Постелив себе на пенек сложенную вдвое овечью шкуру, которую приноровился всюду таскать с собой, в качестве коврика и подстилки. Осень глубокая на улице, месяц листопад давно начался, заморозки каждое утро, отморозить что-то жизненно важное, проще пареной репы. Кстати, месяц уже тут торчу, а этого, как утверждает народная мудрость, самого простого кулинарного изделия, еще попробовать не пришлось. Только в пирогах, в качестве начинки, встречалась. Вкус очень специфический, недаром потом все картошку трескать взялись.
Удобно расположившись, начал обдумывать ближайшие планы. Если не будет форс-мажорных обстоятельств, то сегодня, нам может удастся, все проблемы с Айдаром, если не решить, то, по крайней мере, отсрочить. Связи на нижнем уровне с этим берегом обрублены, черкасский атаман официально помогать не будет, неофициально, если не дурак, будет много обещать, и мало делать. Уж больно просьба тухлая, против соседей идти. Шила в мешке не спрячешь, узнают, свои же казаки голову снесут, долго думать не станут. И так их недолюбливают, а будет формальный повод, соберутся остальные атаманы, и устроят маленький геноцид, маленькому, но гордому черкасскому народу. И все это прекрасно понимают. И крепость, если можно так назвать их частокол на земляном валу, им не поможет.
А без проводников Айдару до нас не добраться, и с крымчаками у него возникнут проблемы. Трудно будет объяснить крымским гостям, почему он, имея месяц времени на разведку, так и не узнал, кто за этим стоит, и как нас найти. Тут и черные сомнения могут в душе родиться, а не причастен ли к случившемуся, сам товарищ Айдар. Не хочет ли он купцов спровадить, и сам, товар на крымские рынки возить. Много чего можно навыдумывать при хорошем воображении. А мысль в нужном направлении можно и подтолкнуть, дав нашим пленным крымчакам, которых за выкуп отпустим, "случайно", возможность подслушать разговор соответствующего содержания.
Нам нужно до конца отработать сценарий "Акела промахнулся". Попытаться поменять Айдара. Наверняка есть претенденты на его место, через Фарида вступить в контакт, и предложить за дружбу и согласие с соседями, устранить Айдара. Нам с ним нормальных взаимоотношений уже не выстроить. Зачистить все оставшиеся группы, вряд ли их слишком много. Поездить и продемонстрировать Фарида окрестным атаманам, и рассказать про его, и нашу, успешную деятельность. Собраться всем вместе и навестить черкасских казаков, дать им послушать Фарида, и рассказать, что мы думаем про Айдара, и про атамана являющегося его побратимом. Добиться избрания нового человека более склонного к кооперации, а не к изоляционизму. Во избежание повторения такой ситуации в будущем, проталкивать идею смешанных дозоров, в которых участвуют казаки из разных селений. Взять на себя миссию обеспечения порядка дозорной и постовой службы, составлять график, формировать дозоры, и т.п. Пробить идею нового постоянного органа, "Совета атаманов". Собираться раз в три месяца, и обсуждать вопросы касающиеся всех, их на самом деле уже очень много, совместные походы, сопровождение купцов, централизованные закупки, согласование цен на услуги наемников, ведь каждую весну приезжают вербовщики и предлагают службу от имени различных князей. А в перспективе таких вопросов будет еще больше. Сразу отстаивать идею решения вопроса большинством голосов, причем у каждого атамана столько голосов, сколько казаков у него в круге. А дальше жизнь покажет, с кем работать, чтоб преимущества централизации, при сохранении автономии в решении локальных вопросов, превысили центробежные силы. Ну а на ближайшее будущее уговорить атамана на экспедицию за железной рудой. Батя жаловался, железа нет вообще, перековывает то, что клиенты приносят.
Как обычно, Богдан почувствовал что-то раньше всех. Зарядив самострел тупой стрелой, и устроившись возле кустарника, на опушке, увидел, как Иван подал знак, и наши казаки попытались слиться с местностью. Вскоре на вершину кручи выехали трое казаков в одноконь, без заводных. Значит, обитают неподалеку, что заводных коней с собой не брали. Может, рассчитывали до ночи домой добраться. Все трое были в кольчугах, надетых поверх стеганых кожухов. Двое слезли с коней, и начали снимать седла и переметные сумки, третий, не слезая с седла, снял сумки, и подав их товарищу, развернул коня и направился в мою сторону. Заехав в лес, он слез с коня и взяв топорик, принялся рубить ближайший сухостой. Это был молодой казак чуть старше меня, лет восемнадцати, ниже ростом, но массивней. Пока раздумывал, куда его грохнуть тупой стрелой, с вершины кручи донеслись какие-то звуки похожие на крики, встревожившие его. Выпрямившись, он начал прислушиваться, и уже не думая, я выстрелил чуть ниже кольчуги и кожуха, сзади, под колено опорной ноги. Нога подломилась, и с громким криком, полным боли, казак упал на землю. Подбежав к нему и угрожая копьем, заставил лечь на живот, и завести руки за спину. При этом мне пришлось пару раз чувствительно пнуть его сапогом по защищенной шлемом голове, и кольнуть для профилактики в незащищенные ноги. Накинув заготовленную веревку с петлей на его заведенные за спину руки и прижав одним коленом шею, а вторым спину, замотал веревкой руки, и примотав остаток веревки к его шеи, натянул, заставив его слегка прогнуться. Вырубив прямую палку и примотав ее к травмированной ноге в виде шины, помог ему забраться на лошадь, подобрав свой самострел и маскхалат, повел ее в поводу на вершину кручи. Выйдя из леса, сообразил, что кони то наши в лесу, и не мне нужно идти на вершину, а им ко мне в лес. В этой нетривиальной работе ума, мне сильно помог Иван, который, спеленав пленных, повел всю свою команду мне навстречу. Связанные казаки громко возмущались некультурным нашим поведением, и грозились, что это дело так не оставят, и приложат все силы своего товарищества, чтоб воспитать в нас уважение к правам и свободам чужих казаков.
Им не повезло, на дворе стояла осень конца четырнадцатого, а не двадцатого века, и уважение к правам и свободам предателей, еще не успело окрепнуть в наших невоспитанных душах. Старший из них, крепкий казак лет под сорок, видно отец моего пленного, бросил взгляд на мой самострел, на меня, и тень узнавания и растерянности мелькнула в его глазах. И тут Остапа понесло.
-Что казак, узнал меня? Рассказывал тебе обо мне родич твой, которого ты про поход наш выпытывал. Рассказывал тебе, что помогает мне святой Илья, да не поверил ты казак. Жадность очи твои заслепила, и не послушался ты голоса, который шептал тебе в сердце, плюнь ты на это гнилое дело, это тебе не девок воровать, татар на родичей своих вести, кровь христианскую проливать. Забыл ты, что по закону казацкому, изменнику полагается, ничего, скоро вспомнишь. — Он побледнел, но у него еще хватило духа на вымученную улыбку.
-Что он несет такое братья? Он что, блаженный у вас?
-Поздно вспомнил ты про казацкое братство, раньше о нем бы вспомнил, может другую, Бог, тебе судьбу подарил. А так пропадешь ты ни за грош, и род свой позором покроешь.
Так весело беседуя, вышли на полянку, где стояли наши кони, и привязанный к дереву татарин.
-Что казак, узнал своего друга татарского? Это он нас сюда привел, очень хотел с вами повидаться, не могли мы ему в просьбе его отказать.
-Будь ты проклят, и дети твои, чтоб не выросли, — змеей прошипел мне пленный, видно надоела ему наша беседа. Тут я с ним был согласен, тема себя исчерпала, нам попались те, кого мы искали.
Все угрюмо молчали, только меня распирало веселье. Боже, неужели мы выпутались с этой карусели, и будет, наконец-то, роздых от этих забот, которые начались с неудачного, во всех смыслах, Ахметкиного выстрела по сельскому дурачку, который собирал дрова вместе со своей красавицей сестрой в осеннем лесу.
Погрузившись на лошадей и освободив пленных от уже ненужного им оружия, весело поскакали по дороге. Иван с Демьяном выдвинулись вперед, наблюдая дорогу, а мы с Керимом вели в поводу пленных и заводных лошадей. Иван спешил до темноты добраться до основного отряда, и мы на рысях, резво, продвигались по дороге. Два раза нам пришлось прятаться в лесу, пропуская казацкий разъезд, и поздний чумацкий обоз возвращающийся домой. Обычно чумаки, сразу после жнив, везут менять хлеб на соль в далекий Крым.
Еще не начинало смеркаться, как Иван, съехал с дороги, и повел нас на кручу. Как он ее распознал среди других, осталось для меня загадкой. Иваново объяснение, что лет через десять, и я буду все кручи на берегу Днепра друг от друга отличать, было в духе этой эпохи, полной эмпирики, не склонной к философским обобщениям и продвинутым информационным технологиям.
Поднимаясь на кручу, начал издали кричать, что, мол, свои, не надо нас бить. Иван порекомендовал мне закрыть рот, с его слов следовало, что и так, всем видно, что мы не чужие. На склоне начали подниматься фигуры в маскхалатах с наготовленными луками. Я, на всякий случай, прокричал еще раз. Кто его знает, казаки полдня в засаде лежали, нервы не железные, пульнет кто-то сгоряча, потом извиняться придет, а дырка в организме от этого, сама не зашьется.
Мрачный атаман вышел откуда-то сбоку, в маскхалате, с луком напоготове, и сразу начал кричать.
-Ты Богдан, что, белены объелся? Ты чего орешь на всю округу? Тебя, скомороха, за версту никто с другим не перепутает. — Видя, что он не в духе, попытался поднять ему настроение.
-Верно, батьку, ты нас послал место то проверить, на которое охранник татарский указывал, а я тебе не верил. Взяли мы живыми Иуд, что продать нас хотели. Можешь им спрос учинять. — Не слушая мой тонкий подхалимаж, Иллар уставился на старшего, из пленных казаков, как будто увидел привидение.
-Здравствуй, Степан, друже мой верный, сколько ж годов мы не виделись с тобой? — Не дождавшись ответа, продолжил,
-Поди не меньше двенадцати лет прошло, как ходили вместе с тобой в поход, на ляхов. У меня, как раз перед походом, Марийке два года исполнилось. Помнишь друже, мы еще сговаривались, когда после похода в Киеве гуляли, детей наших повенчать, как вырастут. — Атаман замолчал, вспоминая былые годы.
-А не твой ли это сын сидит связанным, Степан? Дюже на тебя схожий. Знакомь нас Степан. Как ни как, зятем мне мог стать цей казак. Да видать не судьба.
-Не трави душу Иллар ни себе, ни мне, делай что должно. — Угрюмо сказал Степан, не глядя в глаза.
-Нет, друже, долгий будет у нас разговор. Долго не виделись, и только Господь знает, когда и где свидимся в следующий раз, хочу наговориться с тобой, Степан, напоследок.
-Спасибо вам, братья, за подарок ваш дорогой. Что привезли ко мне друга моего давнего, друга сердешного, которому верил как себе. — Его голос едва заметно дрогнул.
Атаман поклонился нам в пояс, смахивая рукавом слезу выступившую на глазах. Видать холодный днепровский ветер мазнул атаману по глазам, и по душе, заволакивая мир набежавшей слезой.
Мы все угрюмо молчали, примеривая на себя его горе, и в который раз мне вспомнилось, "Боже, защити меня от друзей, с врагами, я справлюсь сам", и в который раз, я увидел в этой простой фразе, новую грань.
-Богдан, скачи так, прямо в лес, там найдешь Сулима, с нашими лошадьми и с мурзой татарским, ведите их сюда. Мурзе щас от радости голову срублю, чтоб в следующий раз лжи не баял, тай, дальше поедем. — Не совсем понимая толи это шутка такая, толи правда, решил попытаться спасти мурзу, нельзя так грубо поступать с информационными носителями, удары острым железом им очень вредят.
-Батьку, пощади мурзу, его если с каленым железом поспрошать, он много нам нужного скажет.
-Шуткую я Богдан, — мрачно ответил атаман, — веди, не бойся, а мы пока со Степаном молодость нашу вспомним.
После этой фразы, мне не стало яснее, какая судьба ждет бедного мурзу, и оставалось только молиться, надеясь на небеса. Когда мы выехали из леса, и Фарид обратил внимание на новых спутников, которые к нам присоединились, тень растерянности и досады на миг мелькнула в его глазах. Подъехав к нему, тихонько шепнул ему на ухо, "Спи, спи, ты ведь уже дал три медяка", и с удовольствием отметил, как наливается злобой его взгляд, обращенный ко мне. Кажется, он, наконец, понял, что я имел в виду все это время.
-Заблукали твои дозорцы, Фарид, видно плохо ты им рассказывал, где вы свидеться должны. Но ничего, Бог добрый, встретили их наши казаки, не дали мимо проехать. — Атаман встретил нас ироническим взглядом.
-Не захотел ты по-доброму, Фарид, ничего, мы и по-другому умеем. Скоро увидишь, дай, до места доедем. — Голос атамана, да и он сам, был спокойным и усталым.
-Хотел я, казаки уже к дому вас вести, да придется нам завтра к соседям путь держать, их казаки, пусть они их судят, — неожиданно обратился к нам Иллар, как будто совета спрашивал.
-Против нас они пошли, с татарами в сговор вступили, по закону мы их карать должны, Иллар. Приедем завтра к Пылыпу, он то же самое скажет. Не трави душу Иллар, ни им, ни себе. Не хочешь сам, давай я их порешу. — Мягко возразил Непыйвода, и казаки одобрительно зашумели. Никому будущий визит к соседям не сподобился.
-А к Пылыпу Довгоносому я казака пошлю с весточкой, будет у него интерес, сам к тебе приедет, на мурзу посмотреть, и с нами потолковать.
-Кто еще сказать хочет? — Обратился к нам атаман.
-Добре, Непыйвода сказал, так делай, батьку, — дружно зашумели казаки.
-Будь, по-вашему. Развяжите их.
Развязанные казаки слезли с лошадей, под руководством Степана сняли с себя верхнюю одежду и сапоги. Первым к атаману подошел Степан.
-Нет мне прощенья, братцы, одно вас прошу, семью мою за грех мой не карайте, нет на них вины, никто про то не знал.
-Если нет на них греха, никто их не тронет, Степан, в том я тебе слово даю, — сухо заверил его атаман. Степан, повернувшись боком, стал перед ним на колени и склонил свою чубатую голову.
-Прощай друже, — тихо промолвил атаман, свистнула сабля, и Степанова голова, недоуменно моргая глазами, и шевеля губами, откатилась и замерла, упершись застылым взглядом в высокое морозное небо.
Вторым подошел невысокий чернявый казак лет тридцати, он истово молился, и целовал большой медный крест, висящий на его шее.
-Простите, если можете, братцы, нечистый меня попутал, — сказал казак, становясь на колени.
-Бог простит, — ответил за всех атаман, и вторая буйная голова покатилась по пожухлой осенней траве.
Молодой казак, плененный мной, с ужасом смотрел на обезглавленные тела, обильно залившие кровью землю, его губы на побледневшем лице шептали,
-Простите меня, братцы, — в левой руке он судорожно зажал свой, висевший на шее, крестик, а правой рукой, безостановочно, крестился, не двигаясь с места.
Подъехавший сзади Непыйвода, ловко снес ему голову, и атаман промолвил уже упавшему телу,
-Бог простит.
Отправив троих с припасами найти поляну для ночлега в Холодном Яру, и готовить вечерю, остальных атаман припахал хоронить казненных казаков. Грунт был каменистый, и сняв верхний слой, до камня, уложили покойников, пристроили им головы обратно на плечи, и накрыли лица красной китайкой. Затем начали насыпать над ними небольшой холм. Все сошлись во мнении, что покойникам невероятно повезло, на таком месте только великим атаманам лежать, а не презренным предателям. Сулим рассказал, что ему его дед сказывал, что на этих кручах похоронен великий воин, и с ним в могилу несметные сокровища положены, но так страшно тот клад заговорен, что никто его взять не сможет, пока не пройдет тыща лет. На что Остап ему возразил, что его дед сказывал, расколдовал тот клад казак-характернык, и перепрятал его на острове, за днепровскими порогами. Там теперь нужно этот клад искать. Затем, долго, со знанием дела, казаки обсуждали те приемы и методы, которые применял мифический характернык, снимая заклятия с клада.
