Прежде такого не было — моя "совесть" на мёртвых не рычит. Или у них какие-то личные отношения были?
Вокруг — летние ночные сумерки, в которых всё кажется неясным, загадочным, волшебным. Полуразрушенная, после сегодняшнего ремонта, глухая лесная заимка выглядит как заброшенный замок неизвестного короля. Негромкий, глубоко горловой волчий рык. Песня ярости, страха и... удовлетворения. Эти странные птицы невиданного размера, оказавшиеся переодетыми мужиками. Странный сказочный зверь, который идёт за мной уже целый месяц и тысячу вёрст...
"И — тишина!".
Я не удивился бы, если бы вполне и довольно давно мёртвый дед Перун с выбитым глазом вдруг начал шевелиться, поднялся. Обернулся бы каким-нибудь... волколаком. И выразил бы мне свою... "укоризну". Глючить — так по полной!
Но кто-то, наверное наверху, решил что это будет перебор.
"Даже волос не может упасть с головы человека без воли Божьей".
Воля, вероятно, была проявлена, и реальная жизнь продолжилась. Правда, без выпадения волос у сопричастных.
Вместо этого, из ямы раздались характерные звуки, достигшие уровня громкости отдалённой канонады, постепенно перешедшие в шипение проколотой велосипедной шины. Поплыл характерный сероводородный запах. Один из "птицев", не приходя в сознание, оповестил присутствующих о продолжении фундаментальных процессов своей жизнедеятельности.
Волк отреагировал первым: сморщил нос, фыркнул и рысцой направился к выходу. Своей знаменитой иноходью. Сколько раз вижу — всегда передёргивает от ощущения какой-то ненормальности, неестественности.
Крепко в человека вбиваются картинки правильной и неправильной моторики.
Как меня передёрнуло, так я в реальность и включился:
— Мужичков поднять, разоружить, повязать.
Как вскоре оказалось — ещё один мой прокол. Если противник не двигается — первым делом следует осмотреться. Пока вытаскивали стонущих "птицев", из-за ворот снова донёсся звук: что-то ломилось сквозь кусты прочь от заимки. То ли — само по себе, то ли — под присмотром моего четвероногого глюка.
* * *
Многие мемуаристы, описывая последние месяцы Великой Отечественной войны, отмечают особенность сопротивления гарнизонов немецких городов: едва части Советской Армии пробивались в центр города, как упорное до того сопротивление противника во многих случаях прекращалось. Германские солдаты полагали, что выполнение их боевой задачи — "оборона данного населённого пункта" — уже невозможна и вывешивали белые флаги. Это довольно распространённое явление в европейской военной традиции: если боевые действия не обеспечивают достижения поставленной цели, то не следует бессмысленно проливать кровь, пора сдаваться на милость победителя.
* * *
Здесь этого нет. Здесь "Святая Русь", а не чистенькая Германия. Может быть потому, что "милость победителя" в наших войнах, что со степняками, что с лесовиками-язычниками, что со своими княжьими, перенявшими военные манеры кочевников — вещь очень болезненная, выглядит весьма "немилостиво".
"Птицы" сдаваться не собирались. Они во всю демонстрировали наш "загадочный русский характер": сидят в выгребной яме, бестолково машут своими железяками и грязно ругаются.
"И как один умрём
В борьбе за ЭТО".
Какое именно у них сейчас "ЭТО" — не говорят. Про дорогу к "ЭТОМУ" — не рассказывают.
У меня что, нет важнее дел, чем глупые загадки разгадывать: а чего это угрянские мужички из верхней одежды — крылья предпочитают?! Можно, конечно, ещё по разику приложить. Той же жердиной еловой. Можно вообще...
"Вы ушли, как говориться,
В мир иной..."
Но мне же информация нужна! По этому... птичнику. А мёртвые не только "сраму не имут", но и "сведениями не располагают". Поэтому — брать живыми.
"Идите, товарищ лейтенант, и без языка не возвращайтесь".
Собственный — не считается.
Ноготок начал прикидывать варианты большой дымовухи из скошенного бурьяна, но я решил для начала попробовать психологию: сбегал за мешковиной, вместе с Суханом перевалили на неё покойного Перуна, перетащили и скинули в яму. "Птичкам в гнёздышко". Ну, или, там: "птенчикам червячка заморить".
Дед уже слегка завонялся, но главное не это. Человек вообще умирает грязно. Можно сказать — жидко. А с выбитым глазом — особенно.
Когда из головы упавшего деда от удара о дно ямы вылетели подсохшие струпья и полетели брызги во все стороны — "птицы" возопили и полезли на стенки. Одного Сухан снова сбил назад, второго мы с Ноготком повязали. Упавший в яму долго не подавал никаких признаков. Только при втыкании в разные места острия рожна секиры появилась реакция. Пришлось мужам моим слезать в яму и вязать дурня прямо по месту. Вытащили и потащили обоих на допрос. А тело деда Перуна так и осталось лежать на дне выгребной ямы.
Среди разных сказок, что обо мне по Руси ходят, есть и такая, что я-де, ворогов своих топлю в отхожих местах. Сиё правда — всяко бывало. Для истребления ворогов своих я во всякое время никакими средствами не брезговал. И впредь, за ради чьего благорасположения и обо мне суждения, людей своих на смерть гнать не буду. Ворогу надлежит быть мёртвым. Хоть где, хоть от чего. Иначе — моим людям головы класть.
Однако в сказке той - сей случай с дедом Перуном вспоминают. А сиё — лжа. Перун мёртвый был уже, и скинут был в яму сухую и чистую. Не утоплен.
И ещё сказать о Перуне надобно. Кричали некоторые: "Пришёл-де на Русь "Зверь Лютый" и лучших людей русских поистребил".
Что "пришёл", что "зверь лютый", что "поистребил" - всё правда. Про "лучших людей"... Видывал я людей и получше этих "лучших". Это уж — кому как. На вкус да на цвет — товарищей нет. А вот что "русских" - лжа. Хоть и назывались они "русскими", хоть и хвастались, что от "руси" Ольгиной да Владимировой род ведут, хоть и клялися по временам Святой Русью, да и в пол за неё лбами били, а "русскими" - не были. Ибо каждый из оных "Русью" называл только своего господина. Хозяина, в чей своре бегал, от коего корм получал. Которому одному только и служил. И вся иная Русь ему хуже иноземцев да поганых была. Кабы не истребить таковых "русских" людей — они Русь в куски порвут. Кто больше оторвёт. А так вровень — я каждому ровную долю дал - по четыре локтя нашей землицы.
Снова поварня, снова два пленника, снова допрос. Но какая разительная разница! Два мужика — один молодой, с глуповатым чистым лицом. Другой — пониже, постарше, борода под глаза. Матёрый. Из слов — одни выражения. В ответ на мои недоуменные и познавательные вопросы: кто такие, зачем пришли? И главный — откуда? Ведь ясно же — "птицы" такие отнюдь не из Африки, не перелётные.
"Летят перелётные птицы в осенней дали голубой
Летят они в жаркие страны
А я остаюся с тобой
А я остаюся с тобою родная до боли страна
Не нужен мне берег турецкий
И Африка мне не нужна".
Что в этом двенадцатом веке ни Африка, ни "берег турецкий", который ещё греческий, никому в здравом рассудке и даром не нужны — понятно. Кроме рабства и голодухи с мордобоем там, разве что, только "град божий" и сыщется. Но когда вот такие "долбоклювы" с топорами за поясом упорно хотят "а я остаюся с тобою родная до боли страна", то я, как житель этого всего, "больно-родного", очень хочу знать: где ваш курятник, ребята?
Просто чтобы повесить возле тропинки предупредительную надпись. Типа: "Эта дорога ведёт к коммунизму" или "Не влезай — убьёт". Чисто чтобы никто случайно туда не вляпался.
Не говорят они.
"Не хотят меня пустить
В птичьем доме погостить".
Матёрый в ответ на мои вопросы начал рассказывать про сексуальные привычки моей мамы. Дурашка, что ты про неё знать можешь, если она ещё и не родилась?
Ноготок его сперва попинал, получил в ответ обширный рассказ и о своих собственных родственниках в сочетании с подробным отчётом об особенностях их брачных отношениях. Выслушал внимательно, молча. Без мимики и жестикуляции, без возражений или комментариев. Потом пошёл "брёвна грызть" — мало у нас щепок осталось, кочергу нормально не на чем разогреть.
Видать, завёлся мой персональный "мастер заплечных дел" — даже секиру свою не пожалел.
А я пока костюмчики птичьи разглядываю.
* * *
Интересно, у всех нормальных крестьян — одежда белая.
Это целое искусство. Как полотно белить — даже в девятнадцатом веке в сказках рассказывали.
На "Святой Руси" довольно чёткое соответствие между социальным статусом и цветом одежды.
Красное — только у князей. Правда, не так жёстко как бывало в Китае. Там за жёлтую нитку в одежде могли и голову отрубить.
Чёрное — монахи, священники, платки у вдов.
Зелёный, бурый — купцы, служивые.
Серый — нищие. "Благородный серый цвет" — здесь этого не просто нет, здесь даже слов таких не поймут. Домотканое грубое полотно без обработки имеет как раз нищенскую серость. А уж при длительной носке... Убогие — у бога. "Блаженны нищие духом". В серости, болести, грязи, вони...
Нормальные крестьяне пока носят белое. Это потом, в девятнадцатом веке, дворяне, всякие прогрессисты с либералами, будут говорить о крестьянах: "серый брат". После столетий крепостного права, когда всё белёное полотно у крестьян веками забиралось и продавалось.
К примеру, в 40-х гг. XIX в. торговля льном, благодаря законодательным мерам очень усилилась. Лён занял первое место в российском экспорте. В 1843 году его вывезено на 19 млн., вывоз хлеба не превышал 12 млн., сала — 12 млн., пеньки — 7 млн. Рублей. Серебром.
Нынешние пейзане должны быть в белом. А эти маскарадные костюмы отнюдь не белые или серые, а грязно-бурые, с нашитыми тёмными птичьими перьями и клоками шерсти. Крылья — кожаные. Не как у птиц, а как у летучих мышей. Которых на Руси называют нетопырями. Опа!
В реальности нетопырь — маленькая, до 20 грамм, летучая мышь. Но во всём мире к этому чисто насекомоядному зверьку удивительно злобное отношение. То он кровь сосёт, то с нечистью знается. Сказок понапридумано куча. И, как высшая форма подсознательных человеческих страхов, маленький летучий зверёк превращается в кошмар человечества — в человека.
Нет для человека ничего страшнее, чем свой брат-хомосапиенс. Но — модифицированный. Упырь. Живой мертвец. Тоже сосёт кровь. Прикидывается румяным здоровым мужиком или страстной красавицей вольного поведения, проникает в жилища, особенно на праздники, и ночью, когда хозяева и гости заснут...
"Потом из них была уха
И заливные потроха...
Потом поймали жениха
И долго ели...".
Упырь примерно соответствует вампиру и вурдалаку. Но ещё в 19 веке народная традиции чётко различала всё три этих типа.
И не только различала: Иван Франко описывал как в его родной деревне живых людей протаскивали через костёр, заподозрив в них упырей. Не надо хихикать над бедными "западенцами" — у нас, в России, осиновый кол в солнечное сплетение или в спину, как специфическое средство упокоения упыря, употреблялся ещё в гражданскую.
Может быть потому, что в средневековье чётче понимали — кто такой упырь и откуда он взялся, то даже и имя такое было: одного из новгородских священников 11 века так и называли в официальных документах — Упырь Лихой.
Интересно, как с таким прозванием в церкви священником служить?
— А сейчас, добрые люди христианские, помолимся Господу нашему о даровании родным и близким жизни долгой и полнокровной. Ну, батюшка, Упырь Лихой — начинай.
Мои смерды днём толковали об упырях, которые набегут на запах крови. Из-за которых нельзя ничего в лесу оставлять — попятят.
