Кто ты? (главы из романа)

— Садись.

Ворон опустился на лавку в некотором отдалении.

— А теперь рассказывай, — буркнул Димитрий. — Или спрашивай.

— И спрошу! — сказал Кирилл с вызовом.

— Ну давай, давай...

Набрав воздуху в грудь, Кирилл подался вперед и уставил палец на Димитрия. Свел брови, пытаясь превратить скачущие мысли в правильно подобранные слова. Однако решительная попытка почему-то не удалась. Медленно выдохнув, как учил Ратибор, он засопел, как не учил никто. Потом проговорил потише и поспокойнее:

— Неужто по-другому нельзя было?

— Что 'по-другому' и как именно 'по-другому'? — уточнил Димитрий. — Поясни и предложи. Вдруг и в самом деле мы неправы оказались.

Кирилл молчал.

— Давай-ка, я помогу тебе, Ягдар из рода Вука, — подал голос Белый Ворон. — В твоей голове вопросы, а на сердце — обиды накипевшие. И те, и другие ни места, ни первенства своего уступить не желают -знай себе толкутся бестолково. Ты же этой их бестолковости стыдишься, а не надобно: они по-другому и не умеют. Попробуй просто проговаривать то, что первым на сердце либо на ум придет. И за порядком не следи — потом составим, как должно, и не бойся, что выйдет нескладно — гладкость речей твоих никому не надобна. Начинай.

Кирилл кивнул, немного успокоенный:

— Добро... Неужели Видану нельзя было просто спрятать, а меня уведомить о том? Зачем все было подстроено именно так, будто ее взаправду похитили? Даже я поверил. И в Ратиборе, и в отце Варнаве, и во всех других ничего не почувствовал — как же так?..

— 'Меня уведомить'! 'Даже я'! — передразнил его Димитрий, повысив голос. -Ишь ты! Невзирая на все дары твои, не слишком ли мнишь о себе, дивный витязь? Да, надо было, чтобы и ты поверил! За это и Ворону спасибо, и Яру, и прочим, кроме тебя одаренным! А еще требовалось — и это главное! — чтобы поверили все те любознательные, которые вокруг вас с Виданою за последние полгода помаленьку в целую толпу превратились! Ладно, ладно... — добавил он потише, заметив, что Кирилл сгорбился и опустил голову. — Знаешь ли, с некотрых пор избранница твоя стала интересовать их даже поболе, чем ты, княже. Эти ребятки должны были подумать, что кто-то из них оказался более прытким, нежели прочие, — и возревновать. Они и подумали так, и возревновали. Забыли, понимаешь, родительские наставления, что зависть к ближнему своему — штука нехорошая, подвести может. Она и подвела. Тем более, что за всем этим мы стояли. Такие вот дела...

Кирилл поднял голову:

— Я так мыслю — Видана здесь?

— Конечно.

— И я могу увидеть ее?

— Не сейчас, княже.

— Почему?

Димитрий принялся выбираться из кресла. Заворчал, попытавшись опереться на отсутствующие подлокотники и чувствительно ударившись ладонями о края сиденья. Проковыляв к полочке на стене, достал с нее плоский медный овал в изумрудных пятнах окислов. Сдул пыль, поискал чего-то глазами по светелке. Не найдя искомого, опять заворчал и отер его полой кафтана. Протянул Кириллу.

— Что это? — машинально спросил тот, уже успев к концу вопроса опознать зеркальце.

— Погляди на себя.

Кирилл вздрогнул.

Из мутноватого стекла с поперечной трещиной на него взглянули белые глаза. Белые глаза с белыми зеницами и огромными черными зрачками, глубоко провалившиеся в темные ямы глазниц. Он открыл рот, собираясь что-то сказать или спросить — отражение тут же незнакомо и мерзко оскалилось в ответ.

— Хочешь, чтобы она увидела тебя таким?

Кирилл вскочил и размахнулся, собираясь во всю силу вбить безвинную стекляшку в пол, но что-то неожиданно остановило его изнутри. Подойдя к полочке, вернул зеркальце на свое место, вернулся и сам — на свое. Спросил спокойно:

— Это как-то можно изменить? — он повертел пальцем у лица. — Чтобы все стало прежним?

— Да, — ответил Ворон легко и просто. — И ты только что уже начал делать это, Ягдар из рода Вука. — Позже и я помогу.

— А мне потом что — всякий раз вот так же... расплачиваться придется?

Димитрий фыркнул:

— Дети малые задумали сготовить обед. Стали разжигать печку — да и спалили избу. Сидят и горюют: по-иному-то, чать, и поесть нельзя! А где же столько изб напастись, чтобы голодными не ходить?

— Всё, что нами владеет, так же возможно в узду взять, — добавил Ворон, смягчая резкость его слов. — Научишься и ты со временем.

— Да я не в обиде... Белый Отче, это вы все время были рядом с Виданою?

— Да, княже.

— А как же дальше-то? Я ваш заслон порушил, теперь и она под чужой надзор попала. По моей вине... Вы же не станете пребывать при ней неотлучно?

— Этого уже и не надобно. Теперь ее могут увидеть только тогда, когда сама пожелает.

— Вот как... Отчего же она обучена, а я — нет?

Ворон покачал головой:

— Не обучали мы Видану, княже. Ни я, ни кто-либо.

— Даже так... Димитрие, а зачем мне нужно было в лица глядеть — ну, тогда, у Колотовки?

— Ты помнишь, что твоими глазами по-прежнему видят и другие? Теперь, правда, лишь когда мы позволяем.

Кирилл молча кивнул.

— Так вот. Имеем сведения, что среди нападавших может оказаться очень любопытный для нас человек. Надобно, дабы кое-то знал, что он тоже у нас. Там ты мог проехать мимо. Ну, а здесь-то ты всех на славу разглядел.

— Так он попался?

— Еще не знаем.

— А прочих — всех переловили?

— Всех никогда не переловишь, княже. Бывает невозможно, бывает без нужды — до времени, вестимо. Но нынче сети полнехоньки, спасибо вам обоим. А ведь еще, не забудь, были и другие — те, которые увязались за 'похитителями' из Ратиборовых соколов. Там тоже, доносят, улов изрядный.

Кирилл опять кивнул и вдруг неожиданно по-детски пожаловался:

— Я дорогу потерял, а Иов взял да и бросил меня! Мне так плохо еще никогда не было. Может, оттого у меня и получилось... ну, то что получилось. Димитрие, а вдруг что-то пошло бы не так?

— Княже, брат Иов в любом случае повернул бы на то, как нам было надобно. Сомневаешься?

— Нет... Иов еще на площади оставил, 'неусыпающие' тут прятались до последнего... А если бы со мной что-то случилось?

— С тобою и случилось, княже! — вроде как удивился Димитрий. — Но только ты ли, как трава, под косою падал? Ты ли заживо каменел да на воздусях висел, обмочившись? А теперь окажи милость — перечисли-ка свой ущерб! То-то же... Помнишь, как в сердцах обмолвился ты Иову за Марфиным Уделом, что беречь не тебя, а от тебя самого надобно? Выходит, не обмолвился — правду сказал. Хоть всей правды о себе пока ни ты не знаешь, ни мы.

Кирилл ощерился:

— А как же мне знать всю правду, коли вы ее по малой ложечке выдаете! Изредка! По своему разумению! Но я приметил, что все носились со мною, как курица с яйцом, задолго до того, как в меня молонья угодила. А что я тогда умел? Только мысли иные зреть, да и то не всегда. Что-то тут не так, воля ваша!

— О Господи... — Димитрий покривился. — Ты думаешь, что это молонья тебя одарила? Нет, отроча младо, — она только разом пробудила лишь то, что уже было в тебе. А оно все равно проснулось бы — в свой час.

— Мыслю, вы заранее знали, что меня 'понесет'. Да нет — всё загодя продумали да выстроили именно так, чтобы меня 'понесло'. Верно? — повысил голос Кирилл.

— Верно, княже.

— Зачем?

— Чтобы ты во всей красе явил дары свои. А если пока открываются они лишь подобным образом — как же иначе было узнать о них? И тебе самому, и нам.

— Жестоко это... Да, жестоко!

— Отцу своему так же сказал бы?

— Отец со мной так не поступил бы! Никогда!

Димитрий хмыкнул, сбросил ноги со скрыни. Наклонился в сторону Кирилла и движением ладони пригласил придвинуться поближе. Проговорил доверительно:

— Что касаемо тебя, юный княже Кирилле, — и я, и прочие лишь исполняем по мере сил своих отцовские наказы Вука-Иоанна, князя Белецкого и Гуровского. Их еще изрядно имеется в той грамотке, что вез ты зашитою в поддоспешник. Придет время — отец Варнава явит её тебе. А пока не поверишь ли мне на слово?

Кирилл растерянно кивнул. Добавил упрямо:

— Все равно вы меня просто использовали!

Димитрий откинулся на спинку кресла. Сложив ладони на животе, задергался, отрывисто и утробно заухал. Кирилл вспомнил, что ему раньше никогда не доводилось слышать, как тот смеется.

— Ух-ух-ух! Ух-ух-ух! Экое дитятко славное, экое смышленое! Так и хочется петушком на палочке одарить! Ух-ух-ух!..

Добыв из кармана огромный бязевый платок, Димитрий обхватил им красный и дырчатый, как спелая клубника, нос. Коротко протрубил в него и, спрятав обратно, гулко ткнул себя в грудь коротким пальцем. Заговорил неожиданно жестко:

— Прежде меня использовали, как сына, успешного торгового человека, мужа, отца, кормильца. Нынче пользуются моей головой, хитростью, опытом и еще кое-какими нажитыми умениями. Да что обо мне! — его палец перешел на Ворона. — Давай-ка поговорим о том, как все, кому не лень, используют Отца нашего Белого. Уж второй век подряд!

— Не надобно далее, Димитрие. Я понял. Простите...

— Да ладно... У одних это называется служением, княже, у других — службой. Начинай привыкать помаленьку.

— Детство всегда не хочет уходить, — добавил Ворон. — И руками за тебя цепляется, и плачет над собой. Не стыдись этого — по-иному никто не взрослеет. А тебе сейчас пришла пора Видану навестить. Так что ложись на эту лавку и закрой глаза.

* * *

У начала лестницы и на верхней площадке стояло по паре послушников Иова. В полусумраке неожиданных поворотов поджидали 'неусыпающие', а у приотворенных окошек в торцах коридора — сгорбившиеся над пищалями стрельцы в синих кафтанах. Димитрий подвел его к одной из дверей, обозначенной с обеих сторон рослыми молчаливыми дубравцами, подтолкнул в спину и заковылял обратно.

Увидев Кирилла, Видана вскочила, уронив наброшенную на плечи лисью шубу и с шумом повалив столец. Вместе с нею поднялся сидевший рядом Ратибор:

— Здравия и долголетия, княже!

Не дожидаясь ответного приветствия, ухватил за плечи, крепко встряхнул и со словами: 'Молодец! Честь тебе! А я дозоры проверю, побудьте пока без меня...' быстро захлопнул за собой дверь. Приглушенный голос его, отдав какие-то короткие распоряжения, умолк.

Видана сорвалась с места, подпрыгнула, судорожно ухватившись за кирилллову шею и повиснув на ней со сдавленным всхлипом, задышала щекотно, горячо и влажно в отворот рубахи. Покачнувшись от внезапно навалившейся сладкой истомы в ногах, Кирилл свел руки за ее спиной, осторожно прижал к себе. Видана запищала — тихонько и протяжно.

— Ох, прости! — раскаянно сказал он, немедленно ослабив хватку.

В ответ ее руки лишь крепче сдавили шею.

— Нет-нет-нет! — зашептала она прямо в ухо, огорченно и сердито. — Наоборот — еще сильнее! Еще, еще, еще...

— Видана, я же так тебе все ребрышки переломаю...

— Ну и переломай...

— А ты меня задушишь — мне уже дышать нечем...

— А ты и не дыши...

* * *

— В твоих глазах боль и тоска, — проговорил Белый Ворон в спину Димитрию, который угрюмо возвращался к своему креслу.

— На душе тяжко, Вороне. Ох и тяжко... У меня младший внук старше, чем он. Мне его к груди хочется прижать, да в макушку поцеловать — знаешь, как дивно у них, у внуков, головушки-то пахнут! — а вместо этого... Зря я тебя послушался...

— Это, Димитрие, твое сердце говорит, а не разум. Сейчас этому голосу внимать — ко всеобщей беде приведет. И князь Ягдар от ложной жалости ущерб претерпит. Ты просто устал.

— А ты — нет?

— Белым Отцам силу Древние дают. Вот отступятся от меня — тогда и я упаду. А на ночь выпей немного горячего вина с медом да пряностями, нынче уже можно.

— Ты же знаешь, Вороне, что я хмельного ни в каком виде в рот не беру. Хочешь сказать, что в ближайшее время все спокойно будет?

— Принятое из моих рук — лекарством станет, обета не нарушишь. А спокойствия пока не жди, просто теперь уже не все зависит только от твоих задумок и стратегм.

Димитрий завозился в кресле и заворчал, опять забыв про отсутствующие подлокотники и оцарапавшись:

— Да знаю, что ты прав, знаю... Это я так...

Где-то в недрах Бобыниных палат будто ударил гром. Димитрия ощутимо тряхнуло, а скрыня под его ногами отозвалась глухим нутряным звяканьем. Он вздрогнул, но, успев заметить легкую улыбку на лице Белого Ворона, тут же успокоился и хмыкнул догадливо:

— Дети шалят?

— Дети. Им можно. А ты, Димитрие, через малое время во двор спустился бы — что-то еще случилось...

* * *

Когда Кирилл наклонился, собираясь наконец-то опустить ее на пол, Видана быстро поджала ноги и строптиво засопела.

-У меня уже шею свело! — пожаловался он.

— Ничего, потерпишь!

— А если я так и останусь кривошеим?

— Мне же лучше — другие на тебя заглядываться не станут!

— Я уже сесть хочу!

— А я не хочу!

— Ну, тогда попробуем эдак...

Перехватив ее половчее на одну руку, другою Кирилл поднял с пола шубу, ногой поправил поваленный столец. Уселся сам, опустив Видану на колени и обернув меховыми полами обоих. Она подтянула ноги, свернулась клубочком. Ее руки оставили шею, зато тут же обвились поперек груди.

— Угадал? — спросил он, склонив голову.

В щели между меховыми створками появился прищуренный от удовольствия глаз:

— Еще и как... Ты на меня не сердишься, Ягдар?

— За что? А, ну да... Нет, конечно. Знаешь, мне кажется, что никогда не смогу рассердиться на тебя.

— Это потому, что ты у меня сильный, благородный и умный!

— Не, это потому что я... Знаешь, а у меня такое чувство, будто я и в самом деле спас тебя! — Кирилл хмыкнул. — Забавно, да?

Высунувшись наружу, Видана сказала сердито:

— Нет, не забавно! Ты у меня сильный, благородный и умный, но дурак! Это так и есть! На самом деле!

— И то верно! — сказал Кирилл послушно. — Я на самом деле дурак.

Быстрый кулачок тюкнул его по лбу:

— У, поганец... Я хотела сказать, что ты-то спасал меня взаправду! Ведь так? Неужто не понимаешь?

— Ну, если подумать, то...

— Тут и думать нечего — я-то знаю, что права!

— И то! — опять согласился Кирилл. — Теперь и я это знаю.

Видана нырнула обратно, удовлетворенно замурлыкала что-то в подмышку.

— А хочешь — я тебе колыбельную спою? — предложил Кирилл. Закачался из стороны в сторону, завел негромко: — Баю-баюшки-баю, баю ладушку мою...

Спохватившись, спросил:

— Может, сядем уже поблагочиннее, а? Вдруг Ратибор решит, что с нас довольно, да и вернется?

— Не вернется! — Видана хихикнула. — Отец у меня такой же благородный и умный, как и ты. К тому же, я дверь накрепко затворила.

— Не помню такого... Да вон сама погляди — засов-то не заложен!

— Это тебе без засова двери не запереть, а мне он вовсе не надобен!

— А, ты об этом... Я тоже так умею.

Голова Виданы опять вынырнула наружу:

— А я еще могу вон тем поставом с посудою двери подпереть!

— Ха! А я вообще могу его хоть на потолке утвердить!

— Да?

— Да!

— А давай лучше мы сами на потолке окажемся — чтобы и сидеть так же, и чтобы шуба вниз не упала, и чтобы голова не кружилась! Сможешь?