Киты по штирборту: Книга 2. Небесный Артефактор

Впрочем, вполне возможно, что я сейчас сам себя накручиваю. В конце концов, чего я хотел? Чтобы мне выложили всю информацию от и до? Так не дорос еще. Да и документы, подготовленные Гюрятиничами, были отданы мне не для того, чтобы потешить любопытство, а с целью передачи сведений дядьке Мирону. Он-то в курсе всей этой кухни и наверняка увидит, откуда в этом деле ноги растут. Но сама картинка, конечно... м-да!

И чего я, дурак, раньше не поговорил об этих родовых заморочках с опекуном? Хотя... будь я на его месте, и сам бы не захотел вспоминать такую историю. И Хельгу я не расспрашивал об её матери, решив, что это личное. Выходит, зря? Или нет? Чёрт! Как ни поверни, в любом случае оказываюсь в неудобном положении. Дурак, что не расспросил, и дурак, что не интересовался прошлым своего опекуна и названной сестры. Зная то, что я знаю сейчас, может быть, и по-другому отнёсся бы к происходящему. А... к дьяволу всё!

Но с дядькой Мироном нужно переговорить, закрыть пробелы, так сказать. Хм... может быть, отправиться прямо сейчас, пока ещё госпиталь открыт для посещений?

Я глянул на часы, вспомнил об Алёне, которую обещал встретить после работы... и отказался от идеи немедленно мчаться к опекуну. Сначала нужно успокоиться, да и слово держать надо. Вот прогуляюсь с Алёной, приведу мысли и чувства в порядок, а там видно будет. В конце концов, ничего сверхсрочного здесь нет. Сведения из папок давно уже переданы мною дядьке Мирону, так что он в курсе дела, а расспросить его я могу и завтра. Решено.

На то, чтобы исправить настроение загрустивших сестёр Осининых, времени ушло не так много. Всё же обе девушки, несмотря на различие их характеров, отличаются редкой жизнерадостностью и долго хандрить попросту не умеют, по-моему. Так что через полчаса я покинул их общество и, в очередной раз воспользовавшись выходом в сад соседнего владения, принадлежащего семье вассалов Осининых, незамеченным выбрался на улицу.

Вернувшись в кондитерскую, я повинился перед Алёной за долгое отсутствие, был великодушно ею прощён... и отправлен за столик рядом со стойкой, чтобы не отвлекал от работы и в то же время находился под присмотром. Я упьюсь сегодня чаем. Хотя-а... из этих рук я готов принять хоть яд.

Очевидно, в связи с подступающей всё ближе осенью жители окрестных домов старались проводить побольше времени в прогулках, ничем иным такой наплыв посетителей кондитерской в этот вечер я объяснить не могу. В результате закрыть лавку Алёне удалось только в десятом часу вечера, когда на улице уже начало темнеть. И то с большим трудом. Одну парочку, залипшую за угловым столиком и, кажется, совершенно потерявшуюся в какой-то своей розовой вселенной, пришлось дважды уведомлять о закрытии заведения, пока те не вернулись в реальность и, тяжело вздохнув, не покинули кондитерскую, оставив нас с Алёной наедине.

А через час мы выбрались на улицу и, оседлав наши велосипеды, медленно покатили по тускло освещённым улицам Новгорода.

Добравшись до дома, Алёна закатила своего двухколесного "коня" в небольшую сараюшку на заднем дворе, а я остался у крыльца. Прислонился к стене дома и бездумно смотрел в перемигивающееся звёздами тёмное небо.

Рядом прошуршало платье, и горячие губы прижались к моим губам.

— Извини, домой не приглашаю, — тихо прошептала девушка, разорвав поцелуй и, повозившись в кольце моих рук, добавила с ноткой вины: — Батюшка завтра уходит в рейс, дома дым коромыслом.

— Понимаю, — улыбнулся я. — Рундук один, весь дом в него не запихнешь, но попытаться стоит, да?

— Точно, — хихикнула Алёнка.

Я было отлип от стены, но почувствовав движение, девушка ещё крепче вцепилась в меня.

— Солнышко, отпусти, — попросил я и скорее почувствовал, чем увидел, как она помотала головой. Но почти тут же вздохнула.

— Пора, да?

— До полуночи всего ничего осталось. Мне Хельга дома такую трёпку задаст за позднее возвращение...

— Ну, ты ведь и так уже опоздал. Полчаса туда, полчаса сюда, какая разница? — пробормотала Алёна, крепче сжимая объятия.

— Она же волнуется, — попытался я объяснить.

— Я тоже волнуюсь. Но она-то хоть знает, где ты, что ты. А я? Ты так редко приходишь... всё время какие-то дела. Да ещё и взрыв тот! Ты хоть представляешь, как я за тебя переживаю?! Я же люблю тебя, дурак!

— Ох... — И вот что тут скажешь? Как объяснить ей, как убедить, что со мной ничего не случится, если я сам в это не особо верю?!

Но постарался... убедить. Уж не знаю, получилось или нет, но Алёна вроде бы немного успокоилась, попутно стряхнув с меня обещание чаще появляться в кондитерской или у неё дома. Обещал, конечно... тем более что это не то слово, которого я не хотел бы сдержать.

Поцелуй. Долгий, нежный...

— Пожалуйста, береги себя, — шёпот в спину, как тёплый ветер.

Обернувшись, кивнул.

— Обязательно. До завтра, милая.

— До завтра.

Весело тренькнул звонок, еле слышно зашуршали по мостовой шины, и велосипед покатил вперёд, набирая скорость. Поворот, ещё один, ветер хлещет в лицо и подымается за спиной невидимыми крыльями, взметая над дорогой пыль и пока ещё редкие опавшие листья. И в их шорохе тают все проблемы и неприятности, забывается мерзавец Долгих и вечно что-то недоговаривающий Несдинич, отходят куда-то на задний план проблемы в мастерской и воспоминания о просящей кирпича физиономии Литвинова. Душа поёт, а губы сами собой складываются в мечтательную улыбку. Я влюбился? Ну да, давно и прочно! А что может быть приятнее, чем знание, что твои чувства взаимны? Что тебя любят и ждут? Ничего!

Разогнавшийся до сумасшедшей скорости, велосипед выносит на знакомую улицу и я, бросив взгляд в сторону тёмной громады госпиталя, скрывающейся за редкой полосой высаженных вдоль ограды невысоких деревьев, притормаживаю. Автоматически отмечаю окно палаты дядьки Мирона и, заметив горящий в нём свет, окончательно останавливаю своего железного "коня".

Настроение у меня просто замечательное, Воздух вокруг то и дело приходится утихомиривать, чтоб не пустился смерчем танцевать по улице. А потому решение приходит моментально и без рассуждений. Зачем откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня?

Поздно, не пустят? Можно подумать, я в двери ломиться буду, людей пугать... Мне и окно сойдёт, тем более что дядька Мирон ещё не спит. И даже не придётся взбираться по стене, вон рядом как раз дуб возвышается. Помню этого гиганта. Один из швартовых "Мурены" как раз к нему и крепил. Хороший дуб, раскидистый, кряжистый... старый.

Никакой охраны на воротах не было и в помине, впрочем, здесь вообще охрана в присутственных местах штука редкая. Разве что некоторые купцы держат в своих конторах одного-двух молодчиков, да и то лишь в тех случаях, если часто приходится иметь дело с наличными расчётами на немалые суммы. Ради сотни гривен серьёзные люди на грабеж не пойдут, а шантрапу и пара охранников отогнать сможет. По крайней мере, так здесь считается.

Тряхнув головой, чтобы избавиться от "лишних" мыслей, я спрятал велосипед в кустах, чтобы обходящий территорию ночной сторож не заметил, и, убедившись, что рядом никого нет, скользнул к тому самому старику-дубу. И как его ещё не спилили? Ведь того и гляди ветвями крышу пропорет!

Хотя мне же лучше. Палата дядьки Мирона расположена на верхнем этаже, так что добраться до окна будет проще всего именно с крыши.

Кошкой взметнувшись вверх по стволу, словно по трапу, я перебрался на глухо грохнувшую под ногами черепичную крышу и, добравшись до водосточной трубы, отправился в обратный путь. Вот и выступ. Ухватиться за кирпич под отливом окна, переступить. Ещё раз... и ещё... и ещё. Стоп. Вот и нужное окно. Как там, дядька Мирон ещё не отключился? Нет, вон, за столом сидит. Читает, что ли? Ну, надеюсь, сильно ругать меня за поздний визит он не станет. Тем более что я ведь по делу, а не просто так, верно?

В имение Гюрятиничей я вернулся только в начале третьего часа ночи, в полном раздрае. Но ломать голову над услышанным в госпитале и пытаться что-то сходу придумывать не стал. Уж очень уставшим был.

Прокравшись мимо комнаты Хельги, я добрался наконец до своей кровати и, кое-как раздевшись, рухнул на мягкую постель. Честно говоря, думал, что буду ещё долго ворочаться с боку на бок, прокручивая в голове услышанное, но нет, стоило голове коснуться подушки — и я вырубился.

А утром, получив заслуженную головомойку от Хельги за позднее возвращение, я вяло перекусил и, отложив визит в мастерскую на следующий день, отправился в эллинг при имении Гюрятиничей, где до сих пор гостевала "Мурена". Ярик же получил мой велосипед и отправился на работу с наказом сообщить Казанцеву о том, что нынче старшина артели за хозяина. У меня же другие планы.

Всё утро я обдумывал полученную информацию, старательно душа ярость и злость, и в конце концов пришёл к довольно неприятному решению, у которого, при всех очевидных минусах, был один гигантский положительный момент: если затея удастся, я махом решу все свои проблемы.

Эллинг встретил меня тишиной и темнотой. Включив цепочку фонарей по периметру, я взглянул на покоящийся в центре зала дирижабль, слишком маленький для такого огромного помещения, и... я бы улыбнулся, но вчерашний вечер принёс слишком много информации, части которой я бы вовсе не хотел знать. Так что вместо широкой ухмылки моему детищу досталась лишь её тень да лёгкое похлопывание ладонью по стальному борту.

Первым делом я отправился на техническую палубу и, включив питание дирижабля, приступил к работе, вооружившись специально собранным ещё в Китеже дефектоскопом. Откатив механизм подачи и сняв фальшпанели, прикрывающие ячейки с боеприпасом, я принялся тщательно проверять все имеющиеся торпеды на предмет каких-либо изъянов. Нет, когда дядька Мирон поставил эти "колбаски", я их сразу проверил "на отказ", но одно дело, если торпеда не взорвётся от столкновения с целью и лишь от срабатывания таймера разлетится на мелкие кусочки с оплавленными до полной нечитаемости рунными цепями, засеяв обломками такую площадь, что собрать их и определить происхождение будет почти невозможно. И совсем другое, если использованная в качестве взрывного устройства торпеда не сработает и останется лежать, дожидаясь специалистов, которые обязательно заинтересуются таким "подарком".

Именно поэтому сейчас я ползал от одной торпеды к другой, сжимая в руках сложное устройство с кучей лимбов и дергающимися словно в припадке стрелками на самопальных указателях. Настолько полного обследования я пока не проводил, и на то, чтобы разобраться с результатами, пришлось потратить немало времени. Закончил я с этой муторной работой лишь к обеду, и то потому что за несколько часов приноровился к неудобному инструменту и запомнил большую часть эталонных чисел, так что теперь у меня не было необходимости поминутно заглядывать в написанную от руки книжицу, чтобы свериться с указанными в ней значениями.

Перекусив запасами с камбуза, я хмыкнул, вспоминая устроенную нам Яриком трапезу... неужели это было почти месяц назад? Немного отдохнув и побродив по дирижаблю, я наконец решил заняться самой сложной частью сегодняшней затеи — детальным обследованием "Мурены".

Сделав ещё один круг по помещениям дирижабля, я распахнул все внутренние люки и двери, включая шлюзы, ведущие в трюм и купол, и, убедившись, что в "Мурене" остались задраены лишь внешние двери и люки, потопал в свою каюту.

Устроившись на довольно просторной "шкиперской" койке, я прикрыл глаза и Ветром скользнул прочь из каюты. Наверное, со стороны свистящие в щелях и меж переборками, гудящие в вентиляции и завывающие в трубопроводах потоки ветра казались чем-то жутким, но мне было не до того. Я старательно искал в "Мурене" то, чего в ней быть не должно. Не предусмотрено конструкцией. Благо, устройство дирижабля я знаю лучше кого бы то ни было.

Не скажу, что я ничего не отыскал, но, к моему удивлению, находок было гораздо меньше, чем я рассчитывал. И среди них, кстати, ни одной "летальной". Может быть, дядька Мирон прав и Несдинич не такая уж сволочь? Хм... даже с сарказмом эта фраза звучит жутко наивно. Особенно учитывая ту беседу в госпитале... Арргх!

Глава 3. Падая в небо

Я думал, с окончанием аврала отдохну, но куда там. Из-за подготовки моего "проекта спасения" пришлось затягивать приведение дел в порядок, да ещё и так, чтобы не возбуждать подозрений у окружающих. Хорошо ещё, что вопрос подбора железа взяли на себя Осинины. Правда, о целях, для которых мне понадобилась их помощь, девушки ни сном ни духом. Хватит, я и так уже слишком много и слишком многим наговорил. Как вспомню, так хочется башку свою тупую о стену расколотить.

Кстати, Ирина со Светланой не особо и интересовались, зачем мне понадобился выпрошенный у них хлам, удовлетворившись объяснением, что я планирую сделать из него мишень для "Мурены". Зато как мне пришлось крутиться, выясняя вопросы прошлого у соклубников, стараясь делать это так, чтобы не вызвать ненужных подозрений... И сколько всего интересного вылезло в результате этих расспросов, бр-р. Впрочем, нашлись у меня дела и почище, чем перетряхивание чужого старого и грязного белья. А именно — тайный сбор денег на проект, вот это было действительно трудно. Нет, я вывернулся, конечно, хотя пришлось изрядно покорпеть над бухгалтерией мастерской. Вот когда я поблагодарил многие часы, проведённые за конторкой в лавке некоего Края Бронова. Результатом сбора стало увеличение личного капитала до трёх тысяч гривен наличными и появление в моём распоряжении небольшого бархатного мешочка с мелкими прозрачными камешками, мелкими, да, но "чистой воды". Правда, при этом мой счёт в Первом Новгородском похудел до каких-то несчастных двадцати шести гривен, а взятые с него деньги частью ушли взносом на счёт мастерской для покрытия снятых с него сумм, а частью ухнули на тот же проект. Собственно, покоящиеся во внутреннем кармане пиджака камни ожидала та же участь. Но не сейчас. Позже.

Я мысленно отвесил поклон опекуну за то, что тот, придя в сознание, не додумался отобрать у меня свою печать. Впрочем, в этом случае я бы не только не смог проводить операции по своему счету в банке, но и заниматься делами мастерской. Те же контракты, подписанные с новыми поставщиками, без печати Завидича стали бы просто филькиной грамотой.

Ну а итог моей подготовки был вполне ожидаем. Судя по всему, контр-адмиралу надоело питаться одними "завтраками", и в одно удивительно тёплое для конца сентября воскресенье в имение Гюрятиничей прикатил мобиль с уже знакомым мне наглым инженер-лейтенантом. Правда, в этот раз сей представитель седьмого департамента был куда как вежлив. Уж не знаю, повлияло ли на него внушение начальства или сыграл роль тот факт, что заявился он не абы куда, а в поместье старого и до сих пор не растерявшего могущества рода. Как бы то ни было, надолго этот визит не затянулся. Лейтенант чуть ли не с порога объявил, что является лишь курьером, и, передав три письма, два из которых были адресованы мне и Хельге, слинял. Письмо, адресованное хозяину дома, Марк тут же унёс в кабинет старшего Гюрятинича, ну а мы не стали терять время и сразу вскрыли "свои" конверты. Абсолютно идентичные, словно под копирку написанные сухие послания и два персональных билета на бот, с недельной открытой датой...