Долгий дозор (весь текст)

Хм... значит, касаемо фокусировки зет-полей сканирования. Ага... пишем: при введении переменной фита-прим с плавающим коэффициентом дивергенции в систему ходжа-уравнений, попытка интегрирования по всем обтекающим кривым в диапазоне от... э-э-э... оставим пока пробел... пусть Зия не выёживается и конкретненько так, нам это скажет... хе-хе!...

Эта попытка, значит, приводит к определённому математическому парадоксу, который я не без долгожданного и вполне естественного ехидства назову "дурак-парадокс имени Зии"..."

* * *

Мулла-батюшка удивил Егора. Даром, что грозен и нелюдим. Требует от всех строгости и простоты в мыслях и деяниях, и не шибко-то жалостлив.

Но, ведь, лично прибыл, как раз в момент окончания привала, когда Егор тоскливо подумывал о том, чтобы продлить его ещё на полчасика, но уже поднимался, заставляя себя встать и постараться не шататься.

И слава Господу-Аллаху, что прибыл, а то Егор совсем уж вымотался. Да и Ромка-джи еле-еле тащился. Дошли бы, конечно, что там говорить, — ползком, но добрались бы... но... всё равно — молодец мулла-батюшка, истинный воин и священнослужитель!

Самое смешное, что вместе со священником и Маринка прикатила. Вот уж не было печали! Перед девушкой её красоты надо орлом смотреться. Этаким крепеньким ген-саксаулом... зелёным и в пупырышках. Чтобы кудри по ветру и грудь колесом! А Маринка спорхнула с верблюда именно в том момент, когда у Егора болезненно ворочалось в животе нечто неуёмное... и тошнило, как Иуду.

Одно утешение — Ромка-джи и вовсе спал в надвинутом капюшоне и укутанный повязкой по самые глаза. Дёргался во сне, стонал... бедолага. А за компанию и не так обидно паршиво выглядеть, правда? Тем паче, что выходили они с Ромкой-джи кругом героями. Так сказать, по самые уши. Теперь на всю жизнь будет что рассказывать!

Мулла-батюшка сразу же начал осмотр Зии. Подивился тому, что тот крепко спит. Потом прикинул, что, скорее всего, именно сейчас медицинский нанотех взялся за наиболее болезненные жилки и посему усыпил пациента надолго. Егора похвалил за то, что тот обильно поил Зию, не поскупился на воду. Заворчал, когда Егор попытался, было, выглядеть орлом и, — вкалывая что-то Зие в шею, — велел Маринке Егора не щадить и проделать с ним всё то, о чём он ей в дороге говорил. Егор напрягся, но ничего страшного не произошло. Маринка просто воткнула ему иглу прямо сквозь рукав, а потом наклонилась над его лицом и, надавив на плечи руками, спросила:

— Сколько Маринок видишь?

— Одну... — недоумённо ответил распростёртый на песке Егор.

Нос у Маринки остренький, чуть-чуть курносый. На лбу крохотные капельки пота... так бы и попробовал на вкус... и солнце вокруг головы, как нимб у святого сияет. Красивая...

— Одну он видит! — серьёзно сообщила Маринка мулле-батюшке, — Других, говорит, таких, на свете нет!

— За периметром лучше следи, — заворчал священнослужитель, осторожно открывая лицо Ромки-джи. — Поди, не дома. Вот в Городе нашуткуешься со своим милым. И напои ты его, наконец!

Егор жадно пил, чувствуя, как прохладная вода опасно наполняет желудок. Он заставил себя оторваться от горлышка. Не хватало ещё, чтобы его вырвало Маринке на колени.

— Немного полежи, пока не усвоишь, — сказала догадливая дева-воин. — А то жаль будет, если из тебя обратно всё выльется.

Ромка-джи застонал.

— Ну-ну... тихо, тихо... Слышь, Егор?!

— Да, мулла-батюшка! — с трудом подавляя позыв к рвоте, сказал Егор.

— Он кровью мочился?

— Вроде, нет... — смущённо ответил Егор, скосив глаза на вставшую Маринку. Тошнота вдруг прошла. Вставать не хотелось. Хотелось лежать и смотреть, как она легко взбирается вверх и оглядывает окрестности с торчащего из песка раскалённого гранитного валуна, в тени которого раненная и контуженая троица отлёживалась вот уже второй час.

Ромка-джи закашлялся.

— Всё-всё... спокойно... если тошнить будет — ничего страшного, понял? — прогудел мулла-батюшка и поднял Ромку-джи на руки. — Маринка? Как там? — выпрямившись во весь рост, спросил он

— Чисто... вроде.

— "Вроде"... учишь вас, учишь... овцы кур-р-рдючные!

— Да чисто, чисто, дядя Коля!

— Дома я тебе "дядя Коля"... а здесь — командир!

— Чисто, командир! — Маринка спрыгнула с валуна и отдала честь ладошкой, затянутой в армейскую перчатку, из которой торчали розовые пальчики.

Егор, кряхтя, сел.

— Зря кряхтишь! — сказала ему Маринка, помогая встать. — Я в тебя верблюжью дозу впрыснула! Ты теперь как ниндзя скакать и прыгать можешь... и вместо верблюда всё на своём горбу тащить!

Из-под её армейского шлема выскользнула коса и Егор, сам того не ожидая, вдруг развернул Маринку за плечи и быстро поцеловал её куда-то в нос... и ещё в губы... больно стукнувшись лбом о край поднятого щитка.

— Потом начеломкаетесь! — рявкнул мулла-батюшка. — Маринка, шайтан-девка, быстро в дозор!

Совсем, как Мама-Галя, когда упрямилась, Маринка отвернулась от священника, капризно дёрнула плечиком, поцеловала Егора в губы — нежно, но крепко поцеловала... и Егору показалось, что земля и солнце на мгновение прокрутились вокруг него, слившись в огненное колесо... — и вскинув калаш по всем правилам, прикладом к правому плечу, опустила щиток шлема и быстро скользнула вперёд, в дозор.

На песке остались её маленькие аккуратные следы.

Иисус-любовь! Егор бы упал и поцеловал бы их... но было неловко перед открывшим глаза Ромкой-джи.

Обратно всё-таки тяжело идти было. Прицепили к верблюду волокушу с Зией и скарбом. Мулла-батюшка вперёд ушёл, дозорить. Маринка с раненым шла, а Егор Ромке-джи помогал. Хотел ему тоже волокушу соорудить, да тот отказался. Мол, ногами пойду, только помоги немного.

И вот тут, часа через три, случилось чудо великое, на всю жизнь его Егор запомнит! Очнулся Зия и попросил воды. А когда его напоили, слабой рукой вызвал "комариный" экран и прошептал:

— Следите. Ромка-джи... Егор... вы знаете. Они-то быстрее... быстрее регенерируют, чем мы...

И "комары", как обычно, прозрачным роем взвились из браслета Зии и разлетелись. Егор тотчас муллу-батюшку позвал, объяснил почему. Против воли радостным голосом говорил, всё равно, что в школе докладывал, что, мол, "отработал я этот проклятый приём борьбы, отработал, — и показать могу!". Мулла-батюшка не торопясь подошёл, с раненым поздоровался, на экран посмотрел.

— Да, теперь точно спокойно дойдём! Долгих вам лет, Зия, да будет над вами благословение Господа-Аллаха Вседержителя долгие годы!

А Зия улыбается и Егору шепчет:

— Подарки... не растерял? Красавице своей...

— Нет, Зия, — сказал Егор, и не удержался, заплакал. Теперь можно плакать, есть вода в организме... да и не стыдно плакать, совсем не стыдно!

Зия закрыл глаза и заснул. Экран спокойно висел рядом, как когда-то при Савве. Видно всё было чётко и ясно. До Города оставался день пути. К вечеру доползём.

Маринка обняла Егора и Ромку-джи за плечи и сказала дрогнувшим голосом:

— Муж мой, братик мой, как же я вас обоих люблю!

И все молчали, даже мулла-батюшка, хмуро вызывающий то одну "комариную" картинку, то другую. Лишь едва слышно шуршал песок, попискивали сервисные сигналы экрана и громко вздыхал верблюд.

* * *

Тихо бренчал дутар. Зия допил ген-кумыс и трясущейся рукой утёр губы. За стеной привычно заорал младенец. Егор, потупившись, смотрел в пол. Полоса жёлтого света тянулась от двери через всю комнату к стене. В углу комнаты, в темноте мерцала невиданной красоты башня. Белые облака над ней сияли. "Гонконг" — непонятно темнела надпись... и дальше что-то совсем уж несуразное на демонском языке.

Зия остановил запись.

— Саввы нет, — сказал он. — Тот был великий знаток истории. Жаль, не успел он с вами, ребятнёй, толком поговорить.

В противоположном углу шевельнулся староста Володя.

— Соплякам мудрого не открывай, — скрипуче произнёс он, — не доросли ещё.

— Мы, откровенно говоря, не мудрее их будем, — прошептал Зия, откинувшись на подушки. — Ты сам говорил... — он осторожно кашлянул, и голос его окреп, — вот чёрт, в почках ещё пока отдаётся... Ты, староста Володя, сам говорил, что жизнь ваша прежняя прекратилась. Не уйти от жизни-то...

— Посмотрим, — спокойно ответил староста и встал. Он повздыхал, прошептал короткую молитву, похлопал Ромку-джи по руке и убрёл, обронив на прощание:

— Во многие мудрости многие печали. Пусть живут, пока молодые, — жизни радуются.

— Ничего, боевая юность России... их не так-то просто правдой сковырнуть, — сказал Зия слабым голосом. — Маринка, подашь, красавица, мне ещё чашечку?

— Угу... — Маринка сняла с плеча руку Егора.

— И м-м-мне... — подал голос Ромка-джи.

— Описаешься! — отрезала Маринка. — Лежи и не жужжи! Дядя Коля сказал, что ещё два дня лежать надо. А ты опять ночью до ветру потащишься!

— Да всего-то третью чашку прошу, — недовольно заворчал Ромка-джи. — Зия, вон, уже четвёртую пьёт! И потом, что бы мне до ветру не сходить? Что я должен, в чайничек сикать?

— Именно, — рассеянно сказала Маринка, помогая Зие поправить подушку. — В чайничек, в баночку, в штанишки... постельный режим! Зия, вам удобно?

— Удобно, ослепительная, удобно. Спасибо! Ну-с, сполох-десант деревенский, поехали дальше! Здесь у меня файлик есть... специально для вас вытянул. Но учтите, староста не зря ворчит. Это, так сказать, не для детского ума! И вообще, запрещённая тема. В Москве меня могли бы запросто прижучить... так что не болтайте потом, где ни попадя.

— Спаси Господь-Аллах! — тотчас горячо отозвался Ромка-джи. — Что мы, не понимаем, что ли?

Егор молчал. Маринка снова уселась рядом с ним, и он обнял её за плечи, укрыв прохладным одеялом. Говорить и думать не хотелось. Хотелось целоваться.

Эх, Ромка-джи, заикаться теперь тебе несколько месяцев, пока контузию молодой организм не победит! И Лилькина любовь.

Ну, да ничего... он теперь горит весь! Каждый вечер Зия что-нибудь новое рассказывает и показывает. Говорит, что нельзя, мол, более в дикости жить. Надо, говорит, и о мире больше знать, и о нашем месте в нём.

А наше в нём место хорошее... с Маринкой рядом...

Егор украдкой поцеловал Маринку в шею и почувствовал, как вспыхнули её щёки. Она повернула голову и еле слышно жарко прошептала Егору в ухо: "Руки убери!" ... отчего Егора как будто пробил разряд — так это было замечательно!.. И захотелось сграбастать Маринку целиком и утащить куда-нибудь подальше от файлов, Зии, истории и Ромки-джи...

* * *

...Ох, сколько всего может за три месяца произойти! Господь-Аллах, и не поверишь! Дядько Сашу похоронили... Райка-джан плакала-плакала, а потом вдруг закинулась — еле-еле старухи её от тела оттащили... вот жуть-то была! Ну, там все поревели... очень уж хороший мужик был дядько Саша, всем его не хватать будет. Сидит он теперь в садах райских, блаженных, и просит, наверное, Господа-Аллаха за Городом, — второй родиной дядько Саши, — присмотреть.

На Установке пришлось неделю вкалывать, пока аврал не закончился — попёрла непонятно откуда вонючая дрянь, — пока её откачали, да все корни-каналы промыли, да новые режимы задали — приходил домой уставший и перемазанный, как шайтан! Так уж всегда с Установкой. Как случается чего, всем работы хватает. Тяжёлой, неприятной и выматывающей до упаду. Мама-Галя Егора кормила, Маринке дозорить пришлось.

Смешно, но протез глаза у Мамы Гали оказался синим — зелёных-то не было! Привыкает. Говорит, что совсем отвыкла от объёмного зрения. Красивая стала — просто ослепительно... несмотря на разные — колдовские прямо! — глаза. А может, отчасти и поэтому!

А это, кстати, молчаливому Седому Хаснулле и Гоше-солдату спасибо. На ярмарке специально ходили протез этот покупать, по просьбе муллы-батюшки. Сторговались нормально, и в дороге хранили.

Дозорить Егор шесть раз ходил. Недалеко, правда. Но благодаря Саввиным камерам целый сектор теперь на движение просматривается, можно и ближе дозорить. Хотел Маринку с собой взять, но мулла-батюшка сказал, что пока в дозоре сам за ней присмотрит.

— Ты, Егор, не дуйся, но у молодёжи всегда так — как вместе, так и внимание всё только на милую. Не волнуйся, воин из Маринки хороший получится. Недаром мы её с Мамой-Галей учили. Ещё надозоритесь вместе, не переживай.

Оружие трофейное всё перечистили, пристреляли, опись неполадок составили. Недаром Егор на горбу всё это тащил, арсенал у Города хорошо пополнился! Среди прочего, Зия помог ему советом, как армейский шлем с Егоровым калашом состыковать. Теперь они не хуже, чем заводские сопряжены. И СЦН работает, и ночное зрение, и дополнительно ларинги, хоть Егору они особо и не нужны.

Верблюд ничейный забрёл — еле поймали. Здоровый такой... рваная рана в боку. Но выходили. Откуда его принесло, так и не поняли. Наверное или от шатунов, или с той стороны гор приблудился. Куяшские мужики за него хорошую плату дали на радостях. Овцы болели... но, это, уж как водится зимой и летом.

Ген-птицу завели. Лилькин отец, весёлый Сяо обещал помочь с разведением. А там, мол, и сами научитесь, раз уж Лилька зачастила к вам в Город в гости ездить. "У неё на это дело особый талант! — сказал... и не удержался от шуточки. — Особенно как за пять минут всю тушку на ходу слопать и не перепачкаться!" Так что, не так уж это и сложно теперь будет, с ген-птицей возиться.

Дождь, вот, кстати, сколько раз уже был. Хорошо промочило! Ген-саксаул сразу зацвёл и теперь по вечерам даже голова кружится от благоухания. По всему видать — урожай к весне отличный будет.

Слух прошёл, что опять хунхузы в степях на севере с городом Полевским сцепились из-за пастбищ. Другой слух появился, как всегда, к зиме — мол, Китай хунхузский Москве в очередной раз платить дань за Сибирь отказывается. С января. Да, похоже, опять брехня какая-то.

До Нового года пустяк остался. Малышня уже от нетерпения дни считает, подарков ждёт. Саввино колечко Егор Маринке подарит. В дороге и хлопотах забылось совсем о нём, да вот, кстати и придётся. Будут они русские песни Старых Людей слушать — а и красивые же они! Савву будут вспоминать, каким он хорошим человеком был, и как Егору повезло с ним и Зией познакомиться...

А самое главное — полторы недели назад свадьбу сыграли с Маринкой! Скромно обвенчались, просто пришли к мулле-батюшке со старостой Володей, и обвенчались. Решили, что угощение и всё прочее, на Новый год сделают.

И весь мир теперь был теперь где-то рядом... но не совсем.

А рядом всегда-всегда была она, — сумасшедшее счастье и радость каждого дня и каждой ночи. Повязала Маринка армейскую косынку на манер Мамы-Гали, фыркнула на старух, пытавшихся ей втолковать, что, мол, не по-женски это, мы и Маме-Гале всегда об этом толкуем, — и не расставалась со своим калашом — гурия-воительница, да и только!

И любил её Егор, как никто никого и никогда на свете.

Хор-р-р-рошая жизнь началась!

Зия на поправку пошёл, с палочкой теперь ходит. В Совете заседает, — сам староста помалкивает, когда Зия речь говорит. Ждёт весны, чтобы уйти... авось через Полевской на Ивдель проберётся, а там лётом вполне можно и до Москвы двинуть. Да только к весне он не оправится — нет. Не для похода. Так что, пусть лучше, уж, будущей осени дожидается. Ну, это мы ещё с ним поговорим...