Сергей чертыхнулся. Как же он сразу-то не заметил странностей в поведении мертвяков?!
Тропов почувствовал, что он близок к разгадке, что сейчас он все поймет, но мысли разбегались. В голову словно вкручивали гайки.
"Дурья башка! Дурья башка! Дурья башка!" — повторял внутренний голос. Сергей схватился за голову.
— Со мной все в порядке! — выкрикнул он.
"Уверен? А как объяснить, что ты убил Анжелу? А откусил щеку? Это ты считаешь нормальным?"
— Прекрати!
Тропов попытался сконцентрироваться на безглазом зомби, но голос в голове становился настойчивее. Он приказывал встать и поймать Таню в лесу. Приказывал ее расчленить и скормить мертвякам. Никогда раньше голос не был таким громким.
И тут Сергей увидел ребенка. Мальчик стоял на краю крыши и смотрел на него. На лоб ребенка падал завиток светлых волос, лицо же казалось ненастоящим, восковым. На миг даже померещилось, что на крыше стояла кукла. Слишком глаза казались стеклянными.
Тропов узнал мальчика. Это был ребенок с видеозаписи.
Мальчик показал на него пальцем, вспышка зеленого света сорвалась с ладони и пролетела через Тропова, как копье, потом ударилась в убитого мертвяка. Зеленая молния растеклась по телу зомби, и на мгновение оторвавшиеся голова вновь ожила. Синие губы трупа зашевелились. Из пустых глазниц потекла кровь. Молния перекинулась на Сергея. В тело вонзились сотни иголочек.
А потом сознание Тропова померкло...
Пятый
У Алены были маленькие сиськи. Дохляк улыбнулся. У жены были маленькие сиськи! Точно! И именно из-за них он часто ссорился с Аленкой. Воспоминания выплывали из глубин памяти для того, чтобы больнее ужалить душу.
— Я больше не Дохляк, — поправил себя он. — Меня зовут Николай.
...Алена отворачивается от него. Не хочет смотреть в глаза. Она такая красивая, когда злится. Да и когда не злится — тоже красивая. Его любимая звездочка. Его жизнь. Алена со злобой в голосе говорит:
— Ну вот и дай денег для того, чтобы я себе сиськи побольше сделала!
А ему смешно до слез. Он сдерживает себя, чтобы не расхохотаться. Поэтому хмурится и низким голосом отвечает:
— Прости. Я же пошутил!
На его лице появляется заискивающая улыбка. Он пытается посмотреть в лицо Алене, но та все равно отворачивается. У него в запасе есть еще одна уловка. Он обнимает Алену и целует в макушку. Ее волосы пахнут ванильным шампунем.
— У тебя дурацкие шутки, Шолохов! — говорит она. Голос как у обиженного ребенка, но ему все равно удалось растопить лед обиды.
Ему ничего не остается как снова сказать:
— Я пошутил. Прости...
Николай посмотрел на труп "архаровца". С какого момента его жизнь разделилась на "до" и "после"? Как он стал жрать кукол и ползать по помойкам? Неизвестно. Обрывки прошлого крутились в голове так же, как космонавт в центрифуге. В груди вновь раздалось — бам, бам, бам.
...Глаза и лицо. Лицо жены. Очень красивое. Ослепительно прекрасное, — и такие блестящие в ночи глаза. Он обнимает свою звездочку и говорит:
— Я так боюсь тебя потерять.
— Не потеряешь, если сам не захочешь, — отвечает она...
Дохляк прислушался. Но в магазине было тихо. Возможно, ему сегодня повезет и "архаровцы" не будут искать исчезнувшего соплеменника. Может, твари вообще не обращали внимания друг на друга!
Бам, бам, бам.
Толчки в груди скорее раздражали, чем радовали. Чертов механизм, называемый сердцем, работал со сбоями, но с каждым днем он "тикал" дольше и дольше. Николай пытался представить, как кровь вновь струится по сосудам, как легкие опять засасывают испорченный воздух Города, но у него ничего не получалось. Его внутренний голос говорил о том, что сердце заработало не просто так. За вернувшиеся воспоминания придется платить. Но чем?
...Маша стоит на подоконнике и смотрит на прохожих. Он поддерживает ее и смеется. Эта кучерявая кроха оставила его сегодня без сил. Он носился за ней по комнате, причесывал куколок, возился с детским обедом и, наверное, поменял миллион памперсов. А Маше хоть бы хны — носится по квартире, полная сил и энтузиазма.
— Бибика! — говорит она.
— Да, бибика, — отвечает он.
— Бибика тр-р-р-р-р-р?
Он секунду колеблется и кивает:
— Бр-р-р-р.
Машенька смеется и показываем ему два передних зуба. Он стаскивает ее с подоконника, ставит на пол...
Свечи подрагивали в темноте, шипели фитили.
Дохляк сел на пол и облокотился спиной к двери. В комнате было тихо, как в осеннем лесу. То, что испытывал сейчас Николай, было больше похоже на приятную меланхолию. Это была не грусть, а скорее — печаль по "прошлому" Дохляку. Сегодня изменился мир. Сегодня был брошен вызов "архаровцам". Николай решил для себя, что больше не будет прятаться. Возможно, его сердце вновь завел бог. Для чего — пока не понятно, но Дохляк пообещал себе, что обязательно разберется во всем.
...на улице зима. Ночь, редкий снежок, минус девять градусов. Он и Алена возвращаются из магазина. Маши тогда даже в планах не было. Жена идет довольная: ей удалось найти те духи с ароматом роз, что так давно хотела купить. До дома совсем близко. Они идут и кушают мороженное. Такое мороженное шариками в вафельной трубочке. Ночь, редкий снежок, минус девять градусов. Редкие прохожие смотрят на них как на идиотов, но им все равно...
Николай еще немного посидел на полу, опустив голову и зажав руки коленями. В конце концов, он понял, что не может больше находиться рядом с трупом и вышел обратно в магазин, где его ждала двухлитровая бутылка минеральной воды вместо подушки и грязные витрины. Вряд ли удастся сегодня поспать. Он уже пытался заснуть в магазине, но мешали выплывающие из памяти воспоминания. И труп в подсобке.
Пригибаясь, Дохляк нырнул к стойке с комиксами. В магазинчике было темно. Солнце давно уже село, а звезды и луну скрывали плотные облака.
Николай зажмурился. Хотелось свернуться калачиком и погрузиться в собственные чувства. И темнота должна была помочь ему в этом.
— Но-о-о-очь, — шепотом сказал он и облизал пересохшие губы.
Дохляк бросил взгляд на дверь подсобки, высматривая пробивающиеся лучи света. Он не хотел задувать свечи в каморке: а вдруг ему все-таки надоест сидеть в темноте? Но "архаровцы" могли разглядеть свет, и поэтому пришлось плотно прикрыть дверь.
Город погрузился в больной сон. Выжившие прячутся на крышах домов, в мусорных кучах, в подвалах и канализациях в попытке обмануть "архаровцев". Твари же выходят на охоту, чтобы содрать с очередного полоумного бедняги кожу под романтическую музыку военных лет. Но сколько бы "архаровцы" не ловили живых мертвецов, все равно зомби не становится меньше. Почему? Нет ответа.
...Он, Алена и Маша возвращаются с пикника. Вечереет. Небо окрасилось дымкой рассвета. На улице достаточно тепло — градуса двадцать три. Алена и он выпили немного красного вина, поэтому у обоих блестят глаза и на щеках разливается румянец. Маша держит в руках пузатую бутылку "кока-колы". Вообще-то Алена запрещает дочке пить газировку: боится испортить желудок. Но ведь сегодня особенный день. Девятая годовщина свадьбы.
— Коль, а ты уверен, что два литра газировки для нее не много? — спрашивает Алена. Спрашивает потому, чтобы Маша ей возразила. Алена улыбается.
- Не много! — отвечает Маша и оттопыривает нижнюю губу. На кукольном личике отражается целая гамма чувств: обида, огорчение и возмущение.
Он смеется и пожимает плечами. Мол, ничего не поделаешь. Маше не возразишь. Алена порой упрекала его, что он слишком добрый с дочкой. Но как можно было запрещать этому милому комочку с золотистыми волосами?
— Пусть пьет, — говорит он.
Маша смеется, а Алена прижимается к нему и целует в губы...
Одна четкая, ясная мысль все же пробилась через смесь противоречивых эмоций и мыслей: нужно сопротивляться "архаровцам". Не надо сдаваться. Не надо. Да, именно так.
В магазинчике пахло шоколадом и пылью. Дохляк пообещал себе, что после того, как он избавится от трупа, обязательно приберется. Вымоет витрину, выкинет протухшие продукты, отдраит до блеска полы. Дохляк сравнил магазин с садом. Вместо бутонов роз, ромашек, фиалок повсюду росли сорняки. Но ничего: ему удастся вновь вернуть "саду" прежнюю красоту. Всегда можно вдохнуть жизнь в любую вещь или в любое место.
Бум-бум-бум. Сердце все не хотело остановиться и настойчиво билось. Дохляк сосредоточился на сердцебиении. Ему показалось, что если считать удары, то моторчик в груди остановится, и Николай вновь превратится в Дохляка-мертвяка. Но сердце продолжало жить.
...Вокруг него толпятся родители с детьми. Запредельно шумно. Галдеж такой, что хочется закрыть уши руками и бежать-бежать скорее в машину. Но он заставляет себя улыбаться и терпеть выпавшие на его душу мучения. Все-таки Машенька идет в первый класс.
Алена держит букет с пятью розами. Цветы он купил сегодня ранним утром. На лепестках роз блестят капельки воды — только что прошел дождь.
Маша щебечет с мальчиком (поправка: с будущим одноклассником). Она вся такая нарядная, хоть отправляй на подиум: воздушное розовое платьице, банты в волосах, белые чулочки и белые туфельки. Ангел во плоти.
— Сфотографируй ребенка, — говорит Алена.
Он мысленно ругает себя за нерасторопность, достает фотоаппарат и...
Дохляк схватился руками за голову и свернулся калачиком на полу. Жена, дочь. Дочь, жена. Воспоминания каменными плитами падали на него, заставляя ожившее сердце стучать быстрее. Дохляк и был бы рад отказаться от картинок из прошлой жизни, но только не знал как.
Тоска раздирала душу.
Ночь наполнялась звуками. Заиграли граммофоны где-то поблизости от магазина. На улице послышались тяжелые спокойные шаги. "Архаровцы" просыпались. Городу нужна была еда.
Силой воли Дохляк заставил себя остаться в магазинчике, хотя его так и подмывало спрятаться в подсобке. Вдруг "архаровцы" учуют труп? Тогда он, Дохляк, сможет попытаться убежать... Нет! Хватит скрываться! Если "архаровцы" придут, то он будет бороться!
"Правильно. Не сдавайся!" — Голос в голове Дохляка принадлежал Алене.
А ради чего бороться?
"Ради меня".
Ты мертва! Маша мертва!
"Не говори так, Коль. Ты же сильный, ты справишься".
Все эти слова — ложь!
"Не правда".
Правда!
"Коль, перестань спорить".
Ты мертва.
"А ты повторяешься. Послушай, ты должен бороться! Должен ради того, что, возможно, ты сможешь выбраться из Города! Представь только!"
Из Города нет выхода.
"Но ведь сердце твое забилось, дурачок. Разум вернулся к тебе. Бог дает тебе шанс. Я люблю тебя".
Николай не ответил.
Голос Алены умолк.
Дохляк почувствовал, что засыпает.
Седьмой
Седьмой приготовился к смерти.
Он, закрыв глаза, начал бить по песчаным стенкам в надежде, что нора начнет осыпаться и его заживо закопает. Седьмой вкладывал в удар всю силу, ярость и отчаяние. Но нора оказалась прочной. Чертов ход не завалило.
Если бы оставались силы, Седьмой бы заплакал. Но вместо этого он позволил усталости взять верх над собой и тяжело выдохнул. Он бы все равно попался бы Крылатым. Попался...
Когда веки уже слипались, он заметил, как зашевелилась земля в тупике. Через мгновение он поймал себя на том, что в норе стало светло, как днем. Казалось, что камушки и комья грязи вспыхнули огнем. Только огонь был зеленоватым и не обжигал кожу. Седьмой встал на четвереньки и пополз обратно во тьму норы. Он не понимал, что происходило. Тишину нарушил крик. Земля пришла в движение. Седьмой вытащил револьвер, но потом бросил его. Патронов все равно не было.
Один из камней начал раздуваться, как шарик. Камень на глазах увеличивался в размерах. Последовала серия вспышек, сопровождаемая женскими криками. Седьмой зажал уши руками.
Всюду мелькали необычные картины. По револьверу заплясали электрические разряды, Курносый закрутился, как волчок. По стенкам норы пошли трещины, из которых принялись вываливаться черви.
В раздувшемся до размера большого арбуза камне плавала в жидком зеленом огне кукла. Она походила скорее на плохо сшитого медвежонка: глаза-пуговки, части тела были соединены грубыми нитками, на туловище красовались разноцветные камушки. Лицо же её украшала гигантская улыбка.
Послышался хлопок, огонь вырвался из камня и набросился на Седьмого. Вновь раздался крик.
— Ки-и-и-и-в-и-и-ир!
Сплетения и узлы на кукле оживали, нити вытягивались, выплескивая звезды в нору. Седьмой закрыл лицо руками, но все равно свет вгрызался в глаза, грозя ослепить навсегда. Звезды ударялись в него, превращались в пауков, по тельцам которых плясали электрические разряды.
Седьмой словно разделился на две части: одна его часть боролась с огнем, охватившим нору, другая пробивалась сквозь землю и неслась к звездам. Он по-прежнему видел все обычным зрением и в то же время мог смотреть на Норовые места, на Крылатых, летающих вокруг его ямы. Картинки складывались в мозгу, перемешивались. Крылатые превращались в камни, камни превращались в Крылатых. Неведомая сила подняла в воздух труп Червивого короля, а затем бросила на камни. В груди монстра раздался хруст. Через мгновение Червивый король вдруг стал... деревом. Седьмой не мог объяснить подобную метаморфозу. Монстр превратился в старый дуб, покрытый зеленоватой корой. Но в то же время ствол был прозрачным, внутри которого застыл Червивый король.
В ночном небе возникла дырка. Возможно, неведомая сила прорыла коридор сквозь пространство. Седьмой не знал наверняка. А потом в "дырку" заглянул гигантский глаз — с той стороны. Это взгляд придавил Седьмого. Зрачок размерами в миллионы световых лет рассматривал мир, в котором остатки человечества боролись с неведомыми тварями. Рассматривал мир, в котором выживал Седьмой.
Все исчезло.
Потом возникло снова.
Седьмой пытался закрыть глаза, не думать о происходящем, но неведомые силы вкручивали в мозг образы чудищ.
— Кивир, — шептали камни в норе. — Кивир, Кивир.
Но вот два зрения соединились, и взгляд застыл на кукле. Она тянула бесформенные руки к нему и плакала словно младенец. Пренебрегая грозящими опасностями, Седьмой подполз к кукле и коснулся ее головы.
— Кивир, — сказал он.
Нити, выскакивавшие из тельца игрушки, взлетали и разрывались над Седьмым, некоторые разбивались о его тело. Их прикосновение не причиняло вреда, даже наоборот — придавали силу. Его тело подрагивало, как будто он только что вышел из ледяного душа. В голове гудело. Во рту было сухо, как в пустыне.
Седьмой взял в руки куклу. Он готов был поклясться, что игрушечное тельце вибрировало в такт биения сердца.
