— Юля, сбавь обороты, — бросил я ей, — Это тебе что, светская тусовка? Типа, подошла с бокалом, поболтала, да автограф у великого человека выпросила? — я уже въехал, что на сей раз она завелась из-за упущенного шанса познакомиться аж с самим Сципионом.
— Ну уж, конечно, не в таком состоянии! — съязвила эта оторва, взглянув на свой выпирающий живот, а затем — чуть ли не с ненавистью — на Серёгу.
— И кто тебя к нему подпустил бы?
— Ну, тебя же впустили к Назике.
— Ага, как мелкого варварского военачальника в свите наследника союзного варварского вождя. И не просто так, а по поводу — вождёныш докладывал пропретору об итогах нашего участия в его операции против лузитан. Думаешь, к нему кто-то пустил бы меня самого по себе и просто так?
— Однако ж выпить с ним и побеседовать тебе удалось.
— Ага, его квестор случайным знакомым оказался. Ну и что с того? Что мне теперь, от гордости по этому поводу лопаться? Как был я для Назики просто союзным варварским воякой, так и остался. Перекинулся со мной парой фраз, а уже на следующий день благополучно забыл о моём существовании — вот тебе и всё знакомство. Нашла чему завидовать!
— Это оттого, Макс, что тебе всё пофиг. Во всём мире для тебя существует только один единственный великий человек — ты сам, а все прочие великие — так, сбоку припёку. Если они тебе чем-то полезны, ты ещё окажешь им честь пообщаться с ними, а если нет — плевать тебе на них на всех с высокой колокольни.
— Ну, насчёт высокой колокольни ты таки преувеличиваешь...
— Ага, их ещё не построили.
— И не надо. Плюнуть я и с места могу.
— Вот о том и речь — плевать тебе.
— Именно. Нахрена они мне сдались, эти великие? Чтоб каждый чих с ними согласовывать? Обойдутся. Чтоб на равных с ними дела вести — я сам не того калибра, а прыгать им в глаза, лишь бы только заметили и кивка удостоили — так у меня есть хренова туча дел поважнее. Я не знаком лично ни с Ганнибалом, ни со Сципионом, ни с Катонном, ни с Антиохом. И что мне, бежать сломя голову знакомиться с ними со всеми, чтоб потом этими знакомствами хвастаться? Так у них таких с позволения сказать знакомых тысячи, и лезть из кожи вон, чтобы стать одним из них — не понимаю. Видимо, умом зело скорбен.
Потом поспела рыба — жареная и варёная. Тесть ведь не просто купаться и загорать с нами выбрался — такого времяпрепровождения как самостоятельной цели в античном мире не понимают. Поэтому Арунтий выехал с нами на рыбалку, с которой и начал запланированный отдых. И пока не закончили рыбачить, никого в воду не пустил, чтоб рыбу не распугали. Его рабы, оказывается, ещё накануне место прикормили, а теперь вот пришло время пользоваться результатами. Кто-нибудь хорошо представляет себе простого карфагенского олигарха с удочкой? И не советую — пальцем в небо попадёте. Нет, сама-то удочка античному Средиземноморью прекрасно известна, и мальчишкой-то он наверняка много раз удил всевозможную рыбью мелюзгу. Но то — мальчишкой, а сейчас он — большой уважаемый человек, и добыча должна быть достойной его — если не кит и не акула, то хотя бы уж тунец. И не малёк, естественно, а нормального размера — для тунца нормального, при котором удочка уже не котируется. Только трезубец! Посейдон греческий, он же — Нептун римский, отчего с трезубцем изображается? Оттого, что это и есть орудие рыбной ловли — гарпун по сути дела или острога. Вот и Арунтий превратил рыбалку в своего рода загонную охоту — рабы-загонщики длинной сетью выход из бухточки перекрыли, да к берегу ту сеть потащили, сгоняя туда же и всю рыбу, а мы, значится, подходящую добычу высматривали, да трезубцами её гарпунили. И пока тесть рыбалкой не пресытился, пока загонщики сеть не убрали и оставшуюся рыбу обратно не выпустили — хрен кто в бухточке купался.
— Теперь можете говорить о политике все, — милостиво разрешил босс, — У вас ведь принято за едой её обсуждать?
— Ага, на кухне, — подтвердил я, — Мы все — кухонные политики.
Вино закусывали, конечно, не только рыбой. Колбасы в Северной Африке как-то не в ходу, и о том, что самая лучшая рыба — это колбаса, местным пришлось бы разжёвывать долго. Но сам принцип прекрасно понятен и хроноаборигенам, так что помимо рыбы был и сыр, и мясо — на все вкусы, как говорится.
— Сципион, конечно, не мог сказать нам всего, но я примерно представляю, как было дело, — рассказывал тесть, — Масинисса ведь именно на его сторону переходил и именно его союзником становился, и троном своим он обязан в первую очередь ему, а потом уж сенату и народу Рима. По всем канонам он — его клиент, и отказать патрону в личной просьбе он не мог. Сципион не мог помочь нам открыто, но в личном разговоре он, скорее всего, взял с Масиниссы слово, что тот удовлетворится захваченным и не будет претендовать на большее.
— Пока жив патрон, которому дано слово, — уточнила Юлька.
— Да, скорее всего, именно так они и договорились. Масинисса ещё не стар и может позволить себе подождать.
— Тем более, что не воевать ни с кем другим он Сципиону не обещал, — добавил я, — С теми же гарамантами, например.
— Может быть, — задумчиво проговорил Арунтий, — Пока у него было одно только ополчение, они были ему не по зубам. Но теперь, с настоящим хорошо обученным войском и слонами...
— А оно у него разве хорошо обучено? — усомнился Володя.
— Похуже римских легионов, но достаточно, чтобы справиться с беспорядочной толпой дикарей. Когда-то гараманты были сильны, но за тысячелетие жизни среди дикарей они одичали и сами. У них есть неплохие лучники на колесницах и хорошая конница, но её не так уж много, а их пехота давно уже не воюет строем и вряд ли сможет противостоять нумидийской коннице и слонам. Кое-чему их там, конечно, подучат наши италийцы, которых мы послали к ним, чтобы не выдавать Риму, но много ли толку было от пехоты Сифакса, обученной римскими центурионами? Я бы не рассчитывал на то, что гараманты разобьют Масиниссу. Пусть хотя бы не дадут ему себя завоевать — уже будет неплохо.
— А хороши ли у них шансы отбиться? — поинтересовался Васькин.
— Если будут партизанить на коммуникациях, а не геройствовать в больших сражениях, то отобьются, — рассудил Володя.
— Да, коммуникации у нумидийцев окажутся растянутыми, — согласился я, — Если пехота забаррикадируется в оазисах, а конница с колесницами устроят противнику партизанщину — вполне может сработать.
— А слоны? У гарамантов ведь их, кажется, нет?
— Там, где они будут, они, конечно, рассеют и конницу, и колесницы, но у Масиниссы их не так уж и много. Марку Гельвию в Дальнюю Испанию давал, и мы видели, чем это кончилось. Фламинину в Македонию тоже давал десяток. Для войны с Антиохом у него, кажется, ещё два десятка вытребуют, а новых ведь не просто ловить, их же ещё и дрессировать надо. Будет у него, скорее всего, пара-тройка десятков, вряд ли больше.
— Он захватит несколько мелких оазисов, но взятая в них добыча не оправдает понесённых при этом потерь, и он уйдёт восвояси, — спрогнозировал тесть.
— Всё-таки жаль Эмпория, — посетовала Мириам, — Как вспомню, какие земли там пришлось продать — жалко становится до слёз.
— Радуйся, что вовремя продала, — хмыкнул я, — Сейчас ты не получила бы за них ни гроша.
— Я всё понимаю и благодарна вам с отцом за добрый совет. Но всё-таки жаль...
— Хватит нам и земель в долине Баграды, — махнул рукой Арунтий, — В конце концов, не на экспорте зерна богатеем. Конечно, я бы с удовольствием прикупил земель и на Великих равнинах, но на них ведь тоже позарится Масинисса?
— Да, через десять лет, сразу же после смерти Сципиона, — подтвердила Юлька.
— Тогда, конечно, нет ни малейшего смысла. Пока там построишься, пока всё хозяйство там как следует наладишь, пока та земля окупится и начнёт давать хорошую полноценную отдачу — как раз те десять лет и пройдут. Обойдутся дикари — пусть сами работать учатся. Жаль, конечно, по дешёвке можно было бы сейчас там земли прикупить, а в низовьях Баграды земля дорогая. Низовья ведь останутся за Карфагеном?
— Наши виллы должны остаться, — кивнула наша историчка.
— Но будут у самой границы, — уточнил я, — Сам Масинисса уже не сунется, но набеги разбойничьих банд будут наверняка.
— Значит, у нас десять лет для переноса всех наших дел в Испанию? — Велия не тратила ни времени, ни нервов на пустые эмоции, — Успеем наладить хозяйство там?
— Успеете, — буркнул тесть, которому было куда труднее свыкнуться с мыслью о неизбежных переменах, — Один набег отразили и не самый мелкий. Ещё полезут — ещё отразим.
— Встанем насмерть, ляжем костьми, но отстоим родную Карфагенщину для новых римских хозяев, — стебанулся Володя.
— Не сыпь соль на рану! — чуть ли не взвизгнула Наташка, — Только обжились, только бананы на грядках прижились — я для кого стараюсь, спрашивается?!
— Это те, которые костлявые? — фыркнула Юлька, — Тоже мне, бананы!
— Да, энсета — абиссинский банан. Ну, это не совсем банан, но близкий к нему. Если он приживётся и плодоносить будет, то и настоящий приживётся, когда достанем.
— Так сразу настоящий бы и доставали, а не эту дрянь, которую есть нельзя!
— Уже вторая попытка провалилась, — проворчал Арунтий, — Опять завернули в Александрии на таможне. Эти-то из Эфиопии — сплавили по Нилу до Нубии, а там через гарамантов к ливийскому побережью доставили. Может, и настоящие — из Индии — так же попробовать, через Эфиопию?
— Не уверена, что получится, — засомневалась Наташка, — Проросшие отводки привезли засохшими, корневища — тоже. Я только семена из плодов и смогла прорастить. Дикий если только, но он ведь тоже костлявый и может даже горьким оказаться — смотря какой вид...
— На фиг он нужен, костлявый! — перебила её Юлька, — Есть у тебя уже костлявые! Теоретически — банан, практически — несъедобен.
— Ну, корневища у него вообще-то съедобные, но — не деликатес.
— Наташка, ну тебя в задницу! Я тебе про бананы говорю, а не про коренья какие-то дикарские, которые только черномазые и могут жрать! Ты что, сама по бананам нормальным человеческим не соскучилась?
— Соскучилась тоже, представь себе, и не меньше твоего. Ну и где я их тебе возьму? Из задницы вытащу, в которую ты меня посылаешь?
— Папа, а сто такое садниса? — спросил меня с детской непосредственностью сидящий у меня на коленях наследник, отчего все наши сперва выпучили глаза, а затем грохнули от хохота.
— Это попа, Волний, — просветил я его самым серьёзным тоном.
— А в попе лазве ластут бананы?
— Нет, они там не растут. Но они оттуда вылазят после того, как их скушаешь и переваришь.
— Ааааа, — кажется, мелкого мой ответ удовлетворил, и хвала богам — я ведь и сам едва сдерживался от смеха. Наши отсмеялись, так тесть заржал — Велия как раз закончила переводить ему на турдетанский. А потом лежмя легла Мириам, которой перевела на финикийский Софониба.
— В общем, нормальные бананы, без косточек которые, только корневищами или проросшими отводками размножаются, а их и от абиссинского банана живыми не довезли, — закончила наконец разжёвывать для особо тупых Наташка.
— Так как всё-таки насчёт Эфиопии? — напомнил свой вопрос Арунтий, — Можно же и не сразу, а в несколько этапов.
— Вырастить в Эфиопии, потом отводки от него — в Нубии, а из неё уже новые отводки в горшках с постоянным поливом через Сахару везти? — конкретизировал я, — Не хотелось бы, досточтимый.
— Макс, так может получиться, — заметила Наташка.
— Это я понял. Но тогда мы, получается, гарантированно дарим нормальные бананы и эфиопским черномазым, и нубийским, а через нубийских — ещё и гребип... гм, — я осёкся, вспомнив о сидящем на коленях пацанёнке, за которым запомнить хрен заржавеет, — В общем — Птолемеям. Зад... тьфу, седалище у них от этого не слипнется?
— Птолемеям, конечно, дарить редкий и дорогой деликатес не хочется, — кивнул босс, — Сами тогда будут выращивать и всю Ойкумену им завалят. Но как нам миновать Египет?
— Через Кирену! — осенило вдруг Васькина, — Не надо никакой Эфиопии, везём обычным путём через Красное море в Дельту, но в обход Александрии, а из Дельты — в Киренаику. Ну, как наши заокеанские снадобья в обход александрийской таможни. Можно даже через тех же жрецов...
— Нет, жрецов я впутывать не хочу, — возразил тесть, — Я понял идею, но жрецы тогда уж точно и в своих храмовых садах выращивать начнут. Можно, конечно, заплатить им не скупясь и договориться, чтобы за пределы их храмовых оград ничего не выходило. Но это сейчас, с нынешними. А потом сменятся поколения, и их преемники начнут шантажировать моих наследников, требуя скидку на наши снадобья. Зачем это нам? Я лучше снова запрягу тех же палестинских финикийцев, но на этот раз доплачу им и за доставку товара мимо Александрии в Кирену. И тогда, в самом деле, зачем нам Эфиопия?
— Эфиопия всё-таки нужна, — спохватилась Наташка, — Там же ещё и кофе.
— Я спрашивал о бодрящих зёрнах всех, кто имел дело с плававшими туда купцами, но никто ничего не знает, — развёл руками Арунтий.
— Их могут и не знать на побережье — это дерево только в горах растёт. Небольшое, иногда вообще кустарник, даёт ягоды, которые краснеют, когда спелые, и зёрна — как раз в этих ягодах.
— Где-то с ноготь мизинца величиной, полукруглое, с ложбинкой по плоской стороне, тёмно-коричневое, — припомнил я.
— Макс, не вноси путаницу, — хмыкнула Наташка, — Во-первых, коричневыми зёрна кофе только после обжаривания становятся, а сырые они серые или зеленоватые. А во-вторых, их никто в таком виде на дереве и не обнаружит — они внутри ягод. Ягоды на дереве скоплениями растут — примерно как виноградные грозди, спелые — ярко-красные, величиной с фалангу большого пальца. Вот их и надо искать, а не зёрна. Пусть ягоды нам привезут, а зёрна мы из них и сами вылущим. Если сухие будут — не страшно, после полива прорастут.
— Хорошо, закажу, чтобы и в горах поискали, — пообещал босс, — Значит, ягоды из Эфиопии, снова — третий уже раз — саженцы бананов из Индии и... гм... Ты ещё про какой-то тростник говорила? Тоже из Индии? Чем тебе папирус плох?
— Она про медовый тростник говорила! — въехал Велтур, — Я читал у Онесикрита про индийский тростник, который даёт мёд без пчёл!
— Обыкновенный тростник? — поразился Арунтий, — Почему о нём не знают птолемеевские финикийцы?
— Нет, это особый тростник, сладкий, — поправила Наташка, — Ну, пусть будет медовый, если вам так привычнее. Вообще-то это не мёд, но упаренный сок, если не очищен, в самом деле похож на мёд — такого же примерно цвета и тоже очень сладкий.
— Вроде арбузного мёда? Так зачем он нужен, когда здесь превосходно растут арбузы? Те, для кого слишком дорог настоящий мёд — варят арбузный, и его хватает.
— У тростника сладкий сок выжимается прямо из стеблей — почти всё растение идёт в дело, а не только плод, как у арбуза, — объяснила Наташка, — И растёт он очень густо, как и обыкновенный тростник — можно получить гораздо больше сладкого сока с одного и того же участка.
— То есть выгоднее, — понял тесть, — Но всё-таки, почему он малоизвестен, если он так хорош? Онесикрит жил во времена Александра и побывал в Индии вместе с ним. Но с тех пор прошло больше сотни лет, и всю эту сотню лет Птолемеи торгуют с Индией. Почему они его тогда до сих пор не вывезли к себе в Египет и не разводят у себя? Они, конечно, ленивы, но не настолько, чтобы упустить источник таких доходов.
