Unknown
Я — АНГЕЛ! Часть третья: Клякса бифуркации.
Оглавление
Глава 1. Ход белой королевы.
Глава 2. Так что же ты хочешь?
Глава 3. Ишь ты, «Ягодка»!
Глава 4. Берлинский инцидент.
Глава 5. Увидеть Париж и уцелеть.
Глава 6. Операция «Вброс дохлой кошки».
Глава 7. «Как подружиться с скелетом из шкафа?». Руководство для чайников.
Глава 8. «Техасская рулетка».
Глава 9. Берлинский пациент.
Глава 10. Большой шопинг.
Глава 11. Возвращение Серафима.
Глава 12. Лимит на беспредел.
Глава 13. Время разбрасывать камни.
Глава 14. Моя мафия.
Глава 15. Моё кремлёвское лобби.
Глава 16. Операция «Нарсес».
Глава 17. Время посыпать голову пеплом…
Глава 18. Время собирать камни.
Глава 1. Ход белой королевы.
« — СЕРАФИМ…!!!».
Под этот затихающий отдалённым эхом крик, несусь со сверхсветовой скоростью по бесконечному чёрному туннелю — в светлом конце которого, надеюсь — меня ждёт лучший из миров и, все ништяки — полагающиеся за земные мучения. Райские кущи, вечное безделье под присмотром шестикрылых херувимов, дружный коллектив блаженных и юродивых и, триста тысяч гурий — удовлетворяющих мою загробно-потустороннюю похоть.
Вдруг другое, очень близкое:
— Серафим…, — влажно прошептали мне на ухо, а щеки коснулось что-то мягкое и шелковистое, — Серафимушка…
Это, а также навалившаяся на грудь тяжесть — не позволяющая сделать полный вздох, заставила наполовину выйти из небытия.
Что-то, я «в лыжи обутый»: это до сих пор реанимация — или уже реинкарнация?
— Серафим…, — что-то мягкое и влажное, обдав лёгким винным перегаром коснулось моих губ, — Серафимушка… Да, очнись же!
Возвращаться к жизни, категорически не хотелось:
— Отстаньте от меня, я уже сдох!
Однако, промелькнувшая вовремя мысля, что вместо райских гурий — меня вполне может поджидать рогатно-копытная братва в мрачных чертогах Ада, а вместо вечного блаженства — вечные муки с пропиской на сковородке с кипящими на минеральном масле корабельными четырёхгранными гвоздями, заставила открыть глаза.
Рисунок 1. СПЕШУ ОБРАДОВАТЬ ВАС, ДРУЗЬЯ!
Профессор из медицинской школы Университета Северной Каролины заявил, что согласно теории биоцентризма, смерть является иллюзией, которую создает наше сознание. Роберт Ланц утверждает, что после смерти человек переходит в параллельный мир.
Исследователь говорит, что жизнь человека похожа на многолетнее растение, которое всегда возвращается, чтобы снова зацвести в мультивселенной. Все, что мы видим, существует благодаря нашему сознанию, считает ученый.
Роберт Ланц подчеркнул, что люди верят в смерть, потому что их так учат, или потому что сознание ассоциирует жизнь с функционированием внутренних органов. Ланц считает, что смерть не является абсолютным завершением жизни, а представляет собой переход в параллельный мир.
http://ululuca.ru/okazyvaetsya-smerti-ne-sushhestvuet-uchyonye-otkryli-neveroyatnuyu-i-shokiruyushhuyu-pravdu.html
А следовательно возможен и обратный процесс — переход из параллельного мира в наш (Авт.)
В начале новой жизни было…
Нет, не слово.
Темнота…
Затем, вижу: передо мной маячит какое-то бледное пятно. Вот оно приближается и щекотя волосами лицо, пытается поцеловать в губы. Уворачиваюсь, повернув на бок голову и, тогда оно кусает меня острыми зубками за ухо. Зашипев от боли, я окончательно проснулся и, узнав в особе — вернувшей меня из загробной в реальную жизнь, вовсе не райскую гурию — а хорошо мне знакомую земную чертовку.
Осознав сей факт, удивленно восклицаю:
— Лизка, ты что ли?
Пригляделся:
Иттить твою, ж… Да, она совсем голая!
Затем, я попытался пошевелиться, но не смог… Что за чёрт?
— Ты что здесь делаешь, малахольная?
— Что может делать порядочная девушка в постели у мужчины? — подносит к губам крохотный девичий сосок, — пытается быть им соблазнённой, обесчещенной и затем брошенной… А ты про что подумал?
— Я подумал, что ты пьяная. Перепила винца на выпускном и теперь буянишь. Тебя надо это… В милицию сдать, или в поликлинику отвезти — принудительно промыть желудок.
— Не хами даме!
Лёгкий шлепок по щеке и, удерживая руками за уши — пиявкой впивается мне в губы.
Пытаюсь во время сего действа снять её с себя и привстать, но…
Не могу!
А она мне, перейдя с губ на ушко, шепчет:
— Девушка не может быть пьяной — лишь слегка опьяненной.
Что за дела?
Лежу крестом — как распятый Христос и не могу пошевелиться. Взгляд по сторонам уже привыкшими к темноте глазами… Ох, ё…
Вот это ролевые игры!
— Ты, что? Привязала меня? Ну и, нахахуа?!
Блин, эти старинные железные кровати с решётчатыми спинками — как будто специально предназначены — что к ним кого-нибудь привязывать и…
«Того»!
Сам неоднократно подумывал проделать такое с Софьей Николаевной — да всё руки не доходили.
Привстав надо мной на колени, недоумённо-возмущённо, с полной уверенностью в своей правоте:
— А как ещё слабой и беззащитной девушке — соблазнить такого бесцеремонно-наглого подонка, как ты?
Лёгка пощечина, потом вторая:
— Три года уже пытаюсь тебе отдаться — надо мной уже собственная Mère смеётся! Тебе не стыдно?
— Стыдно, но я изо всех сил стараюсь взять себя в руки…
И снова две пощечины:
— Palettes! Gentil sans vergogne!
Пытаюсь увести разговор в сторону — ляпнул первое, что в голову взбрело:
— Лизавета, иттить твою mère! Да у тебя сиськи с последней днюхи выросли!
Называется — тушить пожар керосином.
Склонившись, с гордостью сунув один из торчащих сосков мне под нос:
— Ma maman говорит, что mes seins уже как у неё.
— Ну, это она льстит… Себе…!
Затем, она придвинувшись поближе — бесстыдно раздвигает передо мной мраморной белизны бёдра:
— Серафим, а посмотри…
Ух, ты:
— Ты «её» бреешь?!
Надеюсь, не моей бритвой — той, что я морду и голову…
— Сам не видишь? Лучше скажи, красиво?
Чувствуя, что где-то снизу вздымается мой впавший было в спячку «одноглавый дракон с бубенцами». Напрягая зрение, бучу буркалы — пытаясь разглядеть подробности:
— «Красиво»? Не то слово! Кто-то научил или сама догадалась?
Насколько мне известно, хроноаборигенны противоположного пола — до эпиляции области «лобка» не додумались и мне попадались довольно «заросшие» особы, хоть косы «там» заплетай.
— Ты же сам научил…
Дико таращусь:
— Что за дикий бред? Это когда же я успел так накосорезить?
— Не меня, а Лилю Брик…, — звонкая, хотя и не больная почёщина, — а та уже мне сказала, что ты любишь — когда у женщины бритый «le pubis».
Уворачиваюсь от ещё одной оплеухи:
— Ты это серьёзно? Она тебе так и сказала?
— Да!
Чувствую, что краснею переспелым помидором… Грёбанный стыд…
— Она всё выдумала!
— Не смей мне врать, потаскун!
* * *
Поёрзав бёдрами и, «что-то» почувствовав попкой, оглядывается назад и схватившись рукой за «нечто» вздыбившиеся под одеялом:
— О, я вижу ты уже готов соблазнить невинную девушку!
Я, панически заверещал:
— Лиза, подумай, что ты творишь! Потом, уже ничего не воротишь!
Но она уже урча как мартовская кошка — скидывает с меня одеяло, бесцеремонно сдёргивает кальсоны и схватившись рукой за моего стоящего по стойке «смирно» «бойца», по-девичьи глупо хихикает:
— Какой он у тебя… Огромный!
Почему-то стало весело, хотя смешного было довольно мало:
— А ты, что глупая? Другие видела?
Даже в темноте было видно — зарумянившись спелым персиком:
— Нет, но… Представляла!
Схватив двумя пальцами — как будто измеряя диаметр у водопроводной трубы и, до боли сжав, с лёгкой озабоченностью:
— А он хоть влезет в mon vagin vierge?
Ухватившись за предоставленный последний шанс:
— Нет, не влезет — развяжи меня и иди спать на половичок в прихожке.
— Ага, прям счас я разбежалась — косы по ветру…
Закинув через меня божественно стройную ногу, оседлав — как амазонка стреноженного степного жеребца, «направляет» моего «дружка» в своё лоно — одновременно лаская его двумя руками.
— Развяжи руки, Елизавета! — взмолившись последней надеждой, — а то получится не соблазнение — а изнасилование… Получишь пятнадцать суток, прелюбодейка!
С томным придыханием, упрямо гнёт свою линию:
— Нет, уж! Опять что-нибудь выдумаешь, да выкрутишься — знаю я тебя. Поэтому развяжу, только когда ты лишишь меня девственности.
Ну, что оставалось делать?
Только расслабиться и постараться получить максимум удовольствия.
— Только осторожно, девочка! — предупреждаю, нагоняя жути, — первый раз, это бывает у вас больно… Очень больно! ОЧЕНЬ-ОЧЕНЬ БОЛЬНО!!!
Покамест безуспешно пытаясь «вправить» — всё более и более возбуждаясь и «влажнея», она томно стонет:
— Я знаю. Мне ma mère рассказывала — как «это» бывает… Не больнее, чем когда рожаешь.
Достали блин, эти продвинутые в педагогике мамаши!
Наконец, осторожно введя «в себя», распустив волосы на лицо и откинув назад голову, на долю секунды замешкавшись — со всей силы, всем своим весом — она решительно насадилась на мой «нефритовый кол»… Пару раз коротко вскрикнув, энергично заработала бёдрами — как скачущая на мустанге наездница.
Буквально минута-другая и Лиза, сжав со всей силы меня, с легким всхлипом выгнулась дугой всем телом и, затем медленно опустилась мне на грудь, положив руки на плечи.
Через пару минут, отдышись, она продолжая сидеть на мне верхом, обличающе уставила на меня палец:
— А теперь, я развяжу тебе руки. И ты можешь выгнать меня, как последнюю шлюху!
Слезши с меня, она сперва одела нижнюю юбку и блузку и, только после этого освободила мне руки — зубами развязав затянувшиеся узлы. Затем, как ни в чём не бывало, скромно уселась на краешек кровати, потупив глазки.
Возможно, я бы так и сделал — если бы вместе с нею кончил, ибо зол был на неё за непослушание и нарушение всех моих тщательно продуманных планов…
Но я уже завёлся!
Неудовлетворённый молодой организм требовал своё — напрочь отключив старческий рассудок.
Растирая затёкшие распятья, я:
— «Выгнать»? Не… Сейчас ты, Лизка — сама у меня в форточку выскочишь!
Подхватив ее на руки, поднял и почти порвав сорвав блузку, принялся мять крепкие, белые полушария грудей с остро-крохотными сосками, лаская плечи, спину, бёдра… Целую грудь, губы и шею. Дыхание ее стало прерывистым, дрожащее тело охотно выгибалось под ласками, а губы отвечали на поцелуи.
Почуяв «снизу», что готов на второй «заход», торопливо развернул её, нагнув — задрав юбку и, раздвинув бархатисто-гладкие ноги — «вошёл» в неё сзади и «заработал», чувствуя ответные содрогания. Когда вскричав «приплыла», положил её поперёк кровати — закинув ноги себе на плечи и, рыча как вурдалак над жертвой, продолжил… Оргазм за оргазмом, я уже потерял счёт, а Лиза кричала во весь голос, не в силах сдержаться.
Наконец, улёгся на неё сверху в классической позе, а она устремилась навстречу — обхватив руками и ногами, со страстью отвечая встречными движениями бёдер — улавливая мои движения, будто не в первый раз этим занималась.
Наконец, слышу:
— Серафим… Хватит… Серафимушка… Я больше не могу…
Уж сам изнемогая, перестраиваюсь — плотно сжав своими её бёдра. Как при финишном рывке — максимально ускоряюсь, и…
В момент, когда она в очередной раз закричав — задёргалась всем телом как в предсмертной конвульсии, я — будто в другое измерение перешёл, будто в райские куши телепортировался, и… В последний момент, «старик» во мне — всё же включил «соображай» и, вынув свой «шланг» — излился семенем на простыню и, издав какой-то неприличный утробно-жеребячий звук — на несколько (секунд, минут, часов?) вырубился.
Вроде, уже вторую жизнь-живу-баб-трахаю, а такого «взрыва» ещё испытать не доводилось!
Вдруг слышу сквозь блаженно-расслабляющую негу:
— Поверив mère, думала получить райское удовольствие… Но это было нечто — гораздо больше обычного, неподдающееся описанию человечьим языком. Острейшее наслаждение! Блаженство до обморока и потери разума!
Пришлось во второй раз за сегодня выйти из забытия и пробурчать:
— А он у тебя хоть был, чтоб его терять? Разум то?
Та, включив полный игнор:
— Это то, про что я подумала?
Раскрываю глаза: Лизка задумчиво-восторженно растирала пальчиком мокро-серое пятно по постели. Мельком взглянув на тёмное пятно на белой простыне по соседству — напоминающую раздавленную бабочку Бредбери:
— То, то… Оно самое.
Недоумевает:
— И из такого «вещества» получаются дети?
— С такого, с такого…, — ворчу по-стариковски, — ты ещё «его» на язычок попробуй, малахольная дурочка.
Дав ей хорошенько по рукам, забрал простыню и скомкав — метнул в сторону ванной.
— Не забудь постирать — служанки у меня нет.
И не успев коснуться головой подушки, как погрузился в чёрное небытие и, в этот раз очень надолго, отлично выспавшись…
* * *
— Серафим…, — влажно прошептали мне на ухо, а щеки коснулось что-то мягкое и шелковистое, — Серафимушка…
Зеваю и переворачиваюсь на другой бок:
— Шо, опять?! Ну, прям — «Ночь сурка», какая-то!
— Хихихи!
Целует в губы:
— Какая «ночь»? Вставай, лежебока! Уже почти двенадцать дня — мне пора идти на собеседование в Промакадемию.
Приоткрыв глаза, увидев её одетую в строгий официоз, прям — отличница, комсомолка, спортсменка и просто красавица — глаз не отведёшь, лениво-неохотно отвечаю:
— Предлагаешь мне за руку тебя проводить? В постель ко мне ты самостоятельно забралась, значит — уже не маленькая…
— Хихихи! — целует в губы, — да нет, я сама как-нибудь доберусь. Вставай, говорю — а то обед остынет.
И тянет с меня одеяло. Почувствовав зверский голод, принюхиваясь к запахам из кухни — сел и, тут же продрал очи:
— Так у нас и обед имеется?
— Ну, а как же! Пока ты спал, я прибралась в квартире, — смущённо покраснев, — постирала простыню, твои носки и исподнее и, приготовила обед.
