— Рана серьёзная?
— Неприятная, почтенный. Остриём фалькаты в бок — небольшая, но глубокая. Вроде бы, ничего важного и не задето, но плохо будет, если загноится...
— Что ты ему под повязку кладёшь?
— Да вот, лист подорожника разжевал...
— Пыльный, даже в воде не промыл! Выбрось-ка эту дрянь! Амбон! Ну-ка, неси сюда мою сумку — ту небольшую, которая со всякой мелочёвкой! — слуга быстро нашёл и принёс требуемое, — Так, для начала промоем рану вином, — я достал серебряную фляжку, — Нет, сперва дадим глотнуть — осторожнее, не захлебнись! Небось, ни разу в жизни такого не пробовал? Потом будешь хвастаться друзьям, что пил в походе элитное карфагенское, гы-гы! А теперь — терпи, боец, центурионом будешь...
Вино, конечно, не чистый спирт — на будущее, кстати, надо обязательно взять на заметку, но сколько-то спирта в нём всё-же есть — не зря же южане пьют слабенькое вино вместо воды, хоть какое-то обеззараживание. Но и щиплет маленько, не без того — вон как парень поморщился, когда рану ему промывали. В качестве награды за терпение я дал ему глотнуть ещё. Потом достал маленькую тыквенную баклажку, вытащил пробку и вытряс из неё пару кусочков застывшей красноватой смолы, при виде которой у Трая аж челюсть отвисла. А я расстелил поданную мне Амбоном чистую тряпку, положил на неё плоский камешек и растолок на нём смолу в порошок набалдашником рукояти кинжала. Потом капнул туда несколько капель оливкового масла и хорошенько размешал в нём порошок, получив густую мазь.
— Вот этим мы ему сейчас рану смажем — вот так, много не надо. А эти остатки, Курий, спрячь — используешь потом для следующих перевязок. И на вот ещё на запас, — я вытряхнул ему ещё три кусочка смолы, — Ты запомнил, как это делается? Если не найдёшь масла, то годится и свежий жир — лучше овечий, но сгодится в случае чего любой, хоть кроличий, лишь бы свежий был...
— Постой, Максим! Это же... Это же драгоценная кровавая смола с далёких Островов Блаженных, которую привозят финикийцы?! — Трай, похоже, не верил своим глазам.
— Ага, она самая, если жена ни с чем не перепутала, — ответил я ему с самым невозмутимым видом, хотя едва сдерживал смех от его ошарашенной физиономии, — Дала вот с собой на всякий случай, но нам никому не понадобилось. Не пропадать же добру впустую, верно?
— Аааа, — кордубец добротно выпал в осадок.
— На вот и тебе — вдруг пригодится? — я отсыпал несколько кусочков и ему, добивая его окончательно.
— Это же смола страшно редкого дерева, которое должно расти тысячу лет, пока не начнёт выделять её...
— Ну, не тысячу — это финикийцы врут развесившим уши ротозеям, чтоб цену своему редкому товару ещё набить. Всего-то пару-тройку столетий...
Курий от услышанного прихренел, конечно, похлеще Трая, и я махнул ему рукой — не зевай, типа, а то ещё, чего доброго, муха в рот залетит.
— Макс, а чего это за хрень такая? — заинтересовался Володя.
— А тебе разве Наташка не рассказывала? Есть такое "драконово дерево" — на Канарах растёт и местами на африканском берегу, но на материке редкое. Растёт, сволочь, медленно, а вот эту смолу начинает давать только в старости, в возрасте эдак пары-тройки столетий. В общем, все смолоносные деревья у дикарей наперечёт, так что бесхозное ты у них хрен найдёшь. А смола целебная, и на её основе бальзамы всякие делают, а добывают её мало, так что ценится высоко. А финикийцы ей ещё и спекулируют...
— Так, перевязку закончили? А теперь — рассказывай, боец, как ты ухитрился в первом же походе лишнюю дырку схлопотать?
— Да сдуру, почтенный. Пока было с кем сражаться — сражался, как учили, даже уложил одного и ранил двоих, а тут настоящие противники кончились, остались одни неумехи, ну я и расслабился. Почти все оружие побросали, мы уже пленников на площадь сгонять начали, и тут баба на глаза попалась, а может и девка ещё — красивая, сучка, я и положил на неё глаз. Хотели с приятелями её полапать, да в ближайшую халупу затащить, чтоб поближе познакомиться, а она с фалькатой оказалась. Одному из наших плашмя по шлему заехала, другому даже меч выбила — ловкая, стерва! Можно было, конечно, мечом проткнуть её запросто, но ведь не хотелось же! И плашмя клинком глушить тоже не хотелось. Хотел щитом её фалькату в сторону отжать, а она — хвать левой рукой за край щита, а рукоятью фалькаты мне по лбу! Я растерялся, а она выскользнула и в бочину мне ткнула. Я тогда и не понял, что произошло — не почувствовал в тот момент, просто рассердился, хотел фалькату ей из рук выбить как учили, размахиваюсь — больно! Тут ваши наёмники подоспели и сразу же её обезоружили, вязать начали — а меня закружило, в боку болит, щупаю — кровь. Тогда только и понял, что она меня продырявила. Потом свалился, очнулся вот — отец уже со мной возится как с малым ребёнком. Плевать на боль, но обидно же! Какая-то баба!
— Бывает, гы-гы! Но наверное, не такая уж и "какая-то", раз уж ты глаз на неё положил? Как выглядит, запомнил?
— Запомнил — красивая, сучка! Светленькая такая — ну, не совсем уж светлая, но посветлее наших. И в синеватой тунике с широким тёмным поясом, а поверх неё — чёрный плащ с ремёнными лямками на плечах...
— Кажется, я видел одну такую в толпе пленных — эффектная! — припомнилось Серёге.
— Точно, была там такая! — вспомнил и я, — Я могу уточнить, и если та самая, так выпросить у Сапрония в счёт моей доли добычи, что ли? Подарить её тебе, боец?
— Да ну её, почтенный! — простонал парень, — Видеть не могу! Это ж надо было — так меня опозорить! С веттонами этими дрался, потом с карпетанами, на стену Толетума лез, потом снова с этими веттонами, и только пара ссадин, уже на следующий день заживших, а тут — какая-то баба!
— Пожалуй, и в самом деле не надо, почтенный, — согласился с сыном и Курий, — Ты и так слишком щедр к нам, и мне нечем воздать тебе за это — надеюсь, воздадут боги. А эту девку не надо нам дарить. Если ему станет хуже — я ведь рассвирепею и убью её, и хорошо ли это будет? Я ведь смекаю, не просто так ваши головорезы аккуратно её скрутили и даже сами с ней не позабавились? Какие-то виды на таких имеете, как и на тех карпетанок из Толетума?
— Правильно смекаешь — имеем виды. От таких баб и дети такие же пойдут, и если их по-турдетански воспитать — хорошее пополнение нашему народу из них выйдет... Да, кстати, твой парень у тебя уже самостоятелен? Собственную землю получил?
— Получил, почтенный. Но я ещё не выделил его пока в отдельное хозяйство — вместе пока оба надела обрабатываем. Вот думал после этого похода его женить, да волов ему прикупить и тогда уж выделить, а оно вон как теперь выходит...
— Это не важно, главное — имеет землю, которую должен обрабатывать. Как вернёмся домой — не забудь мне напомнить, что ему как раненому на войне, пока сам в поле работать не может, государственный раб в помощь полагается. И про остальных ваших, кто убит или ранен, тоже скажешь. А то знаю я этих, которые в казначействе — как им от тебя чего-то надо, так они тут как тут, а как тебе что-то нужно от них, так днём с огнём их не найти.
— Это точно, почтенный. Власть — она такая...
— Вот и напомни мне, как вернёмся — я найду, с кем поговорить...
Веттонку эту смазливую мы потом быстро нашли — одна только такая из всех и оказалась. Наши наёмники, как раз эту группу молодых баб и стерёгшие, полностью подтвердили рассказ раненого сына Курия.
— Мы подходим, а тут этот раззява как раз по шлему от неё схлопотал, — сказал нам их центурион, — Пока он глазами хлопал, она ему остриём в бочину — хвала богам, силёнок ей не хватило глубже клинок всадить. Ведь грамотно ткнула, в убойное место, мы даже сами ошалели, так что счастливо ещё парень отделался. Ну, после той толпы этих карпетанок в Толетуме мои орлы уже ко всему привычны, а эта ещё и одна была — мигом фалькату ей выбили и саму скрутили. Парень сомлел, мы его перевязали наскоро, чтоб кровищей не изошёл, да товарищам его с рук на руки передали, а эту тащим — так она ж не просто брыкается, а ещё и кусается! Пришлось ещё под зад её мечом плашмя отшлёпать, подзатыльников ей надавать и рот завязать, а то ведь обозлила бы мне моих орлов до полного озверения — живой и целой точно не довели бы...
— А хороша, чертовка! — уже откровенно пустил на неё слюну Серёга, — С такой в постельке покувыркаться...
— Ага, покувыркаешься — яйца тебе ночью ножом отчекрыжит и тебе же в рот их рукояткой вколотит! — съязвил Володя, — Ты готов раз и навсегда пожертвовать самым ценным ради минутного удовольствия?
— Ну, ты уж скажешь...
— Аккуратнее с такими надо, — поддержал спецназера Васкес, — Кстати, Макс, тебе не кажется, что она немного похожа на жену твоего первого кузнеца?
— На Эссельту нируловскую? Ага, чем-то напоминает, — согласился я.
— И ту рабыню, которую ты тогда тому римлянину Марцию подарил...
— Так ясный же хрен! Я ж как раз похожую для него и искал — чтоб и эта точно понравилась, и ту чтоб из башки выкинул на хрен, а то мало ли чего...
— Мне бы лучше подарил или продал, — пожалел Серёга, — Если была похожа на эту...
— Юлька сожрала бы живьём и её, и тебя, — заметил спецназер, — И так-то мозги тебе то и дело выносит, а представь себе, как вынесет, если ещё и будет за что.
— Задолбала в натуре! — вырвавшись с нами из-под юлькиного каблука, Серёга явно не ностальгировал даже по благоустроенному карфагенскому быту, — Вот назло моей стерве наложницу теперь куплю! Вот вроде твоей Софонибы, Макс!
— Ну, ты сравнил! — прикололся я, — Во-первых, я ещё не был женат и мог воротить всё, чего захочу, лишь бы купилок хватило, так что для Велии наличие у меня наложницы было уже данностью, которая не обсуждается. Во-вторых — не забывай, на ком я женат. Античные бабы, да ещё и аристократки, совсем по-другому на это дело смотрят. А в-третьих, Софониба — бастулонка, то бишь обфиникиенная бастетанка.
— Офиникиевшая, короче.
— Ага, офиникиевшая. По культуре и обычные-то бастетаны где-то на том же турдетанском примерно уровне, а уж офиникиевшие — тем более, так что Софониба — не дикарка ни разу. Да ещё и не деревенская, а горожанка из Секси. Воспитана, с городской жизнью знакома — с чего бы им с Велией скандалить? А где ты ТУТ такую найдёшь? Раз уж ты так загорелся — вернёмся в Оссонобу, напомнишь — поищем тебе нормальную наложницу, хотя бы к элементарному порядку приученную...
— Да хрен ли мне тот порядок? Что я, на геологической практике в институте не был? И в экспедиции ездил, и в палатке спал — всё было. Платили бы нормально для такой работы — может, и работал бы по специальности. Что я, не понимаю разницы между настоящим делом и перекладыванием бумажек? Нормальную наложницу, как ты это понимаешь, Юлька мне в натуре зачморит, а вот такую, вроде этой — ага, пусть попробует!
Тут уж мы всей компанией со смеху грохнули — даже Трай, по-русски ни слова не понимавший и улавливающий суть лишь из общего контекста, да нашей жестикуляции. Посмеялись, пообсуждали достоинства веттонки и шансы Серёги усмирить её, оценив их — ну, всё-же несколько выше нуля, скажем так. А тут как раз и Сапроний с мужиками наконец разобрался, и очередь дошла до баб. Я подмигнул центуриону, и тот вытолкнул вперёд эту амазонку местечковую. Когда ей развязали рот, оказалось, что она ещё и по-турдетански изъясняться может — ну, примерно как наши среднеазиаты или кавказоиды по-русски.
— Отец Бетика ходи, домой не вернись. Брат Лузитания на вас ходи, домой не вернись. Жених Лузитания ходи, Толетум два раз ходи, домой раненый вернись — ваш большой камень его здесь совсем убивай. Друзья жених — два Лузитания ходи, домой не вернись, два Толетум ходи, домой не вернись, один здесь в поле ваш солдат убивай. Один подруга ваш стрела убивай, второй — ваш большой камень убивай, — выложила она нашему командующему свой "перечень претензий", — Здесь ваш солдат третий подруга обижай и я обижай захоти, я не дайся...
— Одного фалькатой серьёзно ранила, — заложил её центурион.
— И сама разбойница, и семейка у неё разбойничья, — констатировал Сапроний, — Налево её! Следующая!
Следующая по-турдетански не понимала ни бельмеса, и её опрашивали через переводчика на лузитанском, который на веттонский похож, да и остальные в основном такими же примерно оказались. Одна на вранье спалилась и повисла на суку вместе с уже тремя мужиками, а прочих распределили — кого направо, кого налево. С бабами-то проще — чаще всего, где мужик ейный, туда же и её. Ещё проще — по тому же самому принципу — оказалось с веттонской детворой. Рассортировав таким образом население деревни — примерно две трети справа и треть слева, военачальник приступил наконец к решению их участи:
— Вы, стоящие справа! Некоторые из вас сражались с нами. Может быть, даже ранили или убили кого-то из наших. Но это была честная война. Одни из вас защищали свою землю и своё селение, другие помогали союзникам на их земле, и за это у нас нет к вам претензий. Мы помогали нашим союзникам, вы — своим, а перед нашим народом и государством на вас вины нет. Вы свободны! Можете остаться здесь или уйти, куда пожелаете! Ведите себя впредь хорошо, и никто из вас больше от нас не пострадает.
— В этой толпе есть несколько человек, участвовавших в лузитанском набеге на Бетику, — заметил Трай, пока оправданным переводили их приговор на лузитанский, — Их вы, получается, прощаете?
— Перед НАШИМ народом и НАШЕЙ страной они ни в чём ещё провиниться не успели, — пояснил я ему, — Если они пойдут в новый набег на Бетику через НАШИ земли — это будет уже нападение на НАС, и тогда разговор с ними будет уже другим...
— А в обход ВАШИХ земель, значит — можно? — сразу же уловил суть кордубец, — Тонкая политика?
— Она самая. Пока эти земли ещё не наши — можно ходить в набеги через них, если эти набеги не на нас. Станут нашими — будет уже нельзя. И чем скорее в Риме это осознают и примут правильное решение, тем раньше РИМСКАЯ Бетика заживёт тихо и спокойно под НАШИМ прикрытием. А какую политику проводил бы ты сам на НАШЕМ месте и в НАШИХ обстоятельствах?
— Ну, тоже в интересах своего государства, конечно. Но у вас как-то слишком уж цинично получается. Вам сейчас не составило бы ни малейшего труда повесить и этих бандитов или продать их в рабство. Ну, пусть не всех, раз у вас такая политика, но хотя бы уж одного, самого неисправимого — сейчас никто из них и не пикнет.
— Сейчас — в окружении копий и мечей наших солдат — да, никто не пикнет. А позже, когда мы уйдём? Эти дикари не мыслят пока своей жизни без войн и набегов, и удачливый бандит — один из самых уважаемых и авторитетных людей в их среде. Разве можно искоренить это в одночасье? Мы ещё не настолько сильны, чтобы делать своими врагами ВСЕХ веттонов, да и зачем это нам и позже, когда мы будем сильнее? Зачем нам вообще лишние враги? Вот этим двум третям мы сейчас показали, что с нами, если нас не злить, то можно уживаться и мирно. Не все они, конечно, поймут всё правильно, но кто-то поймёт, и такие нашими врагами уже не будут.
— А вот эта треть слева?
