барышня Гуреева.

— И тебе того же.

Нехотя отвечая на поклоны попадающейся навстречу дворни и приказных служивых, старательно держа осанку и плавный шаг, Аглая все же добралась до зельеварен Аптечного приказа, "потеряв" на входе свою охрану. Несколько переходов, еще один пост стражи, и наконец-то она там, куда так торопилась.

— ... я все губы искусала, чтобы не захохотать! Стоит себе голая, простоволосая, в одну только простынку обернутая — и на братца таращится. Выше его на полголовы, тяжелее на добрых два пуда, задом орехи колоть можно, а грудями и вовсе убить!.. Он ее греческой Артемидой-охотницей представляет и рисует, а она вся в мечтах — о том, как бы с Федькой в постели поваляться-побаловаться.

Скользнув в приоткрытую перед ней дверь, зеленоглазая девица под веселый смех скромно пристроилась в уголке.

— Рядышком Машка Робустова тем же самым бумагу пачкает — и заодно брата к челядинке ревнует. Сопля мелкая, а туда же!..

Быстро осмотревшись, девушка чуть обмякла и длинно выдохнула — чувствуя, как терзавшая ее боль немного отступила. Все было привычно, все знакомо — и эта самая обыденность действовала на Аглаю словно лекарственная настойка. В окружении полудюжины небольших бутылей темного стекла готовила какую-то микстуру Домна, равнодушно сиял своими колбами, змеевиками и прочими хитрыми штуками алхимический стол — и даже вид царевны Евдокии, протирающей чистой тряпицей глубокие латунные чаши больших рычажных весов, и то бы успокаивающе привычен.

— У италийцев кровь горячая, да и девки созревают раньше — так что еще года два-три, и...

Дивеева многозначительно замолчала и улыбнулась царевне — получив в ответ от нее такую же усмешку:

— Да как же! К тому времени батюшка Федьку с Ванькой точно оженит. Митюшу тоже. И мне под венец.

Погрустнев, четырнадцатилетняя дева провела ухоженными ноготками по мраморной столешне. Спохватилась, окинув взглядом короткий рядок из четырех маленьких котелков, в которых на водяной бане готовилось непонятное варево. Помешала в крайнем стеклянной палочкой, подхватила остро заточенную чертилку, и глянув на большие песочные часы, быстро вписала в свою Опытовую книгу пару коротких строчек. Задумалась, затем зачеркнула последнее слово и вписала другое. Кивнула сама себе — и начала выставлять перед "кастрюльками" аккуратные деревянные полешки. Аглая недоуменно сморгнула, пригляделась, и загадочные деревяшки разом превратились в разборные заливные формы. Видела она уже такие, и не раз — в царских мастерских, где пудовые свечи из воска льют. Правда, те заметно больше были?

— Ну, с божьей помощью приступим.

Замелькали в холеных ручках медные стаканчики-черпачки (свой для каждого котелка), упали на полированный камень и сразу же застыли разноцветными кляксами капли белесовато-прозрачной жидкости, потянулся к широкому зеву вытяжки легчайший, едва заметный парок...

— Уф!!! Все, пускай остывает.

Погасив три спиртовых горелки и поставив на четвертую взамен котелка большую колбу с водой, единственная дочь правителя Русского царства наконец-то оглянулась на Гурееву:

— Чего затаилась как мышка? Поди сюда, пожалею.

Поднимаясь со своего места, Аглая невольно поморщилась от боли, прострелившей в висках. Но уже через пару секунд не удержалась от невольной улыбки — когда вся ее тошнота и немощь разом унялись. По спине пробежались мурашки, затем пустое вроде бы средоточие послало по телу волну сладкой истомы... И тем обиднее было увидеть тень недовольства в синих глазах своей царственной ровесницы.

— Вижу, стараешься. Но все равно — мало!..

От подобных слов новоиспеченная дворянка тут же уткнулась глазами в пол.

— Молчишь?

За прошедшее время бывшая девка-селянка столь многому научилась, что ее и саму иногда брала оторопь. В нее буквально вбили умения и повадки, приличествующие девице знатного рода, безжалостно наказывая за малейшую оплошность в поведении и речи — и самым трудным было привыкнуть к тому, что за ней постоянно следят. Везде! От чтения книг у Аглаи до сих пор временами резало в глазах, зато при виде гусиного пера и чернильницы уже не появлялись слезы; строгие наставники больше не жаловались на ее невнимательность или отсутствие вопросов; вид чужой крови и ран вызывали у нее разве что легкую брезгливость... Впрочем, и та потихонечку исчезала.

— Если так и будешь молчать — я решу, что тебе опять потребна моя помощь.

Но вот привыкнуть к тому, что ей позволено не просто говорить что-то там самой царевне, но даже и возражать ей при случае!.. Этого пока у боярышни Гуреевой ну никак не получалось. А хотелось прямо-таки очень-очень, потому что после каждого занятия с синеокой красавицей у нее сильно кружилась голова, и мучили долгие болезненные спазмы в черевном сплетении. Польза от такой помощи тоже была, и очень даже заметная — но когда день-два после занятий ходишь кое-как, а есть не можешь вовсе...

— Ее дар пока еще слаб.

Даже не поворачиваясь в сторону Дивеевой, царевна отмахнулась от ее слов:

— А то я не вижу!..

Досадливо нахмурившись (что совсем не испортило ее удивительно нежное и красивое личико), Евдокия покосилась на алхимический стол, где в колбе как раз начала закипать вода. Вздохнула, затем сдернула с рук холщовые нарукавники и в полном молчании вышла за дверь.

— Ты не сердись на нее.

Уложив последнюю скляницу в шкатулку, отделанную изнутри янтарем, немного бледноватая целительница сделала странный жест — словно стряхивала с ладоней невидимую воду. Выматывающее это дело, готовить малую аптечку для царевича Иоанна Иоанновича!

— Ох, устала!.. Она добрая.

Поглядев на Аглаю, старшая ученица тихонечко засмеялась:

— Можешь не верить, но добрая. Для девы царской крови.

Мимоходом заправив под свою шапочку непокорную каштановую прядку, Домна аккуратно закрыла плоский прямоугольник невзрачной с виду шкатулки.

— Просто она за тебя переживает. И за себя. Настоящих подружек-то у нее всего ничего: Настя Мстиславская, Еуфимия Старицкая, ну и я. Ты... Тоже можешь стать ей настоящей подругой.

Потушив горелку под колбой с клокочущей водой, блюстительница и охранительница здоровья царской семьи в несколько движений организовала на угловом столике фарфоровые кружки с серебряными ложками. Затем несколько туесков с сушеными травами и ягодами, отдельно баночку с липовым медом — и напоследок вытянула с верхней полки ковчежец с мелко порезанным чайным листом.

— А как же остальные?

— Пустышки, коим нужна близость к царевне, но неинтересна она сама... Кстати, отвори-ка ей дверь, а то у нее руки заняты.

Евдокия вернулась явно в лучшем настроении, нежели уходила — вдобавок с большой мисой, наполненной кусочками темно-коричневой глины. Попадались среди черепков и светлые обломки, и в виде ровно-одинаковых квадратиков — и даже странно-пупырчатые, довольно противные на вид.

— Ух, все руки отморозила, пока из формочек выбивала!..

Ухватившись за протянутую кружку, рюриковна коротко повела носом, затем добавила в свой чай пару ягодок облепихи и сделала крохотный глоточек.

— А это у тебя с чем?

Оторвавшись от фарфоровой грелки, Дуня охотно принялась пояснять:

— Вот эти три кусочка с изюмом, здесь я дробленый грецкий орех сыпала, тут с зернышками арахиса. Это?..

С сомнением посмотрев на тот самый пупырчатый "черепок", девица-сладкоежка решительно его надкусила.

— А, лещина! Я ее немного обжарила для лучшего вкуса. Есть еще с бухарской халвой, с миндалем, с чищеными тыквенными, кедровыми и конопляными семечками...

Новое лакомство понравилось всем одинаково, и в то же время каждой по-своему. Домне показалось, что благодаря шоколаду она чуть быстрее восстанавливает свои силы, потраченные на приготовление микстуры. Царевна радовалась тому, что у нее наконец-то получилось задуманное — Митюша ей конечно подсказал что и как надо делать, но только в самых общих чертах. Аглаю же больше всего поразили необычные вкусовые оттенки съедобных "черепков" — а чуть позже неприятно удивила стоимость заморских ингредиентов.

— Скоро вся семья соберется...

Ополовинив кружки с горячим чаем и вдоволь полакомившись прохладными кусочками шоколада, девицы-красавицы пришли в умиротворенное состояние — в котором их вполне закономерно потянуло немного поболтать. Сначала обсудили опыты Евдокии с новой душистой водой на основе мелиссы и лимона, попутно измазав себе все запястья пробными образцами будущих духов. Затем коснулись личности царевича Иоанна Иоанновича, коему Великий государь доверил провести большой смотр порубежных полков на границе с Диким полем — под приглядом опытных бояр и князей, разумеется. Потом беседа как-то сама по себе перескочила на Персию вообще, и недавно возвернувшееся из нее Великое посольство — прибывшее не только с договором о любви и согласии меж двумя державами, но и с целой горой ответных даров шахиншаха Тахмаспа. Белые верблюды и золотистые скакуны породы дарашури, известные своей красотой и выносливостью. Щенки гепардов и снежных барсов, крикливые павлины и молодые кречеты, горы шелка и знаменитых на весь мир ковров, груды разных украшений... Уж очень понравились главе династии Севефидов русские пушки из чугуна, и пищали из тульского уклада — а так же возможность торговать мимо жадных до чужого золота Осман.

— Я себе несколько котят присмотрела, теперь вот мучаюсь: ирбиса взять, такого дымчато-серого, с пушистым хвостиком. Или пардуса с черными полосками вдоль спинки?..

Увы, но помочь Евдокии в ее сложном выборе они не успели — потому что в зельеварню пожаловала еще одна русоволосая девица, пришедшая напомнить о приближении полуденной молитвы.

— Заболталась! Аглайка, мой венчик!..

Всплеснув руками и моментально позабыв об оставшемся в кружке чае, царевна принялась быстро менять верхнее платье, то и дело поторапливая свою личную челядинку.

— Косу поправь... И ленту подтяни!..

Помогая госпоже привести себя в порядок, Аглая Белая нет-нет да и поглядывала на свою наставницу. И на черноволосую тезку тоже глядела, с ревнивой неприязнью.

— Меня проводишь и вернешься: котлы с черпачками отмыть, в горелки долить спирт, формы убрать... Хотя нет, их не трогай.

Уходя, Белая напоследок прожгла Черную откровенно ненавидящим взглядом. Вот только той, после знакомства с подвалами Разбойного приказа, на все эти страсти и эмоции было откровенно наплевать. Ее тезка сама что-то там себе придумала, сама на это обиделась, сама начала враждовать и тихонечко шипеть всякие гадости... Ну и пусть себе.

— Домнушка, неужто Великий государь и в самом деле не ведает, что его дочь увлекается алхимией?

— Он еще не решил, хочет ли знать об этом.