Зерно А

— Пожар уничтожил все легальные зерна.

— Многое, — уточнил Эдуард, — но не все. Какое-то время в Пороге не будет притока новых коматозников. Легальных, я имею в виду.

— И свежей цып-жратвы. Хотя нет. 'Фермы', как и 'Фонд', не пропадут. Это его долгоиграющие детища. Его образ святоши надежно защищен.

Я подумала об Эмме — пернатой девочке. Что будет с ней?.. Да ничего, черт возьми, с ней не будет! Судя по продажам цып-синтетики, птичка в платьице принцессы обеспечена на долгие годы, естественно, при условии, что Человек-Цыпленок скоро станет сотней неприятных воспоминаний и одним-единственным трупом. Я снова прислушалась к своим ощущениям. Действительно ли я чувствовала Цыпленка? Или это уже был кто-то другой?

Бомбер, например.

Еще пару минут в палате царила тишина. Телевизор выплевывал какую-то жизнеутверждающую песню и аплодисменты. Новогодний огонек? Что-то в этом роде.

— Бомбер знает гораздо больше, чем рассказал мне, — сказала я. — Уверена, он получит то, что хочет. Сегодня. Возможно, уже получил. Как — не спрашивай, не знаю. Его целью был Человек-Цыпленок, у него на Цыпленка свои планы, иначе, думаю, он бы давно нашел, как вытащить проглоченное зерно из меня и умыть руки...

— Не думаю, что это возможно. Вытащить из кого-то проглоченное зерно. Видишь ли, зерно...

— Эдуард, Бомбер чертовски опасный тип. Он поджег Церковь. У него было, как ты говоришь, это редкое зерно-поджигатель. Он угрожал мне, и его угрозы не были пустым звуком. Он получит свое. Более того, проглотив зерно 'А', не станет скрывать этот факт, как Человек-Цыпленок. Если он знает, — я сглотнула слюну, — как подчинить себе рядовые зерна, он это сделает. Вероятность того, что в Пороге появится новый поганец, зашкаливает.

— А ты?

— А что я? Я — нейтральная сторона. Бомбер знает мою позицию, знает, что я не стану вмешиваться в его грязные делишки. Именно поэтому он для меня не угроза. А я — для него.

В коридоре послышался топот шагов, открылась дверь и двое мужчин в халатах ввели в палату парня с перемотанной головой. Его голова походила на голову снеговика. За бедолагой по пятам следовала молодая женщина с перекошенным от волнения лицом.

— Прошу прощения... — начал было медбрат.

— Считайте, нас уже нет.

Эдуард рукой обвил меня за талию и вывел в коридор. Даже не смотря на то, что мы оба были грязные, в засохшей крови и пахли отнюдь не миндальными пирожными, он все равно выглядел как полубог. Его осанке мог позавидовать любой морской офицер.

— Куда пойдем? — спросила я.

— Пожалуй, тебе следует...

— Черта с два! Я не уеду, пока состояние Влада не нормализуется. Это не обговаривается, Эдуард.

Он вздохнул:

— Тогда — не первый этаж.

— Вот вы где!

София догнала нас. В ее руках было два белых пищевых контейнера. На верхнем контейнере стояли две пластиковые чашки с кофе, и пакетик с апельсиновым соком. Ни капельки кофе не выплеснулось, пока она шла.

Мы расположились на одном из диванов. Не смотря на максимально приближенную к домашнему очагу атмосферу, я ни на секунду не забывала, где нахожусь.

Здесь все пахло больницей: каждая подушка, каждая страница в сваленном кучей на журнальном столике глянце, каждый листок растущего в кадке розового куста пропитались запахом больницы. Даже украшенная 'дождиком', гирляндами и пузатыми шарами елка словно бы несла на себе штамп: 'Да, приятель, это все еще больница!'

Я почти не чувствовала вкуса еды. Что было в контейнерах? Картофель, отбивная, салат, брокколи и кусок подгоревшей запеканки ('новогоднего пирога', как сказала София). Еда горячими кусками проваливалась по пищеводу в желудок, принося насыщение, но не удовольствие.

Не у кого ни спрашивая, я закурила. Ко мне тут же подбежали и велели немедленно потушить сигарету. Тогда я вышла на крыльцо, села на лавку и курила, пока Эдуард не затащил меня внутрь, в тепло. Спрашивается, какая теперь к черту разница, тепло, не тепло, когда я коматозник? На мою ругань он не отреагировал.

Стрелка на больших белых часах ползла издевательски медленно.

София листала журнал, Эдуард сидел с закрытыми глазами, я же свернулась клубочком на другой половине дивана и пялилась в беззвучно работающий телевизор. Праздничный концерт, шампанское рекой, бенгальские огни, конфетти, двое кривляющихся ведущих, весь певчий бомонд страны за круглыми столиками. Крупный план — улыбающаяся сверкающая Примадонна поднимает бокал...

Что-то холодное коснулось моего лица. Я отозвалась на это прикосновение и открыла глаза. Эдуард. Он убрал волосы с моего лица. Под глазами у него были синяки, лицо осунулось, морщины, казалось, углубились. Меня как кипятком ошпарило. Я резко села на диване, из-за чего окружающая действительность протестующе выгнулась и начала медленно закручиваться спиралью.

— Который час?.. О нет. Влад! Что с ним?!

— Тише, Софию разбудишь. Влад в послеоперационной. Его состояние стабилизировалось.

Я некоторое время смотрела на Эдуарда, а потом накрыла ладонями лицо и разрыдалась.

Глава 41

Небо посветлело на два тона, но звезды оставались такими же яркими. Если небо не запрудят тучи, можно будет полюбоваться рассветом.

Владислав открыл глаза и кривовато улыбнулся. Он попытался поднять руку и махнуть в знаке приветствия, но я шикнула на него. Все равно не смог был. Брат был слаб настолько, чтобы даже махнуть рукой.

— Привет, — стараясь не шуметь, я пододвинула к его кровати стул, села и кончиками пальцев коснулась его руки. — Как дела?

Он облизал нижнюю губу, его улыбка стала на миллиметр шире. Он был очень бледен, его кожа имела нездоровый пепельный оттенок. Глаза с поволокой. Но это был Влад, мой Влад. Живой Влад.

— Привет. Уже хорошо, ведь ты рядом, — ответил он. — Живот, правда, болит. Я что, съел что-то не то?

Это у Владислава такой юмор.

Я погладила брата по голове:

— Ничего, скоро все пройдет.

— А как моя сестра поживает?

— Хорошо. Ведь ты рядом.

Влад в упор посмотрел на меня. Он всегда лучше меня умел играть в гляделки. Я первой отвела глаза.

— Рита, это был очень необдуманный поступок: соваться в место лежанки зверя. Тебя могли ранить...

— За вами, парниша, нужен глаз да глаз.

Он не улыбнулся:

— Рита, я все знаю.

— Ты о чем?

— У меня не было основания не поверить ему. Когда тебя не собираются долго держать среди живых, тебе начинают говорить правду. Он назвался Стефаном. Он сказал, что ты коматозник.

Я знала, что хочет услышать Влад. Любопытно, но мой голос даже не дрогнул:

— Он сказал правду. Ты ненавидишь меня?

— Рита, — брат прикрыл глаза и поморщился, — пожалуйста, вот только не начинай пороть чушь, чем наверняка добьешь меня.

— Влад...

— И каково это?

— Что?

Он открыл глаза и выразительно посмотрел на меня:

— Каково быть коматозником?

И знаете что? Я ответила:

— Ну... я могу щеголять в майке в пятнадцатиградусный мороз и не замерзну. Влад, — я придвинулась к нему, сжала его руку и заглянула ему в лицо, — клянусь, я все та же.

— Нет. Не та. — Закружилась голова, когда он шепотом добавил: — Ты стала морозоустойчивой.

— Это было ничуть не смешно, — процедила я.

Перед внутренним взором мелькали видения, в которых Влад съедает очередную порцию горькой правды. Кому понравится, что его сестре стреляли в голову?

— Конечно, не смешно, — согласился он. — Ты могла рассказать мне обо всем, и не говори, что у тебя не было возможности.

— Я боялась твоей реакции. И все еще боюсь ее.

— О какой реакции может быть речь? Да я пальцами с трудом могу пошевелить!

— Влад, мне так жаль!

— Жалко у пчелки, — проворчал брат, морщась, когда я принялась расцеловывать его.

— Прости, прости, тебе больно?

— Терпимо. Ладно, если хочешь, — Влад деланно снисходительно вздохнул и закатил глаза, — можешь продолжать. Чмокнешь меня в нос?

Я запечатлела поцелуй на кончике его носа.

— Я не уберег тебя, Рита, — сказал он внезапно потяжелевшим голосом, и я отодвинулась от него. — Никогда не прощу себе этого.

— Знакомая пластинка. Именно этим я всю ночь пилила Эдуарда и Софию.

— Они тоже здесь?

— А как же. Ты у нас главный нарушитель спокойствия. — Я подумала и добавила: — И главный подарок на Новый год.

Верхушки тополей, похожие на рыбьи скелеты, заметали небо, будто хотели соскрести с него неоновые звезды. Молодой месяц со свитой из облаков важно плыл к горизонту.

Мы молчали, глядя друг на друга. Рука об руку с таким молчанием обычно идут неловкость и напряжение. Но, ни того, ни другого в протянувшейся между нами тишине не было. Никогда не было.

Влад первым заговорил:

— Тебе пригодилось то, чему я тебя научил?

Что толку скрывать?

— Да. В одного стреляла. Второго честно хотела пристрелить, но, в конце концов, его прикончил идущий по моему следу призрачный киллер.

Я продемонстрировала седую прядь волос. Взглянув на окаменевшего Влада, пожала плечами с видом 'дерьмо случается'.

— Расскажи подробнее, — процедил брат. — Подробнее!

— А-а, — я отмахнулась, — позже. Все завязано на 'Темной стороне'. Скоро ты узнаешь всю историю от и до, причем, у тебя будет широкий выбор источников, откуда черпать информацию. Надеюсь, ты обратишься к тому, который сидит перед тобой.

Несомненно, Влада ожидали много насыщенных открытиями минут. Громову повезло, что брат некоторое время будет не в кондиции: у засранца, следуя терминологии ученого мужа Гранина, есть время сделать 'обширный заказ на собственные похороны'.

— Рита.

— Черт возьми, не сейчас, окей? В итоге, ты рассвирепеешь, у тебя безумно заблестят глаза, и запульсирует жила на виске, и мне придется звать кого-то, чтобы вкололи тебе успокоительное.

— Ты оскорбительно низкого обо мне мнения.

Я поправила ему подушку.

— Но, заметь, не смотря на это, все равно люблю тебя.

— И я люблю тебя.

Атмосфера перемирия, любви и заботы растеклась в воздухе. Я наслаждалась каждым мгновением спокойствия.

Я решила для себя, что не расскажу ему об Агнии — о том, что она натворила. Я не держала на нее зла, каким бы отвратительным не был ее поступок. Думая о ней, я испытывала щемящую боль в груди. Но эта боль была без слез. Я не буду оплакивать ее. Знаете, я простила ее. И отпустила. Куда бы теперь ни привел ее путь... Я знала, что не буду это выяснять.

В палату постучали.

— Можно? — поинтересовался из-за двери Эдуард.

София вошла следом. Она еле перла огромный букет роз. Не удивлюсь, если букет был тяжелее меня. Черт, где они выдрали розы в такое время? Она улыбнулась Владу, блеснув жемчужными зубами, и потупила взгляд.

— Как на похороны, — заметил брат.

— Язык прикуси, — прошипела я. — Если бы не смягчающие обстоятельства, я бы непременно влепила тебе хороший подзатыльник за эти слова.

Широченные улыбки синхронно расползлись по лицам обоих мужчин.

— На самом деле, я не против подзатыльника, — заметил Влад. Ямочки на щеках придавали ему невинный вид. — Надеюсь, Эдуард тоже не будет против, когда я буду откручивать ему голову. Эд, мужик, — в голосе брата появились рычащие нотки, — ты мой суфлер, черт возьми, пока меня нет в Пороге, и ты тоже не уберег эту проблемную женщину от проблем.

Ну вот, начинается.

Эдуард покачал головой, и полными грусти глазами взглянул на меня:

— Что я тебе говорил? Ты на очереди.

— Не-а. Мне он не грозился ничего открутить. У нас, видишь ли, момент счастливого воссоединения. Я его любимая сестра.

— А я его лучший друг.

— Увы, я все еще бью тебя по всем статьям.

— Знаю.

Мы дружно захихикали. Эдуард? Да захихикал? Воистину удивительное утро.

— Вообще-то в этом нет ничего смешного, — заметил Влад с все еще играющей на лице легкой, как бриз, улыбкой.

— Брось, ты не настолько трудолюбив, чтобы скручивать головы направо и налево. К тому же, это потребует огромных затрат энергии. А ты сейчас и стакан воды поднять не сможешь.

— Спасибо, сестренка. Люди любят выглядеть глупо. Я тоже люблю. — И он этак игриво, весь из себя хитрый, зыркнул на Софию. Черноволосая хихикнула. И она туда же?

Минут через десять в палату вошла доктор и выставила нас за двери. Никто не возражал — Владу нужно отдыхать и набираться сил.

— Софии понравился Влад, — сказал Эдуард, закрывая за мной дверь.

Черноволосая метнула в него свирепый взгляд.

— Только учти, София, — я позевала и не потрудилась прикрыть рот ладонью, — он настоит на том, чтобы первого ребенка, если это будет мальчик, назвать Тимофеем. В честь нашего дедушки. Не спорь с ним, запомнила? Нервы целее будут.

София долгие пять секунд поочередно всматривалась в наши лица, а потом поджала губы и рявкнула:

— Да ну вас!

Глядя вслед уносящейся по коридору девушке, я задумчиво произнесла:

— Она без шансов. Влад не парень, а ходячее Обаяние. Они ведь прежде не встречались, так?

— Нет.

— Ладно, говорливый ты наш, — я остановилась, чтобы позевать. Зевота раздирала рот. Тело ныло, как если бы меня атаковала стая обезьян. — Когда там нам разрешили навестить Влада?

— В десять утра.

— То есть у нас есть четыре с половиной часа.

Эдуард улыбнулся уголками губ:

— Душ, сон и обратно?

Я улыбнулась в ответ и взяла его под руку.

— Именно в таком порядке.