— Почему "плохо"?
Он слышал, как Сивер хмыкнул, и когда Мирослав уже не ждал ответа, обернулся.
— Ты научи ее хотя бы блок ставить — пригодится.
Утром, во время завтрака Ромашка поймала на себе недоброжелательный взгляд воеводы из Вестового, отца Мирослава. На сына Вояр даже не взглянул, и девушке показалось, что это намеренно.
Девушка тронула Мирослава за локоть и прошептала:
— Прости меня, пожалуйста. Я думала, ругать будут только меня... Мирослав!
Мирослав не сразу обернулся. Девушка вдруг подумала, что он, должно быть, слишком сердит на нее, но заглянув в светлые глаза, поняла — дело не в ней.
— Ты плохо сделала, Ромашка, что не послушалась меня, — ответил Мирослав. — Но отец сердится не столько из-за тебя, сколько... — он пожал плечами. — Он считает, что плохо воспитал сына.
— Это почему? — удивленно обернулся Тур, сидевший по другую сторону от девушки.
— У нас на многое разные взгляды. Он рассердился на меня еще тогда, когда я выступил на Совете за то, чтобы города не трогали.
— Ну и что, — Тур недоуменно приподнял рыжеватые брови. — Многие за это выступали. Я вон тоже...
— Мой отец — воевода. И он не понимает, почему я выступал против войны.
— Но ведь всегда лучше решать проблемы мирным путем, — вставила Ромашка.
— В данном случае у нас это не получилось, — усмехнулся Мирослав. — Так что отец оказался прав.
— Ну так что же? Каждый может ошибиться. Неужели он до сих пор сердится из-за Совета?
Мирослав покачал головой, и Ромашка поняла вдруг, что есть что-то еще, о чем Мирослав говорить не хочет.
— Может, это из-за меня? — едва слышно прошептала она. — Ты дружишь со мной, а я ведь — городская.
Грустная улыбка появилась на лице Мирослава.
— Помнишь, Тур, когда твоя мать с Сивером лечили меня в Долине Ручьев? Отец заходил тогда. Я ведь все слышал, хотя вы и думали, будто я сплю или без сознания. Так получилось, что только Сивер знал, что со мной случилось во время боя. Я слышал, как Сивер рассказал обо всем моему отцу. Ты же был там, Тур, ты тоже все слышал.
— Я... я далеко стоял. Да и не прислушивался. И за водой выходил разок.
Мирослав поднял руки, распустил ремень на затылке, пригладил рукой растрепавшиеся волосы и снова перетянул их ремешком.
— Когда-то еще мой прадед дал обет не стричь волос, если мы победим в войне, что была тогда между нами и городом. Мы победили. И побеждали каждый раз, в каждой битве. С тех пор длинные волосы — это что-то вроде семейной традиции. Мой прадед стал героем, мой дед отличился во время великой битвы — девяносто шесть лет тому назад. Отец стал воеводой в Вестовом тоже не просто так — он завоевал свою славу на Рубежном, где не раз сталкивался с отрядами городских солдат. Я выступил против войны... Может поэтому, а может и не только... но отец считает меня трусом.
И Ромашка, и даже Тур удивленно открыли рты. Мирослав встал, потом наклонился, подхватил рукой шкуру, на которой сидел, и принялся аккуратно ее сворачивать.
— Но ведь это неправда, — растерянно пробормотал Тур. — Это вообще... А уж после того, что рассказал Сивер — как ты бился у Долины Ручьев...
— Я не сделал ничего особенного тогда, — отозвался Мирослав, не поднимая глаз. Замер на секунду со свернутой шкурой в руках, потом поднял голову: — Давайте сюда свои свертки — пойду, заброшу на сани.
Вскинув на плечо три свернутые шкуры, Мирослав пошел к запряженным саням. Ромашка с Туром смотрели ему вслед.
Глава 28
На следующий день мороз усилился и пошел снег. Еще до полудня войско перешло Рубежный, и Ромашка уже с перевала угадала вдалеке на северо-западе очертания круглых холмов, расплывавшиеся бесформенными тучами в пелене снегопада. Именно эти самые холмы видели они с Мирославом, когда перелетели городскую стену на параплане. От холмов до города, как уже знала Ромашка, было рукой подать — немного пройти через редколесье да луг, а там — мертвая земля до самой стены.
Вьюга усиливалась, и идти становилось все труднее. Ромашка измучилась и устала, но хотя девушка знала, что может сесть на сани и никто при этом не посмотрит на нее косо — шла, как и все, сильнее опираясь на палки руками, которые пока болели меньше, чем ноги. Мирослав молчал, и ни девушка, ни Тур долго не решались заговорить с ним — всё думали о том, что сказал он утром. Теперь Ромашке стало понятно, почему отец так холоден с сыном, почему Мирославу так нелегко разговаривать с воеводой, но она не могла взять в толк, что же могло послужить поводом для такого необоснованного суждения воеводы Вояра о собственном сыне.
Девушка глянула украдкой на хмурое лицо Мирослава. Ей показалось, он почувствовал ее взгляд, но обернулся не сразу.
— Если сегодня вечером все будет спокойно, мы немного позанимаемся, — сказал Мирослав. — Либо наши, либо враги могут применить массовое внушение, так что тебе надо научиться защищать сознание.
Ромашка с готовностью кивнула, правда, кивок этот получился малозаметным — девушка шла, низко наклонив голову, наполовину спрятав лицо за высоким воротником. Такой злой метели они еще не видела, и Ромашке было даже немного страшно — неспроста, видать, природа разгневалась, видно, не пускает войско к городу. Каково же было ее удивление, когда Тур сказал ей:
— Это наши мудрейшие метель такую наслали и морозы.
Ромашка шла последнее время словно на автомате, и потому даже не остановилась, но голову изумленно приподняла:
— Это еще зачем? Ведь еле идем...
— Там военная база у холмов. Благодаря метели они и не увидели, как мы с гор спускались.
К вечеру ветер немного стих, но снег все падал и падал. В лагере не палили костров — чтобы с базы вдруг не приметили дыма — потому сегодня ужинали сухим пайком. Ромашка, вспоминая уютное потрескивание дров и тепло огня, немного грустила, что нельзя погреться, глядя на рыжие языки пламени.
Мирослав с Туром и Ромашкой устроились в тихом месте, где ветви стоящих небольшой группкой пушистых сосен прикрывали от падающего снега. Лес вокруг был не таким пышным и роскошным, как за Рубежным, деревья не вырастали высокими и сильными. Ромашка уже знала, что это — от близости городов. Девушка вспомнила, какие жалкие деревца росли в центральном парке города, и вздохнула — меньше чем за полгода в Вестовом она научилась смотреть на мир совершенно по-другому, она увидела столько, сколько не видела за двадцать два года жизни в городе, а узнала еще больше, да и теперь у нее было столько друзей! Девушка подумала о своей подруге Дельфине, и пожалела, что та не увидела всего того, что увидела Ромашка, не побывала вместе с нею в Долине Ручьев, в Вестовом, в Родне, не погуляла по лесу, не поплавала в реке...
Внезапно в голову Ромашке пришла мысль нацепить лыжи и пройтись вокруг лагеря. Девушке совершенно не хотелось вставать — она устала настолько, что рада была бы заснуть прямо здесь, на снегу, предоставив Туру самому отнести ее в шатер, но мысль оказалась невероятно настойчивой, и девушка со вздохом потянулась за своими лыжами и принялась прилаживать их к ноге.
— Ромашка, — донесся до ее сознания тихий голос Мирослава. — Ты куда?
Девушка замерла.
— Пойду пройдусь, — неуверенно ответила она.
— Ты разве не устала?
— Устала, — сказала Ромашка, с сомнением глядя на лыжи. Идти ей совершенно никуда не хотелось, но вот мысль о прогулке надоедливо стучалась в сознание, словно и не ее мысль, а чья-то чужая, пришедшая извне. Девушка снова вздохнула и застегнула крепления.
— Ромашка!
Словно очнувшись, девушка вдруг обнаружила, что стоит на лыжах, готовая куда-то идти, а вот куда — совершенно себе не представляет.
— Ой, — только и смогла вымолвить она.
— Снимай лыжи и садись, — скомандовал Мирослав.
Девушка послушалась, села и посмотрела в его светлые глаза.
— Это ты меня заставил лыжи надеть? — он кивнул, девушка возмущенно втянула воздух: — Хоть бы предупредил, что начинаешь со мной заниматься. Я бы подготовилась.
— Перед атакой никто не станет предупреждать заранее, — возразил Мирослав. — Но раз уж ты догадалась в чем дело — готовься.
Приготовиться Ромашка не успела. Но на этот раз, надевая лыжи, она с недоумением размышляла, чего это ей не сидится на месте — ведь устала же, идти никуда не хочет, а вот собирается...
— Ромашка! — окликнул ее Мирослав.
Опомнившись, девушка раздосадовано вздохнула, посмотрела на пристегнутые к ногам лыжи почти с ненавистью.
— Спасибо хоть не стал меня гонять вокруг лагеря, — пробормотала она себе под нос. На лице Мирослава появилась лукавая улыбка.
— В следующий раз заставлю, чтобы лучше старалась.
Вид у девушки стал совершенно несчастный. Она сосредоточилась как только могла, но уже через пару минут ее скользящую меж деревьев фигурку заметил Сивер. Он нашел взглядом Мирослава и направился к нему.
— Учишь? — спросил Сивер.
Мирослав кивнул в ответ. Тур смотрел на черноволосого с неприязнью, но раз уж Мирослав не возражал против общества этого роднянского забияки, то и Тур промолчал. Вот если Сивер снова начнет грубить или другой какой повод подаст...
Гонять уставшую за день девушку вокруг всего лагеря было бы слишком жестоко, и поэтому Ромашка лишь сделала небольшую петлю по лесу, постоянно оставаясь в зоне видимости, и вернулась. Сначала лицо ее было спокойное, но потом Ромашка сообразила, что и почему она только что делала, и негодующе воззрилась на своего мучителя.
— Я устала! Я не хочу! — заявила она.
Девушка не сразу заметила Сивера, но, разглядев ехидную ухмылку на его лице, обиженно засопела. Тур поглядел на нее сочувственно, и даже подумал — а не предложить ли Мирославу перенести дальнейшие занятия назавтра, но промолчал.
— Ромашка, — Мирослав внимательно посмотрел ей в глаза. — Если не хочешь — не делай. Просто не слушайся.
Девушка кивнула, отцепила лыжи и присела, приготовившись не слушаться. В этот раз она даже успела поймать тот момент, когда мысль, чужая, не ее мысль, осторожно прокралась в ее сознание и тут же заявила о себе. Девушка словно следила за нею, слушала, как голос, очень похожий на голос Мирослава, настойчиво советует ей пробежаться на лыжах по лесу.
— Поймала! Поймала! — воскликнула девушка, с облегчением понимая, что у нее наконец-то получилось.
— Умница, — сказал Мирослав.
Девушка довольно улыбнулась... и тут же снова принялась пристегивать лыжи.
Занятия продлились еще около получаса. Несколько раз Ромашке удавалось не послушаться приказа, но едва она расслаблялась, Мирослав снова и снова без труда заставлял ее подниматься и бежать по снегу. В конце концов Ромашка просто упала в сугроб и заявила, что так и уснет на лыжах.
— Завтра продолжим, — пообещал Мирослав.
Завтра они продолжили, но результат оставался тот же. После обеда Ромашка просто не смогла сдвинуться с места. Она сидела, глядя вдаль, где над горизонтом стояла серый туман. Там, она знала, находился город. Город, которому суждено было вскоре превратиться в руины. Небо над ними было чистым, морозно-голубым, и девушка вдруг поняла, что ее беспокоит.
— А почему не видно патрулей? — спросила она.
— Слишком сильный мороз, — ответил Мирослав. — Их электроника выходит из строя, так что в ближайшие дни, пока в городе не придумают, как избежать поломок и аварий, патрулей не будет.
— А в городе сейчас тоже так холодно?
— Нет. Только здесь и до мертвой земли. Над нею воздух насыщен испарениями и по мере приближения к городу становится все теплее.
Ромашка кивнула:
— Ясно.
И стала думать о мертвой земле, о рве под стеной, в котором была ядовитая жидкость, о заводах на краю города, которые сливали в ров свои отходы.
— А у вас что вообще нет заводов? — спросила девушка.
— Вообще.
— Как же вы так живете?..
— Много тысячелетий люди жили — и мы живем.
— Но почему?
— Ты знаешь, Ромашка, — и девушка тут же насторожилась — именно с этих слов Мирослав обычно начинал рассказывать ей что-то важное или объяснять, — сейчас мы просто не можем позволить себе жить по-другому. Мы противостоим городам с их вооружением и новейшими технологиями только потому, что живем на природе, черпаем из нее силу, получаем ее поддержку. Если б мы жили в городах, строили заводы — нам понадобилось бы очень много времени, чтобы устроить такую жизнь в согласии с природой, а ваши города не дали бы нам этого времени — просто стерли бы с лица земли. Поэтому в то время как вы развиваете технологии вооружения, мы развиваем наши природные способности, и лишь благодаря этому мы еще живы, благодаря этому ваши города не смогли завоевать наши земли, уничтожить наши леса и отравить реки.
Ромашка задумалась над словами Мирослава, но потом вспомнила кое-что и снова задала вопрос:
— А откуда тогда аккумуляторы на твоем параплане? А камера откуда?
Мирослав улыбнулся:
— Не все города, Ромашка, воюют с нами. Некоторые, наоборот, сотрудничают, но пока они этого не афишируют, чтобы остальные не пошли на них войной. Вот оттуда мы и берем иногда такие вещи, но только в случае крайней необходимости.
Девушка вздохнула.
— Жаль, что мой город не захотел с вами сотрудничать.
Она посмотрела Мирославу в глаза и спросила:
— Когда?
Он все понял и ответил так же коротко:
— Послезавтра.
Следующий день Ромашка провела в болезненном ожидании. Она теперь точно знала, когда произойдет разрушительное землетрясение, и у нее кусок в горло не лез, а занятия с Мирославом проходили и вовсе безуспешно. Тур смотрел, как Ромашка с безразличным видом надевает лыжи и лавирует меж деревьев, и теперь думал, что если девушка сильно устанет, то, возможно, назавтра у нее не останется сил на какие-либо необдуманные действия вроде того, чтобы, ослушавшись запрета, пойти вместе с ними к городу. Вечером Мирослав попросил Ромашку показать ему тетю Полиану, за которую девушка беспокоилась особенно. С большим трудом ей удалось передать Мирославу картинку — курносое лицо тети.
Вечером девушке долго не спалось. Она ворочалась с боку на бок, то открывала, то закрывала глаза, а потом вдруг разбудила уже задремавшего Тура — названный брат, как всегда, устроился рядом с нею.
— Тур, а что с базой? — спросила она. — Тут же военная база рядом, у холмов. А если они на вас нападут?
— Это мы на них нападем, — сонно ответил Тур.
— Как? Когда?
— Да перед тем, как на город идти... Не хватало еще, чтобы нам в спину ударили.
И только тут Ромашка вдруг поняла, что назавтра войску роднянского воеводы предстоит настоящая битва.
— Так ведь и в городе, наверняка, есть военные базы, — прошептала она.
Тур ее не услышал, и девушка хотела растормошить его да порасспросить, потом передумала — если завтра будет бой, так пусть лучше Тур выспится, как следует.
Лагерь свернули рано-рано, еще только начало светать. Небольшой отряд из человек двадцати отправился к мертвой земле. Мирослав объяснил Ромашке, что это — "проводники" — люди, которых мудрейшие напрямую питают своей силой, главное оружие войска.
