| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Уманскому только и оставалось, что про себя поблагодарить классиков марксизма, описавших нутро капитализма.
— Ведь всё обусловлено одними и теми же причинами, — произнёс он, — а природа человеческая, увы, так консервативна. Чем больше страданий, тем выше храм. Так получается?
Моргентау вытащил из кармана никель, монетку, которую подобные ему джентльмены всегда держат наготове, дабы купить свежую прессу.
— Многие считают, что обладая оружием разрушительной силы, ты вправе диктовать свои условия всему миру. Устанавливать свой порядок и требовать подчинения. На самом деле оно давно изобретено и сейчас в моих руках. Но в краткосрочной перспективе его бывает недостаточно и тогда мы нанимаем учёных. И когда у нас появится подобно 'казням египетским' оружие, мы выставим супер-дубинку на всеобщее обозрение, треснув кого-нибудь для наглядности. Я просто счастлив, что мне будет дано возрадоваться музыкой этой картины, которая как драгоценная мелодия волнует меня. Жаль, что вам не знакомо это чувство.
Договорить Моргентау было не суждено, поперхнувшись чаем, он закашлял, грозно сверкнув очками и залысиной как какой-то киношный злодей перед объявлением о захвате мира. Впрочем, никакого лицедейства и не было. Под волчьей шкурой финансиста на мгновенье проступил лик зверя куда опаснее.
— Полагаю, Урановый комитет делает успехи, — как бы, между прочим, отметил Уманский, решив, что настал подходящий момент получить ответ на недавно поставленный разведкой вопрос. — Большая удача была привлечь Вэнивара Буша и Маркуса Олифанта к разработкам.
— О чём вы? — вздрогнул Генри Моргентау, поднося платок к губам.
Пусть и с капелькой беспокойства, но его глаза забегали. Уманскому даже показалось, будто гостя молоточком по темечку стукнули. Это был верный признак, что собеседника удалось застать врасплох. Нужно было развивать успех.
— Главное в нашем партнёрстве это взаимное доверие, — голосом заурядного гипнотизёра, используя грудной резонатор с натянутой диафрагмой, произнёс он. — Предположу, раз в бактериологическом оружии немцы обскакали вас, то немалые силы брошены на создание бомбы, так красочно расписанной господином Эйнштейном в письме к Рузвельту.
В этот момент не ко времени прозвучал бой напольных часов. Министр финансов хотел что-то ответить, но передумал. В щадящем режиме вызывающая повышенную болтливость химия действовала недолго. Финансист щёлкнул золотой крышкой Breguet, давая понять своим поступком, что настало время откланяться.
— Рад был встречи, мистер Уманский, — поднимаясь с кресла, произнёс Моргентау. — В четверг дети работников моего министерства отправляются на экскурсию в Бостон, и посетят Гарвардский университет, чтобы записаться в летнюю школу. Если в расписании Раисы Михайловны отыщется время, я был бы рад видеть её с детьми посольства в составе экскурсии. Всего три дня, хлопоты за наш счёт. Политика отказа от сближения (non-fraternization policy) только разобщает. Надеюсь на здравый смысл.
Часто после несказанно удручающей монотонности службы и вынужденный терпеть пустые никчёмные разговоры, в свободные часы, душа Константин Александровича требовала избавляться от набивших оскомину избитыми пошлостями. Он прикрывал глаза. Прикрывал, чтоб не воспринимать исключительно серый цвет в этой непередаваемо унылой обстановке, о которой непосвящённый в дипломатические дрязги может лишь догадываться. Его овладевала дикая тоска, так, что приходилось до боли стискивать зубы, чтобы не завопить как сумасшедший. Сколько людей погибло и скольким ещё предстоит? — задавал он себе вопрос. Это крест — знать из-за чего возникают войны, знать эту мерзкую кровавую кухню и не иметь возможности что-то делать. Потом, когда всё уляжется и превратиться в тупую, с оттенком цинизма грусть, которая неотъемлемая от тебя, как линии на ладонях, тогда он спросит себя, чем заслужил такую великую милость — не лишиться рассудка. Власть и деньги, вот два столпа вокруг которых водят хороводы разожравшиеся богачи и тянут за собой остальной народ. На мгновенье ему показалось, что Остапчук и Зисельс совершат благое дело, но мысль эта оказалась настолько черна, что была сразу подавлена. Даже если им это удастся, банкиры найдут способ купить себе вакцину, и как всегда пострадают простые люди. А пока, вновь открыть глаза, терпеть и делать свою работу. Вскоре атташе доложил об отправке радиограммы беседы с Моргентау снабжённые его личными комментариями по существу. Конечно, не со всеми подробностями, так как снятая перед самым началом со стены картина с микрофоном в багете, так и осталась лежать на столе. Упрекать собственную службу безопасности посольства резона не было: у ребят есть своё начальство, и будь он на их месте, также бы исполнил приказ. Пока кое-кто посещает дипломатические рауты, изливаясь комплиментами и намёками недосказанности, кто-то выполняет жёсткие приказы, позволяющие этой дипломатии существовать. Пусть у них голова болит, каким образом о микрофоне стало известно посторонним.
* * *
Серый сумрак за окном постепенно сгущался, словно невидимая рука опускала рычажок реостата, снижая напряжение к проводам светила. Если раньше ещё были видны фонари, выхватывающие из мутной снежной круговерти дорогу с редкими пешеходами, то теперь рыхлые снежинки, которых становилось всё больше, сливались в мутную пелену, заслоняя дальние силуэты дымящихся заводских труб и улицу, ведущую неизвестно куда. Именно неизвестно куда, потому что раньше люди смотрели на мир весело и с оптимизмом, и выбранная ими дорога наверняка вела к обещанному светлому будущему, а теперь всё куда-то в одночасье исчезло. Не было ни этой улицы с вечно спешащими на фабрики рабочими, ни этих дальних горячих цехов, ни запаха гари, который иногда заносило ветерком в открытую форточку, ни будущей благополучной и счастливой старости. Залман Храпинович задёрнул занавеску и посмотрел на покрывшийся пылью керогаз. 'Откуда на кухне пыль? — подумал он. — А впрочем, не всё ли равно'. Лампочка на кухне засветила совсем тускло и погасла. На старой квартире его не было с конца лета и сейчас он пожалел, что не остался ночевать в таунхаусе сотрудников санатория, а поддавшись слухам на работе попёрся сюда, проверить всё ли цело и отметиться в домоуправлении. С 10 октября по предложению Попкова карточки требовалось перерегистрировать, и это желание, 'раз положено — нужно взять' вышло боком. Ладно бы в санатории были проблемы с продуктами, и в столовой всё шло через весы. Нет, даже добавку можно было получить или тормозок (как называл сухой паёк Митякин, когда вернулся из командировки с Донбасса) с собой, но жадность умеет совладать с человеком. Пока проверяли документы, пока выписывали, пока ставили штампы, время ушло. Винить водителя, оставившего его одного, было бессмысленно; тот призывно просигналил три раза, и убыл с ранеными. Как и не имело смысла повышать голос на нерасторопную домуправшу, ведущая себя, как заведующая Эрмитажем, сверяя каждую запись по три раза, будто работала с подотчётными мировыми шедеврами, а не глупыми справками. Файнзильберг и Катаев точно что-то знали, раз в конце романа определяли своего героя на эту должность. Понятно, что без пропуска в комендантский час в Парголово было не добраться, и бухгалтер впервые упрекнул себя, что не стал дожидаться автобуса или попутки, а предпочёл план 'Б', предусматривавший ночёвку в квартире. Чёртов помощник садовника, заика и тугодум заболтал его со своими ёлками на Новый год в подшефные учреждения, будто в рабочее время нельзя было подойти. Впрочем, появилась и более насущная проблема: отсутствие устоявшихся хозяйственных навыков, при наличии которых удалось бы сотворить ужин, заставляли желудок протестовать. У него даже спичек не было разжечь старый пыльный керогаз и разогреть картошку с котлетами в фольгированной тарелке. А ведь там ещё и керосин надобен. Топливо, понятное дело отсутствовало и, впустую покрутив регулировку, Залман отправился к придомовому сарайчику, где за крепкой дверью и надёжным английским замком он и эвакуировавшиеся соседи по коммунальной квартире хранили крупногабаритные вещи со всякой мелочью, месту которым в общем коридоре не нашлось. По пять литров керосина в месяц на человека выдавали на работе, и два с половиной отпускали по талонам в городе, но отказавшись от талонов, Храпинович упросил бочку на двоих с Раппопорт, и ему выдали. Эх, благие намерения частенько подводят в самый неожиданный момент. Бидон или бутылка наверняка бы стояли в квартире. Ведь нашлись же дрова на растопку печи.
Свет фонаря осветил накидной замок. Обледеневшая под навесом из куска резиновой камеры душка, казалась, накрепко приросла к проушинам, но стоило покрутить сам замок, как сталь со скрипом поддалась. Залман нащупал ключ и попытался сдвинуть шторку с личинки пальцем. Раз-другой ноготь скользнул впустую, и едва он пытался помочь ключом, как тот предательски выскользнул из замёрзших пальцев. Держать одной рукой фонарь, а второй совершать манипуляции с замком было плохой идеей, но ещё более худшей стало поиск угодившего в снег маленького предмета без очков. Решив, что достаточно лишь направления и траектории полёта ключа, он практически на ощупь стал лапать снег и к ужасу понял, что задача оказалась сложнее. Дурацкий ключ словно растворился в сугробе. От отчаянья он произнёс проклятья в адрес погоды, природы и вселенской несправедливости. Промозглый ветер внезапно подозрительно стих, будто прислушивался, ожидая чего-то нехорошего. Из-за угла медленно, шаркая ногами, подкрадывались тени.
— Потерял чего? — раздался голос из-за спины.
Вздрогнув от неожиданности Залман обернулся, и свет фонарика скользнул по ногам двух мужчин.
— Да вот, товарищи, прямо беда ключ обронил, — без всякого умысла ответил Храпинович. — Пошёл в сарай за керосином и нате.
— Что же ты один пошёл? — спросил ближайший к нему, держа руки в карманах пальто. — По нынешним временам одному никак нельзя.
— Ну, так... — промямлил бухгалтер. — Да ещё очки дома.
— Вот ты чудак! Крикни, что б вынесли. Или скажи куда, Михась сходит.
Залман промолчал. Дай бог, что б со всего подъезда осталось пара-тройка человек. Когда он выходил, света в окнах не было. Да даже если бы и горела где свеча, за светомаскировкой из крашеных чёрной тушью газет разглядеть её было невозможно. Ситуация складывалась щекотливая, случайные прохожие ему до чёртиков не нравились. Если бы он посещал читаемые ленинградскими учёными для выздоравливающих командиров лекции, то по шкале 'оценки риска', в данную минуту обнаружил бы себя в оранжевой зоне, из которой настоятельно рекомендуют выйти.
— Сейчас бы магнит на верёвке, сразу бы ключик отыскался, — тем временем подал идею второй, с поднятым воротником и кепкой надвинутой по самые глаза.
В эту минуту бухгалтер сильно пожалел, что спустя рукава отнёсся к вступлению в отряд ПВО. Даже Рахиль записалась. Одно лишь наличие кольта в брезентовой кобуре оградило бы его от разной шушеры, ведь никем иными эти двое быть и не могли. Таких хитрых глаз у честных людей не бывает.
— Спасибо товарищи за помощь и подсказку. Сейчас брат выйдет, вдвоём мы быстро отыщем — соврал Храпинович.
— Как знаешь, — равнодушно произнёс мужчина и, обращаясь к своему товарищу произнёс: — Пошли, Михась.
Едва незнакомцы скрылись за углом, как Храпинович вновь вернулся к сугробу, прося бога о помощи и о чудо, ключ вновь оказался в его руке.
Весело насвистывая, глядя под ноги Залман возвращался в квартиру, неся в руке заветную бутыль с керосином. Опущенные 'уши' со свисающими завязками из киперной ленты его кроличьей шапки смешно покачивались в такт мелодии. Поднявшись на второй этаж, он поставил поклажу на пол и, светя фонариком, открыл сначала верхний, а затем и нижний замки в двери. Оставалось наклониться и подхватить авоську с бутылём, как в затылке словно разорвалась граната. Фонарик выпал из руки и жалобно треснуло стекло, погасив лампочку.
— Михась, за ноги, за ноги жидёнка подхвати, — раздался голос в темноте.
Тело Храпиновича прислонили к стенке и тот, кто спрятал в карман подкову, зажёг спичку:
— А ничего тут, — обронил он, осматривая коридор с тремя дверьми, одна из которых была опечатана.
* * *
Совершенно секретно. Исполнено в одном экземпляре.
Наш источник сообщает, что в лагерях военнопленных, а районе Красногвардейска и Пскова германским командованием проводятся испытания нового вируса, схожего по событиям в форте Райли в 1918 году, повлекшим эпидемию мирового масштаба. По нашим сведениям, ведущим разработчиком, является бывший эпидемиолог военной базы Этапль (Франция) доктор Пастер (возможно псевдоним, описание прилагается на листе приложение). Рекомендовано задействовать всю доступную агентуру, вплоть до привлечения личных связей в правительственных кругах СССР для подтверждения информации. Для усиления оперативной работы в районе Ленинграда форсировать операцию 'Оскар'. К исполнению приступить немедленно.
* * *
Филип Рис Файмонвилл закончил изучать только что полученный документ и отвлёкся на скрип петель двери. Сколько раз секретарь напоминала о необходимости вызвать слесаря, но разведчик был непреклонен: противный, неприятный для слуха скрипящий звук предупреждал о посетителе. Конечно, в условиях, когда положен секретарь, подобное вызовет лишь улыбку, но к этим приятным дополнениям старый шпион не привык, да и поздно менять привычки. К тому же двойные тяжёлые дубовые русские двери нравились ему, особенно когда Зои в одной руке держала поднос, а второй пыталась совладать с нею. Рыжеволосая секретарша выглядела умилительно: поворачиваясь спиной, её юбка обтягивала аппетитный зад и... впрочем, не только он замечал волнующие изгибы. Оставшийся в Москве второй секретарь посольства Томми (Ллевеллин Томпсон) тоже облизывался, но Зои держала оборону.
— Солнышко, — сказал он, показательно вдыхая кофейный аромат, — пригласи шефа московского бюро 'Нью-Йорк таймс' Гаррисона Солсбери к одиннадцати часам на беседу и вели Бобу греть мотор. Нужно навестить соседей.
Секретарь закончила сервировку, разжав щипцы, роняя кусок рафинада в чашку.
— У вас на одиннадцать посещение бани, — подсказала она.
— Я помню, — улыбнулся Файмонвилл. — Он как раз просил меня объяснить, что такое русский дух. Вот с бани и начнём.
После посещения 'Сандуновских бань', Гаррисон написал в своём дневнике:
'Когда я оказался на столе, мне почудилось, будто я со всех сторон зажат огромными, белыми, как снег глыбами завёрнутые в простыни, которые непрестанно надвигаются на тебя, медленно, угрожающе, и не отступают назад, покачивая в крепких руках берёзовые веники. Я был уверен, что сегодня изойду в мучениях. Отдам богу душу, гак говорят русские и поэтому молился с неистовой верой, которой, пожалуй, хватило бы, чтобы опрокинуть на землю небо и вытащить меня. И, слава богу, что этого не произошло. Банщики вынимали и снова вкладывали в меня душу. А когда после всех экзекуций мы пили квас, я поблагодарил своего друга. Когда отказывает тело, вперёд выступает душа. Когда душа из последних сил несёт ношу, появляется характер. Когда закаляется характер — выковывается воля. А такого человека уже не согнуть и это есть русские люди'.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
