Как это ни странно, но командование тот бой нашей третьей эскадрильи и моей пары с многократно превосходящими по численности немецкими самолетами не забыло — сорвали же бомбежку войск Красной армии. Орденами наградили многих. Меня по совокупности — все-таки десяток лично сбитых на счету — третьим орденом "Красного знамени". Раньше, по приказу Сталина от девятнадцатого августа сорок первого года, за такое к Герою представляли, но позже планку, похоже, повысили. Нынче пятнадцать подтвержденных уничтоженных немецких самолетов требуется. Прикрутил пятиугольную колодку — пришлось винт припаивать по образцу первых двух "Знамен", которые были на "закрутке", а то булавка очень уж ненадежно выглядела — к мундиру и задумался. Почему у летчиков больше всего наград? Неужели наш вклад в боевые действия настолько весом? Да, во время схватки в воздухе требуется и личный героизм, и мужество, и умение. Но ведь солдаты и офицеры, воюющие на земле, рискуют ничуть не меньше. Или просто наши бои заметнее? Практически по поговорке: "На миру и смерть красна"? В чем-то большие начальники правы — по краю ведь каждый день ходим. Как бы Валюша сироту не родила... С другой стороны, надо признать, эффективность действий авиации в современной войне очень высокая. Один бомбардировщик по сути можно приравнять к целому батальону пехоты — столько же, если не больше, немцев за то же самое время косит. А вот как посчитать результативность истребителя? В частности меня?

* * *

Какое все-таки противное выражение — оперативная пауза. Кукуем на земле — райское время для политработников. Партийные и комсомольские собрания, лекции о международном положении, о втором фронте, политинформации. Тут вдруг разведка прибежала — им в очередной раз срочно требуются аэрофотоснимки Кенигсберга — важнейшего вражеского логова обороны. Тем более что по данным той же разведки над городом облачности относительно мало. Частенько даже солнце проглядывает.

— Увы, — отрицательно покачал головой Подольский, — во-первых, погода — нет у меня летчиков, способных летать в таких условиях, — зимние дожди в Прибалтике, надо признать, страшно унылая штука.

Ну, здесь подполковник несколько привирает. Он сам отличный штурман, да и я, смею надеяться, и цели, а затем, и свой аэродром под облаками найду. Особенно если маяк-радиопривод вовремя включат.

— Но, что хуже всего, — продолжил комполка, — вся Восточная Пруссия насыщена "ахт-ахтами". И больше всего их именно в Кенигсберге, — да уж, восьмидесяти восьми миллиметровые длинноствольные зенитки — пятьдесят шесть калибров или почти пять метров! — это серьезно.

— Но ведь надо... — несколько растерянно протянул подполковник из штаба армии.

— Сан Саныч, а если от моря зайти? Причем не с востока, а с севера? С большой высоты на переменной скорости снижения? Немецкие зенитчики просто не будут успевать переустанавливать на снарядах высоту взрыва, — зенитные разрывные снаряды имеют специальный механизм подрыва, который необходимо взводить перед выстрелом на определенное деление.

— В американскую рулетку поиграть захотелось? — недовольно пробурчал комполка. — Вот ты и лети сам, а я на такое не подписывался.

В принципе Подольского понять можно — высшую награду он уже получил, война к концу, перспективы в будущей жизни отличные, так зачем нужны эти... скажем так, приключения? Ладно, даже мысленно не будем оскорблять заслуженного командира полка.

С другой стороны — ну ведь не просто же так этот подполковник из разведотдела армии к нам прикатил? Ему ведь не для отчета эти снимки нужны, а для дела. Чтобы представить исчерпывающую информацию в штаб. А при правильно спланированной операции потери наших войск будут заметно меньше. На одной чаше весов один пилот, а на другой — сотни, если не тысячи жизней простых солдат. Меня ведь беременная Валюша ждет! А этих бесчисленных Ванек и Петек разве никто дома не дожидается? И смогу ли потом смотреть в глаза вдов и матерей, не дождавшихся сыновей с этой войны?

Страшная это все-таки штука — совесть. Пафосно, наверное, со стороны выглядит? Решено — полечу! Я ведь не для галочки в бой иду...

Риск? Охрененный, но если правильно все прикинуть... Вылететь еще до утренней зорьки, набрать высоту до статического потолка — десять с половиной тысяч метров — затем полого пикировать со скольжением где-то до половины пути начиная от берега. Порядка пятнадцати километров протопать и опять вверх потянуть? Замудохаются ведь немцы точно отслеживать мою траекторию. Да и скорость на снижении под семь сотен будет — все опасное время порядка пяти минут. А они ведь еще не проснувшиеся будут — привыкли воевать по расписанию. Пока оденутся — все-таки минус три на улице — пока до орудий добегут, получат целеуказания, развернут стволы на заградительный огонь. Можно попробовать — надо ведь как-то отметить собственное совершеннолетие? Мальчишество? Нет — опыт и строжайший расчет!

Хорошо выспавшись — завалился сразу после плотного ужина — завтракал еще в полной темноте. Большая чашка крепкого черного кофе, чуть подсохшая белая булочка с маслом и клубничным джемом поверху. Две казбечины, не торопясь выкуренные перед стартом — я уже облачился в теплый меховой комбинезон с электроподогревом — и в кабину. Посмотрел на столпившийся народ. В воздух машину выпускает непосредственно техник — Елизарыч собственной персоной — но готовят ее к полету множество людей. Говорят, в авиации на одного летчика приходится до тридцати-сорока разных "земных" специалистов. Само собой разумеется, успех пилота — их успех, неудача — недоработка большого коллектива. Все в той или иной мере участвуют в подготовке полета. Помахал рукой и закрыл фонарь.

Взлетел очень легко — пушка и крупнокалиберные пулеметы сняты. Боеприпасы к ним, соответственно, тоже отсутствуют. Меньше вес — лучше скороподъемность и маневренность. А эти факторы мне сейчас ой как потребуются. Немцы мой пролет на север наверняка засекли — у них здесь радиолокаторов хватает. Но над морем должны были потерять — дальность обнаружения маловата. На практический потолок вышел, уже повернув к суше — всего-то в пяти километрах от берега. Все нормально, только пить очень хочется — разряженный воздух с кислородом на этой огромной высоте жуть как сушит носоглотку, постоянно хочется облизать губы, глотнуть воды. Перетерплю, не маленький. Ха! А ведь восемнадцать мне уже исполнилось — мама говорила, что в первом часу ночи орать начал как оглашенный. Мама, мама... Этот полет — тоже месть за тебя и отца. Интересно, сколько жизней наших бойцов спасут фотоснимки?

Опомнились — мне до города треть пути осталось, а они только-только открыли заградительный огонь впереди по курсу. Вспухающих сероватых разрывов зенитных снарядов вокруг появилось множество. Но с очень большим разбросом как по расстоянию, так и по высоте. Тем лучше — летел ведь по горизонту без потери высоты. Теперь можно все время идти в пологом снижении со все время изменяемой вертикальной скоростью. Ну и скольжением с курсом все время играть. Со скоростью осторожнее — ходят слухи, что если превысишь семь сотен в час, то фонарь может отсосать. Он у меня вообще-то на этот случай дополнительно закреплен — изнутри только аварийный сброс работает. Но все равно не перестараться бы. Ну вот и огромный Кенигсбергский замок — внушительно смотрится. Зенитки ополоумели, да вот только все время мимо стреляют. Включаю АФА, и короткая пятисекундная "площадка" на шести тысячах метров. Ага, опоздали зенитчики — разрывы снарядов чуть ли не полукилометром выше. Пикирование до четырех и еще десятая часть минуты на боевом курсе. Теперь деру с переменной траекторией полета. О, пара Густавов взлетает — очень хорошо, еще и аэродром можно зафиксировать на пленке — три секунды горизонтального полета, не больше. А мессеры все равно не догонят — кишка тонка в наборе высоты большую скорость набрать. Отворачиваю почти на восток — так ближе к линии фронта. Да и моя бывшая третья уже должна быть в воздухе — готовят "худым" очень горячую встречу из своих пушек и крупнокалиберных пулеметов.

Ни фига себе — все прошло как по маслу. Возвращались на свой аэродром в приподнятом настроении. А тут... Мне когда-то папа рассказывал об этом красивейшем явлении. Другие опытные летчики тоже не один раз упоминали. Кто-то даже, описывая зрелище, экспрессивно выразился: "Увидел, и помирать не страшно!"

Мы двигались курсом на восток-юго-восток на эшелоне две тысячи почти точно навстречу солнцу. Попали под легкий дождь из висящей на несколько километров выше тучки. Я даже оторвал руку от рычага нормального газа, пытаясь протереть глаза. Видение было сказочно-чудесным. Яркое слепящее светило выглянуло впереди из-за облака, и прямо перед самолетом волшебно вспыхнула всеми своими насыщенно-яркими и одновременно хрустально-прозрачными цветами огромная круглая радуга. И летели мы, а казалось — падали, точно в центр этого великолепия*.

* А не сказка это. Сам в юности наблюдал несколько раз это красивейшее зрелище, летая на примерно таких же высотах.

* * *

Орден "Ленина" за одну единственную разведку? Непостижимо! Но командование именно настолько высоко оценило мой полет над Кенигсбергом. Оказывается, съемка помогла вскрыть всю систему зенитной обороны города — на распечатках были отчетливо видный вспышки выстрелов "ахт-ахт". То есть, когда начнется штурм, наши бомбардировщики, зная с какой стороны безопаснее заходить на цели, быстрее уничтожат ПВО противника и, следовательно, понесут меньшие потери. С учетом того что, как уже при разборе полета выяснилось, я был не первым — успели потерять в разведке над Кенигсбергом две "Пешки" с экипажами. Ну, тихушники — зла на них не хватает. С другой стороны — если бы знал заранее, то вряд ли бы решился на этот полет.

Что больше всего радует — за орденом отправляют в столицу. Жену почти полгода не видел. Валюшины фотографии — это, конечно, хорошо, но обнять любимую будет еще лучше. Сдаю дела уважаемому "аксакалу" полка, Лехе Годоляке, и завтра, нацепив новенький мундир с золотыми погонами и понавесив на него все награды, помашу рукой своим парням и "вечерней лошадью", то бишь Ли-2, в девичестве звавшийся Дугласом, отбуду в Москву. Судя по сводке погоды, в столице заметно прохладнее, чем в Прибалтике, но мне почему-то кажется, что теплый Валенькин взгляд согреет меня лучше любой шинели.

Утром с хорошей компанией штабных загрузились в транспортник. Настроение у всех офицеров было отличным — все-таки переломили мы хребет фашистской гадине. Теперь уже на все сто понятно, что пусть не в этом году, а в следующем, но войдем в Берлин и покараем фашистскую нечисть. Немножко подпортило сообщение, что с нами летит некий большой начальник. Вот-вот появится — тоже вдруг зачем-то потребовалось отбыть в столицу. Два истребителя сопровождения уже успели подняться в воздух и сейчас наматывали круги над аэродромом в ожидании взлета нашего Ли-2. Начальник так и не появился, поэтому взлетели почти с получасовой задержкой. Прикрывавшие нашу машину "Лавочкины" проводили полсотни километров и отвернули назад — горючку-то еще над аэродромом пожгли, в ожидании нашего вылета.

— Да здесь немецких охотников быть уже не должно — достаточно далеко от фронта отлетели, — высказался бравый старлей, провожая взглядом удаляющиеся "лавки".

— Не скажи, — вдруг хмуро покачал головой капитан в великоватом полушубке, — по закону подлости, именно в таких случаях и появляются.

Я внимательно осмотрел небо с одного борта, потом метнулся к иллюминаторам другого — накаркал капитан. Два "худых" уже заходили на наш самолет. Бортстрелок открыл огонь из Березина в верней турельной установке слишком рано. Я, оттолкнув радиста от шкворневого ШКАСа в хвосте машины, успел отогнать от нашего хвоста одного мессера. Но другой, зайдя снизу, сходу поджег левый мотор. Тысячесильный АШ-62ИР, точно такой же, как на последних сериях "Ишаков", выплюнув клуб черного дыма, вспыхнул ярким пламенем. Пилоты бросили машину вниз — все-таки преимущество немецких истребителей по скорости и маневру было очень уж большим. Правый мотор пережил своего собрата всего на пару минут. Правильное решение — сходу садиться на вынужденную — было принято слишком поздно. Худые, практически не обращая внимания на мои экономные очереди — стрелок в турели был уже мертв, а у техника со вторым скорострельным пулеметом закончились патроны — прошивали из своих пушек фюзеляж насквозь. То ли один из летчиков в кабине был еще жив, то ли оттримерована машина была правильно, но мы еще как-то летели в пологом снижении. А затем был удар о заснеженное поле, выбивший из меня дух. Пришел в себя от вялых пощечин — накаркавший капитан, истекая кровью из развороченного бедра, пытался что-то сказать.

— Лесные... — и, умирая, указал на правый борт.

Картина, открывшаяся в иллюминаторе, не порадовала. От перелеска к дымящему самолету, грамотно прикрываясь пологими холмиками и неровностями земли, короткими перебежками двигались люди с оружием. Никак не бойцы РККА, так как разномастные стволы были направлены к нам, а не наоборот. Тогда-то и дошло, что пытался сказать капитан — лесные братья, как называли себя отщепенцы, с самого начала войны служившие гитлеровцам. И уходить было уже поздно — редкие выстрелы и короткие очереди слышались со всех сторон.

Не повезло. Называется, слетал в Москву за орденом. Выдрал из турели крупнокалиберный пулемет, проверил ленту — патронов еще хватало — и приготовился открыть огонь, когда враги подойдут ближе. Противники почему-то тянули. Догадались, что здесь их ждет очень горячий прием из Березина? Хотят взять живым?

Поудобнее устроился у большой рваной дыры — практически амбразура — в левом борту фюзеляжа. Устроился и задумался перед своим последним боем. Увы, но на земле, а не в небе, где кое-какие умения у меня присутствуют. Последнее время буквально мучило одно чужое воспоминание — документальные кадры кинохроники. Огромный ядерный гриб над вражеской столицей. Ну ведь не должно быть такого в нашем мире — войска Красной армии наверняка возьмут вражескую столицу раньше, чем американцы сделают атомную бомбу. Тогда откуда взялись эти кадры? Или мое вмешательство в историю оказалось настолько существенным, что ход войны уже изменился?

Размышления были прерваны длинной очередью из МГ-42. У лесных братьев есть пулемет — очень плохо. Но живым им все равно не дамся. Перед глазами вдруг мелькнуло лицо жены и почему-то та круглая радуга...

* * *

— Капитан, вы соображаете, что говорите? — раздраженно вскинулся подполковник. — И что я теперь должен докладывать командующему армией? Что кто-то вовремя не озаботился о замене выработавшего бензин сопровождения для транспортного Дугласа? В результате чего самолет был подбит вражескими истребителями и сел на вынужденную? Много жертв?

— Они вспыхнули еще в воздухе, — вздохнул капитан, — а когда все-таки сели...

— Что там еще?

— Судя по обнаруженным следам, был бой с "лесными братьями". Отсутствуют тела трех человек. Возможно, литовцы — остатки одной из разгромленных айнзацгрупп ваффен-СС — взяли в плен старших лейтенантов Козинцева и Давыдова, а также гвардии майора Воскобойникова.