— Я никогда не состоял ни в какой партии. Ни в вашей большевистской, ни в германской, ни в какой другой.
Недоумеваем от такого расклада оба, в унисон воскликнув:
— Как же тебе доверили распоряжаться такими суммами?!
— Обыкновенно. Завели в комнату в кремлёвском подвале с сокровищами и сказали: «Бери сколько надо для революции в Германии». А про партбилет меня никто не спрашивал…
Давид психует:
— СВОЛОЧЬ!!! Ты — хуже белогвардейца! Ты — хуже всех белых генералов и интервентов, вместе взятых! Из-за таких как ты, до сих пор Мировой революции не произошло!
Не успел я подумать: «А других «кадров» — априори быть не может, если говорить о хоть какой-то массовости», как выдержав, товарищ Лейман — со всей имеющейся у него дури, врезал товарищу Томасу кулаком в «бубен». Тот, чуть кульбит вместе со стулом не сделал — всего лишь четверти оборота не хватило.
— Полегче, напарник!
Поставил стул с привязанной, впавшей в беспамятство тушкой в естественное положение напротив хозяина квартиры — бывшего, а ныне бездыханного представителя Отдела международной связи (ОМС) ИККИ Коминтерна — сочувственно глядящими выкатившимися мёртвыми «шарами» на всё происходящее.
— Пойдём-ка, Давид, лучше на кухню — кофейка попьём, успокоимся да обсудим дела наши скорбные…
* * *
Перекусить у покойника — хоть шаром покати, в вот кофе было отличным!
Сварив на спиртовке уже заранее хозяином обжаренные и размолотые зёрна арабики, остудив и ароматно-бодрящий разлив напиток в фарфоровые чашечки, сделав первый глоток, спрашиваю:
— Каковы дальнейшие планы, Давид?
Тот, морщит лоб:
— Задавить эту гниду, забрать все деньги и в Советское посольство. Возьму своё, а остальным пусть товарищи распоряжаются.
Хм, гкхм…
Вообще-то, предполагалось, что товарищ Лейман скажет: «Давай поделим бабло и разбежимся как два ёжика в тумане». Тогда выждав первый же удобный случай — предполагалось шмальнуть ему пару в спину из «настоящего Руби», который я предусмотрительно заначил за ремнём брюк, скрытым полой пиджака. Ибо по закону жанра, сразу после предложения «поделить» — неизбежно возникает мысль «кинуть», а то и вообще:
«А зачем делить? Придушить этого лысого задохлика — а так как мёртвым деньги не нужны, забрать его долю себе».
Однако, товарищ оказался идейным и принципиальным, что не могло не радовать…
Но расслабляться всё равно не стоит.
Особо не спеша, сделав ещё пару обжигающе-вкусных глотков:
— Не совсем удачная идея, партнёр!
— Почему?
— Появление нас с деньгами в Посольстве — мгновенно свяжут со смертью этих двоих. Ты хочешь ополчить против себя весь Коминтерн?
Тот, с горячечной юношескою непосредственностью:
— Так они же — воры!
— Ты думаешь, про это никто не знает? Если эта «гнида» вернулась из Москвы, значит в ИККИ про их воровство — не только знают, но и одобряют.
— Как это?
— Обыкновенно. «Отстёгивает» товарищ Томас кому-нибудь из высших партийных бонз, а тот его «крышует».
За время нашего знакомства, Давид вполне себе освоился с моими иновременными словечками:
— Кому «отстёгивает», кто «крышует»?
— Пока не знаю, но при желании это достаточно легко выяснить, — помолчав, — вот только не уверен стоит ли это делать, Давид. Ведь, многие знания — преумножают печаль…
Мгновенно вспотев от выпитого кофе и напряжённой мозговой деятельности, громила растерянно промямлил:
— Так что же делать?
Не торопясь допиваю своё кофе:
— Надо подумать, напарник… А плесни-ка, мне ещё чашечку! Вот, спасибо…
Минут пять поизображав из себя мраморную статую Огюста Родена, наконец выдаю:
— Имеются у меня кой-какие подвязки в «Межрабпоме»… Знаешь такую организацию?
— «Международную рабочую помощь»? Конечно знаю, как не знать!
— «Межрабпом» официально считается подразделением Коминтерна, но на самом деле ведёт свою собственную политику — делая ставку по большей части на коммерческую, а не революционно-подрывную деятельность.
Настороженно:
— Ну, и…?
— Тебе решать, конечно, но можно перечислить эти деньги в банк на счёт «Межрабпома», с правом распоряжаться ими от имени…
На этом месте, я надолго завис.
Не выдержав, Лейман спросил:
— От чьего имени? Кто будет иметь право распоряжаться этими средствами?
Вполне серьёзно предлагаю:
— Ну, давай запишем тебя, Давид! У тебя такая прикольная армянская фамилия в липовом нансенском паспорте — напомни мне её, а то я постоянно забываю.
Угрюмо помолчав, забыв про свой остывающий кофе, тот, нехотя решил:
— Запишем право распоряжения на тебя, Серафим.
Я тоже, без малейшего проблеска хоть какого-то энтузиазма, но внутренне ликуя, нехотя признал:
— Пожалуй, это будет не просто лучшим — единственно возможным вариантом.
Зверски на меня вытаращившись, Давид — которому очень хорошо бы подошло прозвище «Голиаф», поднёс к моему носу огромный кулак:
— Но, как только у меня появятся настоящие документы…
Честными глазами смотря в его, с готовностью:
— Конечно, конечно! Как только приплывём из Гамбурга в Ленинград — так сразу!
Успокоившись, Лейман спросил, мельком глянув в окно:
— Так, что? «Давим» этого и за дело? Уже утро и надо торопиться: до обеда можем успеть собрать все деньги на одной из его конспиративных квартир и вызвать представителя «Межрабпома».
«Притормаживаю» его выставленной вперёд ладонью, и:
— Торопиться надо не спеша, партнёр! Предлагаю сперва прикрыть наши с тобой задницы, сняв с этой «гниды» показания про их с Абрамовым воровство. Вдруг, что-то пойдёт не так и, с нас за эти два трупа — не считая парижские, спросят.
Вижу, тот менжуется.
— Опять же: судя по всему, вот-вот грянет «война спецслужб»: ОМС Коминтерна зацепится с ИНО ОГПУ и, наше начальство будет весьма радо лишнему компромату на конкурента.
Сперва полез «в бутылку», горделивым шляхтичем подбочясь:
— Моему(!) начальству плевать с самой высокой колокольни на обоих и на их конкуренцию.
Внутренне, только диву даюсь:
«Однако!».
— Времена меняются, а любой начальство — непостояннее самой ветреной девки. Сегодня ему плевать, завтра — нет! В любом случае «фиговый листок», чтоб прикрыть задницу — не помешает, Давид.
Остыв и подумав чуток, тот согласился:
— Правильно соображаешь, Серафим!
Кивнув на набор кухонных принадлежностей, висящий на стене, предлагаю:
— После дачи показаний, лучше затащить гниду сюда и «сделать это» вот тем мясницким ножом. Мол, поскандилив во время кофепития, товарищ Абрамов зарезал товарища Томаса и, затем — осознав всю мерзость своего неблаговидного поступка, застрелился. Как тебе?
— Отличный план!
Взяв нож в руки, Давид проверил остроту лезвия, и:
— Кто будет резать? Ты?
Отрицающе кручу головой:
— Когда я убиваю — то обычно зверею и труп будет обезображенным… Вспомни того «патлатого», чей скальп в коробке. А здесь надо аккуратно сработать! Поэтому, резать товарища Томаса — будешь ты, Давид.
Что-то неопределённое хмыкнув в мой адрес, напарник обернул лезвие ножа первой найденной тряпкой и заткнул его сбоку за брючный ремень, скрыв за полой пиджака.
Что-то я какой-то нетипичный попаданец, да?
Другой бы уже на моём месте — море кровей пролил и океан женщин перетрахал, не считая прочих представителей флоры и фауны.
* * *
Наш пленник, хотя успел уже обмочиться под себя здоровущей лужей, а с левой стороны лица — заплывал огромнейшей же гематомой, оказался вполне жив-здоров и, что особенно радовало — по прежнему словоохотливым…
Захожу и без всяких «прелюдий»:
— Колись, Гнида, как ты дошёл до жизни такой! Всю свою паскудную историю — от и до.
Тот, сперва было запаниковал:
— Зачем?
— Показания для сурового, но справедливого пролетарского суда.
Лейман, не будь дурак, взявшись за самотык, почти ласково предложил:
— Иль, с тебя обосцаные штаны снять и кверху «дуплом» загнуть?
Это оказалось последним весомым аргументом, побудившего обвиняемого к добровольному сотрудничеству со следствием:
— Я готов к чистосердечному раскаиванию, товарищи! С чего начать?
Давид рычит:
— Начни со своей мамы, которая всех сифилитиков в вашем городе через себя пропустила — прежде чем родить такого ублюдка, как ты!
Я решил не копать в прошлом так глубоко:
— Начни с самого момента создания Коминтерна, а там видно будет.
В кабинете нашлась пишущая машинка и, я только успевал по «клаве» наяривать27!
— …Карл Либкнехт и Роза Люксембург были категорически против создания Коминтерна — справедливо полагая, что западноевропейские коммунисты сделаются полной марионеткой Москвы, поэтому проигнорировали призыв.
Прекратив печатать, задаю наводящий вопрос:
— Так за это, Радек сдал их немецким офицерам на расправу?
Тот кивнул:
— Не только за это. У Карла, были ещё довоенные счёты с обоими — подозревающими в нём полицейского провокатора.
Продолжив печатать:
— Продолжай.
— Каутский же собирался поехать на Первый конгресс, чтобы сорвать это мероприятие. Но Ленин его переиграл, срочно выпустив оскорбительную брошюрку «Октябрьская революция и ренегат Каутский» на немецком языке. Тот, просчитав её на границе, обиделся и не поехал в Москву.
— Так, вот как оно было… Бомби больше.
— Мы собрали всех коммунистов и левых социалистов Европы с авантюрной жилкой. Однако, таких оказалось мало — буквально единицы! Тогда всеми возможными путями, завербовали множество подставных лиц, имеющих самое отдалённое отношение к революционному движению.
— В Москве нас разместили в доме, где был убит германский посол Мирбах. Европейцы оказались недовольны бытовыми условиями, а местные коммунисты недоумевали, мол — «зажрались» ребята. Но вот материально-вещевое довольствие было весьма на высоте! По ордерам и мандатам мы получали буквально всё: от носовых платков и шёлкового белья — до кожаных курток и карманных часов.
Однако, довольно кучерявенько в разгар тотального дефицита всего и вся. Только диву даюсь: три четверти населения страны в лаптях иль босиком ходят, а эти при часах рассекают…
«Да, что б я так жил», — как говорят в Одессе!
Я, или значительно реже Давид Лейман, задавали наводящие вопросы:
— А как насчёт денежного довольствия? Не обижали хозяева?
— Грех жаловаться! Некоторые товарищи так избаловались, что и шагу пешком не делали ступить — тратя по пятьдесят тысяч в день на одних только извозчиков. Другие же, предпочитали экономить — на все получаемые деньги скупая на «чёрном рынке» золотые монеты и валюту, с целью вывоза на Родину.
Делаю вполне логичное предположение:
— «Экономили» поди за счёт еды, да?
— Да, нет! Делегаты столовались совершенно бесплатно. В паёк входило буквально всё: мясо, курятина и рыба всех видов, свежие и консервированные овощи… Икра, яйца, сыр, колбаса и сгущённое молоко…
«Это происходило в разгар голода в Поволжье… ТВАРИ!!!».
Как бы прочитав мои мысли, тот:
— …Некоторые русские товарищи возмущались: «У нас голодают рабочие и крестьяне. На улицах русских городов и вокзалах, целые тучи беспризорных детей — которые воруют, побираются и торгуют собой ради куска хлеба…».
Сожалеючи вздохнув, он тут же «отмазался» вчистую:
— Ну, а что делать? Многие депутаты, через несколько стран — где им приходилось подолгу жить на свои собственные средства, добирались в Россию и обратно. Многих из них разыскивала полиция за революционную деятельность и, в целях конспирации — они вынуждены вести образ жизни зажиточных буржуа. Им были нужны значительные средства для приобретения легальных документов, получения виз, для проживания в гостиницах, оплаты услуг носильщиков и таксистов…
Окуеть!
Триста тысяч коминтерновцев по всему миру, ВЫНУЖДЕННЫ(!!!) вести образ зажиточных буржуев — за счёт десятков миллионов граждан Советского Союза, вынужденных не жить — СУЩЕСТВОВАТЬ(!!!) без нормального жилья, без приличной одежды, без необходимого количества продуктов питания… Болеть, преждевременно стареть, хоронить своих детей и умирать самим…
УБЛЮДКИ!!!
* * *
Устав слушать и потеряв терпение, Лейман прервал приятные воспоминания:
— Давай, как говорится «ближе к делу»: про суммы проходившие через твои руки и тобой украденные у германского пролетариата!
— После доклада Чичерина о международном положении, без обсуждения приняли «Манифест Коммунистического интернационала», который на немецком языке составил и зачитал Троцкий. Многие русские товарищи сомневались, что Мировая революция произойдёт скоро, даже Зиновьев — председательствующий на Конгрессе. Но я с немецкими товарищами подняли крик: «Пролетарская революция в Германии — произойдёт вот-вот!».
— Это возымело своё действие. Вскоре, меня вызвал к себе сам Ленин и говорит: «Возьмите как можно больше денег, присылайте отчеты, если можно, газету — а вообще, делайте, что покажет обстановка, только делайте!».
Я несколько засомневался в правдивости его слов:
— Что? Прямо так из кармана или даже из ящика письменного стола, Ильич взял и выложил тебе денег?
— Нет не из кармана или письменного стола. Деньги я получал через Ганецкого…
Боковым зрением вижу — мой напарник при упоминании этой фамилии, несколько напрягся.
«А это что ещё за хрен с бугра?».
Усиленно шевелю извилинами, вроде что-то знакомое — но ничего не могу вспомнить про этого типа:
«Должно быть большая шишка, этот Ганецкий: где деньги, там и власть».
Спрашиваю напрямую:
— Этот твой Ганецкий — большевицким «общаком» банковал, что ли?
Давид Лейман, ёрзает на стуле — как будто ему опять «на дальняк» приспичило, а товарищ Рейх обстоятельно рассказывает:
— Можно сказать и так. Через неделю после Октябрьского переворота, Ганецкий был назначен заместителем Наркома финансов и управляющим Народным Банком РСФСР. Одновременно, он заведовал «Госхраном» — куда свозились конфискованные у аристократии и буржуазии драгоценности. Из этой организации пополнялась партийная касса, но не официальная — которой распоряжался ЦК ВКП(б), а секретная — бывшая в распоряжении лично Ленина.
— Ну, тогда понятно… Рассказывай дальше.
— В первый раз, это было ещё в двадцать первом году, Ганецкий завёл в большую комнату, заставленную золотом и драгоценностями в ящиках и кучами на полу и, сказал: «Бери сколько надо на германскую революцию!». Я и брал. Брал, сколько мне надо.
