Но я не учитывал темнокожего Фористера. Когда я пришел в нижний коридор и проходил через него, чтобы подышать воздухом, я нашел большую группу возбужденных людей, говорящих о ссоре и дуэли, которые должны были состояться на рассвете. Я думал, что это большой шум из-за очень пустяка, но, похоже, главной движущей силой волнения был язык этого черного Фористера. "Да ведь ирландцы бегают голыми по своим родным лесам", — плакал он. "Единственное их оружие — большая узловатая дубина, которой, однако, они без колебаний, когда их много, нападают на львов и тигров. Но как может этот варвар противостоять мечу офицера армии Его Величества?
Кое-кто в группе заметил мое приближение и послышался толчок локтями. Было общее проявление волнения, и я был поражен тем, как многие делали вид, что они вообще не входили в группу. Только Фористер был хладнокровен и дерзок. Он пристально посмотрел на меня и ухмыльнулся, показывая очень белые зубы. "Мечи сильно отличаются от дубинок, больших сучкообразных дубинок", — сказал он с восхитительной медлительностью.
— Тем не менее, — серьезно возразил я. — Мечи — для джентльменов, а дубинки — чтобы бить по головам жуликов — вот так. Я ударил его по уху открытой ладонью, так что он упал на стену. "Теперь я также представлю себе использование ботинок, когда вы пинаете вас во двор таверны, который находится рядом". Сказав это, я швырнул его к огромной парадной двери, которая была открыта, а затем, как бы подпрыгнув, пнул во славу и Святых.
Я не знаю, чтобы я когда-либо пинал человека с большим успехом. Он выстрелил так, словно его подбросило катапультой. За моей спиной стоял страшный грохот, и я каждую минуту ожидал, что на меня нападет полк официантов и горничных. Однако я услышал крик некоторых джентльменов:
"Отличная работа! Хорошо пнули! Запись! Чудо!"
Но в первые часы моего пребывания на английской земле были и другие празднества. Из большой двери струился яркий свет, и я отчетливо увидел то, что я назову дугой или дугами, описанными Фористером. Он ударился о перила один раз, но отскочил от них и, к моему великому изумлению, врезался головой и врезался в какого-то вышестоящего слугу, который подходил к двери с обеими руками, нагруженными плащами, подушками и ковриками.
Полагаю, бедняга подумал, что с неба на него обрушилась черная гибель. Он громко взвыл, когда он, Фористер, плащи, подушки и коврики величественно расстелились в одном величественном беспорядке.
Некоторые дамы закричали, и дерзкий властный голос сказал: "Черт возьми, что у нас тут?" За несчастным слугой шли две дамы и очень высокий господин в черном плаще до пят. — Что у нас здесь? — снова закричал этот высокий человек, похожий на старого орла. Он высокомерно подошел ко мне. Я знал, что стою лицом к лицу с графом Вестпортом.
Но был ли я человеком, вечно неправым, что всегда должен сдаваться и уходить, поджав хвост? Не я; Я храбро встал перед графом:
— Если вашей светлости угодно, это О'Радди выгоняет мерзавца во двор, — хладнокровно ответил я.
Я видел, что он уже собирался позвать хозяина, еще официантов и уборщиков, но, когда я назвал себя, бросил быстрый взгляд.
— О'Радди? — повторил он. "Мусор!"
Он был поражен, сбит с толку; но я не мог сказать, был ли он рад или огорчен.
— Это все мое имя, — спокойно сказал я. "Мой отец дал мне понять, что это то, что он не мог заложить. На смертном одре он сказал мне, что дал вам штаны, и поэтому я вышвырнул этого человека во двор; и если бы ваша светлость приехала раньше, я мог бы избежать этой дуэли на рассвете, и, во всяком случае, я удивляюсь, как его бриджи подходят вам. Он был маленьким человеком".
Внезапно граф поднял руку. — Хватит, — сказал он строго. — Ты сын своего отца. Приходи ко мне в комнату утром, О'Радди.
Было мало шансов увидеть, что находится под плащами дам, но по словам графа из-под капюшона выглянула пара блестящих жидких глаз — Боже, храни нас всех! В мгновение ока я перестал быть свободным человеком; Я был ошеломленным рабом; Святые будьте добры к нам!
Содержимое другого капюшона не могло быть столь интересным, потому что из него доносился хриплый голос простуженного лодочника:
"Почему он ударил его? Кого он пинал? Мошенничал ли он в игре? Куда он делся?
Появился верхний слуга, сильно избитый и с зажатым в синяках носом.
— Милорд... — начал он.
Но граф зарычал на него:
"Помолчи, подлец, и впредь смотри, куда идешь, и не мешайся у барина".
Хозяин в полнейшей тоске вертелся со своими эскадронами на флангах. Они и подумать не могли наброситься на меня, если великий граф вообще меня заметит; но, возможно, в качестве меры предосторожности, они оставались в форме для нападения. Я не хотел, чтобы пара блестящих глаз увидела меня похороненным под кучей этих несчастных, поэтому я низко поклонился дамам и графу и вышел из дома. Когда я уходил, граф махнул рукой, показывая, что теперь он готов терпеть присутствие хозяина и его людей, и через мгновение гостиница загудела от торопливых криков и торопливых ног.
Когда я проходил мимо окна таверны, свет падал на перила; прямо под и над этими перилами висели двое мужчин. Сначала я подумал, что они больны, но, проходя рядом, узнал, что они просто обмякли и беспомощны от смеха, звук которого они ухитрились заглушить. К моему удивлению, я узнал в лицах молодого лорда Стреппа и полковника Рояля.
ГЛАВА II
Наступала ночь, и, поскольку я должен был драться на рассвете, мне нужен был хороший отдых; но я не мог забыть, что в своей гордыне я сказал лорду Стреппу, что у меня есть друг, который будет сопровождать меня на дуэли. Это было у меня на уме. Я должен завоевать друга, иначе полковник Рояль мог бы вполне обоснованно отказаться драться со мной на обычном основании, что, если бы он убил меня, не было бы сторонников моего дела, чтобы заявить, что бой был честным. К тому же я так основательно солгал лорду Стреппу. У меня должен быть друг.
Но как мне было вырезать друга из этого черного Бристоля в такой короткий срок? Чувство подсказывало мне, что друзей не найти на дороге, как камешков, но какое-то любопытное чувство держало меня в стороне, вглядываясь при свете фонарей или факелов в каждое проходящее мимо меня лицо. Низкий глухой рев доносился со стороны набережной, и это был шум пьяных матросов. Я знал, что там не найдется ничего подходящего для моей цели, но мой дух вел меня скитаться так, что я не мог сказать, почему я пошел туда или сюда.
Внезапно я услышал с травянистого берега рядом со мной звук низких и напряженных рыданий. Я резко остановился, чтобы прислушаться, движимый инстинктивным узнаванием. Да, я был прав. Это был ирландский стон. Какой-то сын Эрина излагал во тьме свою печаль с тем глубоким и многословным красноречием, которое свойственно моему народу.
"Вирра, вирра! Горе тому дню, когда я покину Ирландию против своей воли и намерения, и пусть скалы выйдут навстречу люггеру, который привел меня сюда! Дождь тоже начинается! Конечно, в Ирландии никогда не бывает таких дождей! А мне без медного гроша купить кровать! Если Святые спасут меня от Англии, это все...
"Выходи из этого, сейчас же!" сказал я.
Монолог прекратился; наступило быстрое молчание. Затем голос, сильно изменившийся, сказал: "Кто зовет? "Это может быть ирландский голос!"
— Да, — сказал я. — Я проглотил столько торфяного дыма, сколько любой мужчина моих лет. Вылезай отсюда сейчас же и дай мне взглянуть на тебя.
Он пришел достаточно доверчиво, зная, что я ирландец, и я осмотрел его, насколько это было возможно в темноте. Он был таким, каким я его и ожидал, — оборванным бродягой с заплаканными пятнами на грязных щеках и огромной копной волос, которые, как я прекрасно знал, при дневном свете выглядели бы как горящий стог сена. И когда я осматривал его, он так же внимательно осматривал меня. Я видел, как блестят его проницательные голубые глаза.
"Ты красный человек, — сказал я. — Я знаю напряжение; это лучше, чем некоторые. Ваша семья, должно быть, была очень негостеприимным народом. И тогда, думая, что я потратил достаточно времени, я собирался дать парню немного монеты и отослать его. Но тут в мою пустую голову пришел безумный проект. Я всегда был жертвой своих мощных импульсов, которые бушуют во мне и качают меня до тех пор, пока я не могу только задыхаться от собственного поведения. Вид этого рыжеволосого негодяя внушил мне мысль, и я потерялся.
"Отметить вас!" сказал я ему. — Ты знаешь, кто я?
"Трудно видеть в темноте, — ответил он. — Но я сомневаюсь, что вы джентльмен, сэр. У Макдермотта из Трех Деревьев был голос и манера обращения с ним, как у вас, и у отца Берка тоже, и он был прирожденным джентльменом, если бы только мог оставаться трезвым.
"Ну, вы попали в нее, в темноте или где-то еще", сказал я. "Я джентльмен. Действительно, я О'Радди. Вы когда-нибудь слышали о моей семье?
— Конечно, не вашей чести, — уверенно ответил он. — Но я часто слышал об О'Радди из Гландора, которые, как известно, являются такими великими грабителями и негодяями, что равных им не найти на всем юге Ирландии. Ни на западе, ни, если уж на то пошло.
— Да, — сказал я, — я слышал, что крестьяне очень восхищались этой ветвью семьи своими качествами. Но покончим с этим и поговорим о другом. Я хочу от тебя услуги.
— Да, ваше благородие, — сказал он, понизив голос. "Может быть, я уже не в первый раз за канавой; но свет сегодня очень плохой, если я не знаю его хорошо, и я никогда не забуду, как Тим Мэлоун пустил летать во мраке такой ночи, думая, что это судебный пристав, пока она не закричала от боли в ноге , бедняжка, а ей за семьдесят и добрая католичка.
"Выходи из него сейчас же!" сказал я нетерпеливо. "Вы не окажетесь за рвом". И когда мы возвращались в гостиницу, я объяснил своему новому человеку роль, которую я хотел бы, чтобы он сыграл. Он был поражен этим, и мне пришлось объяснять пятьдесят раз; но когда однажды это утвердилось в его рыжей голове, Падди пришел в ярость, и мне пришлось запретить ему говорить мне, как хорошо он это сделает.
Я велел дать ему соломы в конюшне, а потом удалился в свою комнату для необходимого отдыха. Перед рассветом я велел прислать ко мне Пэдди и при свете нового костра посмотрел на него. О Святые! Какие волосы! Он, должно быть, был больше фута в длину, и пылающие нити расходились во всех направлениях от изолированного центрального шпиля, устремленного прямо к небу. Я знал, что делать с его лохмотьями, но эта малиновая солома ошеломила меня. Однако пути назад уже не было, поэтому я принялся за него. К счастью, в моем гардеробе было представлено три поколения одежды О'Радди, и их было великое множество. Я одел своего самозванца в костюм из голубого бархата, жилет в цветочек и розовые чулки. Я дал ему треуголку и хороший плащ. Я работал с успехом до портупеи, и там меня проверили. У меня было два меча, но только один пояс. Однако я повесил меч, подаренный моему отцу королем Людовиком, на длинной веревке с шеи Пэдди и строго приказал ему держать на нем плащ плотнее. Мы были готовы.
— А теперь, Падди, — сказал я, — поклонись вот так. Я поклонился, как подобает джентльмену. Но не скажу, как я с ним боролся. Я мало что мог сделать за это короткое время. Если он оставался неподвижным и держал язык неподвижным, то был несколько близок к своей части, но в тот момент, когда он шевелился, он поражал воображение. Я зависел от того, чтобы держать его под присмотром, и я сказал ему следить за мной, как кошка. — Не думай, какой ты великий, — сердито крикнул я ему. — Если ты совершишь ошибку, джентльмены врежут тебе дубинку, заметьте. Делай так, как я тебе говорю. И струна, будь ты проклята. Следите за своим плащом! Злодей вспомнил о его цветастом жилете и с комическим видом откинул пальто, чтобы показать его. "Вынь пальцы изо рта. Перестаньте царапать голень ногой. Оставьте свои волосы в покое. Это настолько хорошо и настолько плохо, насколько это возможно. Пойдем теперь и держи язык за зубами, как истукан, если не хочешь, чтобы я остановил дуэль, чтобы намылить тебя.
Мы в полном порядке вышли из гостиницы. Мы увидели двух наших джентльменов, ожидающих нас, закутанных в свои плащи, потому что рассвет был холодным. Они вежливо поклонились, и, отвечая на их приветствие, я быстро и тихо сказал Пэдди:
"Теперь, ради любви к Богу, поклонись за свою жизнь!"
Мои напористые манеры, должно быть, напугали беднягу, потому что он нырнул так быстро, словно попал на ирландскую ярмарку и кто-то швырнул ему в голову булыжником.
"Появиться!" — прошептал я, задыхаясь от ярости. "Появиться! В дороге нос сломаешь.
Он выпрямился с несколько растерянным видом и сказал:
"Что это было? Был ли я слишком медленным? Хорошо ли я это сделал?"
— О, хорошо, — сказал я. — Хорошо. Еще раз сделаешь так же, и, наверное, себе шею сломаешь, и не я буду покупать мессы на твою душу, вор. Теперь не падайте, как будто в вас стрелял егерь. В жизни нет спешки. Будь тихим и спокойным".
— Я не верил, что еду слишком быстро, — сказал он. — Но хоть убей, я не мог подтянуться. Если бы я был дублинской почтой, а дорога кишела разбойниками, я бы прошел через них на славу.
Милорд Стрепп и полковник Ройал не выказали ни малейшего удивления по поводу появления моего необычного спутника. Их гладкие, правильные лица оставались совершенно невозмутимыми. Это я воспринял как очень внимательное отношение к ним, но я дал им немного больше, чем положено, как я понял впоследствии, когда немного понял английский характер. Основная причина заключалась в том, что мы с Пэдди были иностранцами. Не следует думать, что джентльмены их положения вышли бы на дуэль с англичанином в партии столь фантастической внешности. Они бы сразу поместили его как человека невозможного и совершенно не принадлежащего к их классу. Они бы сказали лакею, чтобы он пнул это нелепое создание в конный пруд. Но поскольку Пэдди был иностранцем, он обладал некоторой любопытной свободой, и его гротескные поступки можно было полностью объяснить простой фразой: "Это иностранец".
Итак, мы предшествовали милорду Стреппу и полковнику Ройалу по ряду узких улочек и вышли в какую-то чистую местность. Я выбрал прекрасный открытый участок зеленой травы в качестве подходящего места для нашей встречи, и я телепортировал Пэдди через ворота и двинулся на середину поля. Я обнажил меч и отсалютовал, а затем отвернулся. Я рассказал Пэдди все, что могло подсказать мне божественное руководство, и если он потерпит неудачу, мне остается только убить его.
После того как я резко ударил его ногой, он отошел в сторону с лордом Стреппом, и они предались тому, что походило на очень оживленную дискуссию. Наконец я с удивлением увидел приближающегося ко мне лорда Стреппа. Он сказал:
"Это очень необычно, но я, кажется, не могу понять вашего друга. Он предложил мне, что человек, которому проломят голову первым, — я не совсем понимаю, что он мог этим сказать; в наши предположения не входит, что человеку могут сломать голову — он предложил, чтобы человек, чья голова может быть разбита первым, должен был обеспечить "порки" — я уверен, что это правильное слово — порки мяса и питья в каком-нибудь хорошем месте. гостиница для остальных. Решетки — это слово, которого я не знаю. Мы не знаем, как вас понять, господа, когда вы говорите о порке. Мне приказано согласиться на любые условия, которые вы можете предложить, но я обнаружил, что не могу объясниться с вашим другом, который говорит только о порке.
