Анжела прикоснулась кончиками пальцев к его ладони — и звуки стихли. Словно кто-то в голове прокрутил ручку громкости до минимума.
С минуту Тропов приходил в себя. Перед глазами плясали красные круги. Шум листвы казался оглушительно громким.
Твою мать! Только бы не сойти с ума!
Тяжело дыша, он сел на корточки. Мысли сталкивались с грохотом танков. Больше всего на свете сейчас хотелось попасть в прошлое. В то время, когда никаких мертвяков не было. Когда будущее казалось таким спокойным. Когда можно было мыться, не заботясь о нагреве воды, когда еду покупали в магазине!
Когда... Можно продолжать до бесконечности.
Отпустив руку Тропова, Анжела побрела к туману. Сергей хмыкнул и заковылял за мертвячкой.
Там, в тумане, ждал Кивир.
И Сергей во что бы то ни стало жаждал получить ответы на все свои вопросы.
* * *
Туман позволял разглядеть детали только мельком. Однако и того, что видел Сергей, хватало, чтобы испугаться.
Они вырастали как тени. Люди-грибы: без рук, без ног — лишь тонкое туловище да сморщенная голова. У существ была серая кожа, местами в темно-зеленых пятнах. Рты людей-грибов то открывались, то закрывались, но ни звука не доносилось из глоток.
Тропов тер глаза, чтобы прогнать галлюцинации, но существа вновь и вновь появлялись из тумана. Лишь одна мысль билась в голове: получается, что твари всегда были в лесу? Но откуда они появились? Или всё дело в серой мгле?
Иногда Анжела останавливалась и поднимала голову вверх. Проходило несколько секунд, и возникала огромная, как скала, тень. Монстр, сминая деревья как тростинки, громко пыхтел. Сергей пытался рассмотреть его, вглядывался во мглу до слез, но удавалось лишь разглядеть две циклопические ноги, покрытые шрамами. После того, как монстр исчезал в тумане, по лесу прокатывался истошный вопль:
— Больно! Как же мне больно. Я не хочу! Я устал!
Анжела улыбалась и шла по известному только ей пути. Тропов же поражался тому, насколько ему было все равно. Монстры в тумане пугали его, однако он с радостью бы принял смерть от когтистых лап или острых кривых зубов.
Не было сил сопротивляться.
— Долго нам еще идти? — спрашивал Сергей у мертвячки.
Но Анжела молчала.
Тропов зацепился за что-то и упал. Матерясь и отряхиваясь от грязи и налипших елочных иголок, он поднялся. Черт бы побрал эти пни! Сергей от злости хотел было ударить ногой по выступу, но замер.
Никакой это был не пень.
Гидроцефал молча лежал на холодной земле, и лишь бегающие глаза говорили о том, что существо еще живо. Голова оказалась размером с гигантский арбуз. Именно за нее зацепился Сергей. Гидроцефал бросил полный боли взгляд на него, и тщедушное тельце пришло в движение: тонкие ручки потянулись к нему, ножки зашевелились. Сергей прирос к земле. Тело одеревенело и не слушалось.
Надо идти к Анжеле, крутилось в голове. Надо идти за мертвячкой, иначе потеряешь её.
Но Сергей не мог отвести глаза от гидроцефала.
Насекомые облюбовали уродца: на лбу сидел жирный мохнатый паук, на груди суетился рой муравьев, а по тонким губам полз, оставляя желтые следы, маленький кузнечик. Казалось, гидроцефалу было совершенно все равно, что, где и как ползало по его телу.
Сергей скривился. Во рту ощущался привкус дыма, словно пепельницу облизал.
Уходи!
Тропов наконец-то оторвался от уродца и огляделся. Анжелы нигде не было. Сердце испуганно ёкнуло. Мертвячка не могла далеко уйти, прошло от силы пять секунд. Куда она пошла? В какую сторону, мать твою?!
Напрочь забыв о гидроцефале, он побежал в ту сторону, куда, как показалось, двинулась Анжела.
Нужно прислушаться. В лесу даже треск ветки кажется невероятно громким. Однако сколько бы Сергей не напрягался, кроме собственного дыхания ничего не слышал.
Да не могла Анжела пропасть! Не могла — и всё тут!
Сергей стискивал кулаки до хруста, но толку-то? Возвращаться обратно к гидроцефалу? А с какой стороны он шел? Черт-черт-черт!
— Анжела!
Пожалуйста, пусть эта дура услышит...
— Анжела!
Тишина.
Чертова тишина!
— Как была ты стервой, так и осталась, — сказал Сергей.
Стоять или идти?
Эники, бэники, ели вареники...
Тропов чувствовал удары пульса в ушах, как они отдаются в пальцах. Главное — успокоиться. Из любой ситуации есть выход. Он огляделся, но из-за серой мглы не было видно ни зги.
Поправив рюкзак, он двинулся вперед.
Последнее письмо Восьмого. Пятое интермеццо
Я — Восьмой. И я собираюсь заживо себя похоронить.
За окном льёт дождь, но по моим прикидкам он скоро пройдет и будет опять адски жарко. Никогда не любил лето. И особенно июль. Это проклятый месяц. Все близкие мне люди умерли в начале июля — дочь, жена...
Извини, Девятый, я непоследовательный.
Начну с того, что мне стукнуло семьдесят лет. Да с меня уже песок сыплется! Спина частенько ноет: например, пойду дрова рубить да как схватит — сил терпеть нет. С левой рукой что-то не то: постоянно трясется. Колени болят. Слава богу, что зрение не испортилось. Да разве оно накормит, когда тело не слушается? Крепкие руки и ноги — вот что главное! Хотя еды у меня достаточно. Неподалеку от дома течет речка, рыбы в ней очень много. Щуку можно зажарить, из леща суп сварить. Конечно, надоедает лопать одну рыбу, но ничего-ничего... Скоро я умру. Я так решил — и так будет.
Девятый, если ты еще молод, то прочти скорее этот дневник. И особенное внимание удели записям Седьмого! Даже напишу так: ЗАПИСИ СЕДЬМОГО ВАЖНЫ!!! В моём письме я постараюсь объяснить тебе настоящую природу Кивира и его чудовищ. Седьмой был не прав. Точнее, не совсем прав.
Как я уже написал, мне семьдесят лет. Живу один в небольшом домике. Городов поблизости нет. До ближайшего - километров сто. Деревень в округе тоже нет. Хотя я точно не знаю. В последнее время всё чаще встречаю людей: может, и поселился кто-нибудь недалеко от меня.
Большую часть жизни я прожил с женой и дочерью. Как-то так получилось, что когда привычный мир полетел в тартарары, я не бросил свою семью. Хотя я был тогда молод — мне было двадцать с лишним лет. Молодость — это время ошибок. Скажу честно: я хотел оставить жену и дочь. Хотел бросить. Стыдно сейчас об этом писать, но зато я искренен с тобой, Девятый.
Мне кажется, что если бы я остался один, то долго бы не протянул. И дело скорее в чувстве одиночества. Ксения, жена, всегда могла вытащить меня из депрессии. Могла одним словом вернуть меня к жизни. Могла поцелуем подарить надежду на хорошее будущее. Я понимаю, как глупо это звучит, но... Но не знаю как сказать иначе. Пусть будет так.
Мне казалось, что к старости наши с Ксюшей чувства поостыли. Мол, года уже не те для всех этих поцелуйчиков и нежности. Однако когда жены не стало, я понял, что любовь никуда не делась. И дело не в привязанности. Мне не хватает Ксюши. Я бы всё отдал ради того, чтобы вновь увидеть её хотя бы на минутку.
Возрождать мертвых может лишь Кивир.
Что-то я увлекся. Прости, Девятый.
В общем, семью я не бросил. Седьмой писал о каких-то Всплесках, червивых королях и прочих монстрах. В моей жизни, скажем так, трупы перестали умирать. (Зачеркнуто.) Мертвецы соединяются друг с другом и превращаются в гигантских монстров. Может, Девятый, ты помнишь фильмы "Годзилла" или "Кинг-Конг"? Вот у меня нечто похожее. Только вместо огромного динозавра и большой волосатой обезьяны — циклопических размеров человекоподобные твари. Есть еще кое-что, но об этом я напишу чуть позже.
У меня была дочь — Маша. Самая прекрасная девушка, что я видел на свете. Может, сейчас скажу крамольную вещь: Маша красотой превосходила даже Ксюшу. О эти голубые глаза! Они мне до сих пор часто снятся. Дочка была бы прекрасной женой, если бы... если бы... (зачеркнуто). Девятый, умоляю тебя, если ты нашел это письмо до появления Кивира, найди свою семью. Это очень важно!
Ты скажешь: прошли года с того момента, когда ты последний раз видел жену и дочь. Ты думаешь: они, скорее всего, мертвы. Знай: никто из родных не погиб. Наши жизни немногим отличаются, как ты думаешь. Общие события неизменны. Тебя, Девятый, могут звать иначе, ты можешь быть старым или молодым — все равно наши жизни схожи, как игрушки в конвейере.
Черт! Я по-прежнему всё хожу вокруг да около.
В общем, моя привычная жизнь рухнула за один сраный — прости за вульгарность! - день. Я не знаю, откуда появились гигантские монстры. Совершенно забыл, как изменился мир. Итогом катаклизма (буду называть случившееся так) стало то, что люди оказались на грани вымирания. Ты можешь резонно спросить меня: откуда мне это известно? Я не знаю. Всего лишь предполагаю.
Города давным-давно превратились в руины. Нет больше ни деревень, ни сел, ни поселков. Радио и телевидение давно молчат.
Честно говоря, мне всё равно, что случилось с миллиардами Homo sapiens. Главное: я и моя семья выжили. Не буду рассказывать всю историю нашего путешествия, замечу, что мы спрятались от всего мира в заброшенном пионерском лагере. Прожили там несколько лет, потом ушли на восток, где я и построил дом. Хотя "дом" — слишком громкое название. Малюсенькая бревенчатая постройка. Сколько лет мне тогда было? Наверное, где-то в районе двадцати пяти, Ксюше — двадцать два, а Маше — три.
Именно тогда, когда мы "переселились" в деревянную постройку, появилось Чудо Моисея, как называла необычное природное явление Ксюша.
Девятый, представь водопад. С гигантской скалы низвергаются потоки воды. Шум стоит такой, что заглушает собственные мысли. В воздухе висит морось. Пройдет несколько секунд — и вся твоя одежда промокнет и потемнеет. Ты, Девятый, стоишь завороженный и не можешь пошевелиться.
Представил? А теперь вообрази, если бы капли воды не падали из-за силы притяжения, а наоборот взмывали вверх. Но и это еще не всё: ты можешь осознать, что вся вода рек, озер, океанов, ручьев, болот и даже луж два раза в год взмывает к небесам и покрывает весь земной шар. Мне не хватает слов, чтобы описать тебе эту красоту. Приходится подбирать хоть какие-то аналогии. Поверь: Чудо Моисея прекрасно. И безумно красиво. Особенно ночью.
День, когда океаны становятся небесами, нельзя предугадать. Ты ничего не чувствуешь. Никаких тебе землетрясений, пений ангелов и голосов бога. Просто вода медленно поднимается в небо.
Чудо Моисея длится около месяца. Примерно тридцать дней нельзя увидеть солнце, так как лучам не удается пройти сквозь толщу воды. Но самое удивительное заключается в том, что монстры пропадают вместе с океанами и озерами. Блаженное время покоя! Когда не надо волноваться за жизнь семьи, когда можно наслаждаться чувством безопасности. И начхать на сраное солнце!
Ты, Девятый, можешь спросить меня: что я и моя семья пьем в месяц Чуда Моисея? Обычно я храню воду в герметичной цистерне, которую привез из пионерского лагеря, и в пятидесяти двенадцатилитровых канистрах. Пить приходится из трубочки, так как жидкость норовит "убежать".
Чудо Моисея прекрасно зимой. Я до сих пор вспоминаю тот январский день, когда с дочерью игрался во дворе. Если мне не изменяет память, Маше исполнилось тогда лет семь или восемь. Мы катались на ледяной горке и изображали на снегу ангелов. Прекрасный был денек: яркое дневное солнце бросало с безупречно голубого неба в глаза лучи, мороз щипал щеки. Я даже на час забыл про все беды, выпавшие на мою жизнь.
Мы лепили снеговика, когда Маша первой увидела, как малюсенький комочек снега взмыл к солнцу. Из-за двух свитеров и плотной зимней куртки дочка походила на круглого и толстого гномика.
— Папа! Папа! — кричала она. — Смотри! Снежинки летят обратно на небо!
Я не верил собственным глазам. Это невероятно! Невозможно! Снег поднимался в небо! Подумать только!
Потом мы услышали хруст, и из озера, проломив плотный слой льда, вырвалась струя воды. Она скорее походила на щупальцу осьминога, тянущуюся к солнцу.
Как же был прекрасен тот зимний день.
После того, как проходит месяц, вода возвращается... возвращается на землю. Нет, она не обрушивается своей многотонной громадой на голову - из небесного океана вылезают "щупальца", которые направляются в заброшенные русла и каньоны.
В общем, ничего необычного. Уверен, что у тебя, Девятый, тоже есть, что рассказать. Знаешь, я пытался объяснить Чудо Моисея, но забросил это дело. Как обойтись без мистики? Как с физической точки зрения объяснить все? Не знаю. Честно говоря, мне хочется думать, что к Чуду Моисея приложил руку Господь.
Кстати, с богом у меня сложные отношения. Верю, что он существует и следит за живыми людьми, чтобы потом призвать к себе. Не могли миллиарды умереть просто так. Не могли! Должна быть цель. Смысл жить, если знаешь, что твоя дочь погибла, стерта с лица земли и никогда не вернется?
Погибла дочь...
Два очень странных слова, не передающие мою боль и опустошенность.
Дочь умерла по моей вине. Я убил Машу! Да! Да! Ей было всего пятнадцать лет. В тот день, когда дочка умерла, с утра она жаловалась на боль в животе. Я — дурак! — не придал этому большого значения. Болит и болит. Растет девочка. Само пройдет. Ведь у меня было столько серьезных проблем: протекала крыша, сломался насос, в окрестностях слонялась пятиметровая тварь, которую нужно было убить или хотя бы отвести подальше от дома, птица разбила стекло в парнике, подвал подтапливало — дел невпроворот. К вечеру боль оказалась такой сильной, что Маша лежала на кровати, боясь пошевелиться. Появилась тошнота и рвота.
Вот тогда-то я и Ксюша забили тревогу. Болезнь не напоминала простуду или грипп. Мы с женой гадали, чем могла заболеть Маша. Отравление? Я ухватился за эту мысль, как за спасительную соломинку.
Отравление не страшно. Пустяк. Мелочи. Глупости. У Ксюши наверняка есть настойка, которая прочистит желудок Маши — и всё вернется в норму, думал я тогда.
Дочь лежала на правом боку и стонала. Малейшее движение причиняло ей дикую боль. В мою память до сих пор врезался образ её языка — сухой, покрытый белым налетом.
Я и Ксюша хлопотали над Машей всю ночь. Безрезультатно. Боль не проходила. С каждым часом она становилась всё сильнее. Я достал медицинскую энциклопедию, которую нашел в городе, и пытался найти похожие симптомы болезни.
Аппендицит.
Ужасное слово.
Приговор.
Я учился на инженера телекоммуникационных систем, Ксюша на экономиста.
Прошло два дня, а боль у Маши не стихала. Скорее от отчаяния я решил, что попробую вырезать чертов аппендицит. Господи, как же мне было тогда страшно! Руки дрожали, ноги подгибались. Но я должен был попытаться! Должен!
