Долгий дозор (весь текст)

— Слушай, старый! — сказал Марат, терпеливо дожидаясь, пока цели появятся в пределах прямой видимости. — А они не могут на этом БТР боеголовку притащить? Вдруг Калиф умудрился до кодов активации докопаться? Говорят, в Челябинске такие поганцы на Комбинате были, могли хакнуть собственное изделие.

— Вряд ли. Тогда бы гамешам нас атаковать никакого смысла не было бы. Дёрнули заряд километрах в трёх от нас, прямо в своём лагере, и засрали бы на прощание пол-Урала. Да и Сэйвинг не уцелел бы от такого удара. Просто обрушился бы и всё. Так что боеголовки у них нет — это точно.

— Ну, хорошо, — сказал Марат. — Честно говоря, не люблю, когда до ядерных зарядов дело доходит. А сейчас-то Калиф чего добивается? Вход-то завален!

— Уберут нас и начнут ползать по округе — аварийные ходы искать, рецепторы ломать, вентиляционные шахты всякой дрянью загаживать... мало ли что. Им за столько лет пакостить не надоело.

Марат молчал, покашливая.

— Не люблю, когда холодно! Просто терпеть не могу! — с досадой сказал он. — Вот тебе и глобальное потепление — застудило, аж пар изо рта идёт.

— Ничего, Марат, продержимся.

— Мы, татары, народ двужильный, — пробормотал боец. — У меня, кстати, шестеро в кузбасском Сэйвинге отсиживаются. Две мелких девчонки, три пацана и жена-врачиха. Та снаружи, естественно. Хотел поближе к ним быть, да служба сюда занесла. Жене тридцать три, а выглядит уже на все шестьдесят, а детям от пяти до двенадцати...

Да уж. Такую кару Господь на Землю обрушил. Со времён Саида Гамеша косит людей Чума-старость. Кроме детей, слава Богу, которых успели в своё время укрыть в Сэйвингах. И тех, кому просто повезло здесь, наверху — считанным единицам, как ему и Калифу. Как, возможно, повезло бы Марату, если бы не умирал он от "Симмерина-шестнадцать".

— Слышь, солдат?

— Чего?

— Если в этот раз Калиф самолично пожаловал, то здешней войне конец. Крот нехилый был. Я, грешным делом, надеялся, что он там всех пришибёт и атак больше не будет. Мы бы с тобой тогда "сусликов" потихоньку давили...

— Хорошо было бы ... а то, глядишь, спустились завтра-послезавтра в Сэйвинг и стали бы свой век доживать. Я на гитаре неплохо играю, повеселил бы малышню. Опять же, в электронике кое-чего понимаю... — Марат с сипением вздохнул, но откашлялся почти нормально.

— Нельзя нам теперь туда. Перезаражаем всех.

— Да знаю я, знаю! "Уж и помечтать нельзя!" Помнишь такой анекдот?

Дед Серёжа пожевал губами и неопределённо хмыкнул.

— Может, пока по "сусликам" пощёлкать? Пока молчат, а? — спросил Марат.

— Боезапас кончается... да их так просто и не засечь. Те, что в прошлый раз проявились, в землю зарылись, даже рецепторы попрятали.

— Последняя модель, да? Я просто с такими не сталкивался.

— Последняя, конечно. Здесь сейчас всё последнее.

"Суслики-самоходы" резко прибавили в скорости.

— Ну, держись, командир! — крикнул Марат.

"Калиф, старая ты скотина... что же тебе всё неймётся?! — подумал дед Серёжа, плавно нажимая на курок. — На кой ляд всё это?"

Несколько часов спустя Главврач, потирая поясницу, вышла из Володиной комнаты. На экранах всё ещё дымил БТР. Рецепторы Сэйвинга осторожно выглядывали из-за камня — тихо. "Суслики-сторожа" молчали. Прав был дед Серёжа — кончились гамеши. Некому было снова перевести их в режим лупи-по-всему-что-движется-Господь-разберётся-кто-свой-кто-чужой.

Хотелось поплакать, но — нельзя.

Впереди обход в больничке. В двадцать шестой группе подозрение на ОРВИ. Программисты обещали закончить-таки несколько позарез необходимых режимов для роботов-нянек на Нулевой Рубеж — час, когда... когда — помни, это только гипотеза! — останутся только дети и роботы. Проклятая Установка опять барахлит. Воду тянет, а с глюкозой — сплошные проблемы. Техники говорят, снова корни промывать надо. Да и грунт — говно. Скудный грунт, ничего из него не вытянуть. Во всяком случае — в ближайшее время, пока нужные режимы не подберём.

Урожай в главном отсеке, вроде, неплохой будет, но рук не хватает для уборки. Рук не хватает, роботов не хватает... ВРЕМЕНИ не хватает.

И, главное — рано, рано, рано наружу выходить! Так и нахватаешься заразы. Да и мало ли кого сюда принесёт из тех, кто живы ещё наверху. Одичали...

Да, но посевы, посевы-то, можно делать!

Нет... рано ещё... так себя и выдашь, посевами. Если только подальше от входов, по весне... яблоньки, сливы... В скафандрах, с жёсткой дезактивацией при возвращении.

Ну, должно же, Господи, должно же там, наверху, всё распасться лет через десять!

И Трегубовский Миша, и Миллер, и Сэмюэль Эпштейн, и Сонечка Фанизер — все крупные учёные, все, к чьему мнению прислушивалась она, и кто ценил её многолетний опыт и аналитический склад ума, — все об этом говорят! — должен, должен распасться этот проклятый штамм! Выродиться и сдохнуть! А иначе — долгое угасание под землёй.

На мгновение Главврач ясно увидела этот странный мир подземных жителей... с искусственным освещением, химически чистой водой, соляриями и бассейнами... мир, постепенно пустеющий оттого, что выросшие девочки не хотят рожать детей, которым будет уготована та же участь — жить в толще гор, подобно уродливым гномам. И через много-много тоскливых лет последний старик будет бродить по гигантским залам... и так и не решится выйти наружу, где над развалинами Города по-прежнему властвует отвратительная смерть — Чума-старость.

Тамара Георгиевна подняла голову. Володя, оказывается, давно уже ковылял рядом, тяжело опираясь на костыль.

— Сам себя подорвал, — сказал он, хлюпая носом. Толстые щёки тряслись. — Сам себя...

— Он знал, что по-другому нельзя, — сухо сказала Главврач, ненавидя себя за этот казённый, ледяной тон. — Если вы, Володя, всё-таки сможете наладить связь с кузбасским Сэйвингом — обязательно передайте им о смерти Марата Зигнатуллина. Геройской смерти.

Она уже подошла к шлюзу, ведущему в жилые помещения, как вдруг обернулась, подумав о том, что необходимо сделать ещё одно — очень важное! — дело. Тщательно следя за своим тоном, не давая пробиться жалобным ноткам, Главврач дала своему заместителю подробное указание.

Утром, когда дошколята топали на завтрак, на одной из стен перехода из младшего отсека в общие помещения, уже висел большой портрет улыбающегося белобородого Деда Серёжи в полевой спецназовской форме.

— Лена Ви-та-ми-нов-на! — пропищал смышлёный кареглазый малыш. — Это кто? Добрый волшебник?

— Как Санта Кла-а-аус? — недоверчиво протянула курносая кнопка в белых бантах.

— Да, он добрый волшебник, — ответила Елена Вениаминовна, стараясь не зареветь. — Как Санта Клаус.

— Это военный Санта, — авторитетно заявил дисциплинированный пятилетка Сяо Ли, старательно дёргая за руку Женечку, пытавшуюся прыгать на месте, как кенгуру. — Он гамешей убивает! Всех-всех гамешей убивает! Я, когда вырасту, тоже буду на самолёте летать, мам спасать и гамешей убивать.

— И я!

— И я тоже!.. — загалдела группа.

— А я даже кошку ихнюю убью!

— А я...

— Да-да... — рассеянно сказала Елена Вениаминовна, сморкаясь.

Господи, упокой души Сергея Романовича и Марата, со святыми упокой! Ох, до чего же я плаксивая стала, — просто сами текут слёзы.

Просто сами текут и текут!

(конец файла)

Файл давно закончился, а Егор всё ещё не мог прийти в себя, хоть и видел его недавно. Эх, какие всё-таки Старые Люди крепкие были, да, Маринка? Вот ведь, шайтан побери, не всё, прямо скажем, понятно, а переживаешь, как за родных! Да они, наверное, и были родными — сколько уж лет прошло! За эти годы перемешалось всё, перебулгачилось. Если так разобраться, то все мы прямые родственники Иисуса-любви, верно? Жутковатая всё-таки наука — генетика!

А тут и Зия с Саввой спросили их, есть ли у них в Городе потомки тех, кто из укрывищ, — то есть, сэйвингов, — вышел? Егор и Ромкой-джи с непонятной им самим спесью, поведали, что, мол, соседка их бабка Наташа-Ван не раз поминала с гордостью, что родом прямиком оттуда.

Ну, и ещё семья старого Игоря Котенко-шаббат об этом твердит. В Городе особо этому не верят — поди, разберись теперь! — но всё равно, и они, и бабушка Наташа-Ван этим всю жизнь гордятся. Мулла-батюшка как-то заметил, что нет дыма без огня, вполне возможно, что так оно и есть, и тогда сопливый пацанёнок Саид Котенко-шаббат возгордился до невозможности. А кто его знает, говорят, что сэйвинговские — все — крепкой породы люди!

Может, и Егоров отец прямиком оттуда, кто теперь разберёт? Недаром в Городе сейчас Егор — самый сильный... ну, конечно, за исключением муллы-батюшки и дядько Саши.

А в Куяше, говорят, половина народу от гамешей свой род ведёт. Места там чужие, непонятные. Но спецы у них хорошие, это надо сразу сказать. Теперь-то они все Веры-Истины правоверные, но всё-таки... но всё-таки чужой там народ, лукавый!

Иногда.

— Президент-эмир у нас свою родословную как раз от уральского Сэйвинга протянул, — с непонятной интонацией сказал Зия. — Так что, дорогие мои ребятушки, глядишь — вы и родственники!

Егор насупился. Он же серьёзно, а они... ну, шайтан-Зия, всё бы ему зубы скалить...

Маринка заулыбалась, а Ромка-джи стал подсчитывать, сколько, приблизительно, поколений прошло с тех пор... и верно ли в связи с этим, утверждение Зии.

С тем и спать наладились, поздно уже. Савва у своего компа сидеть остался. Зия заявил, что Савва — учёный-фанатик и спать всё равно не сможет, пока не решит какую-нибудь глобальную проблему. А вот, лично он, Зия, уснёт сном праведника, чего и советует молодым и красивым туземцам. Особенно Маринке, "ибо ничто так не красит девушку, как здоровый цвет лица"!

И вся троица отправилась к себе.

И последней мыслью засыпающего Егора было: "Дед Серёжа... ты тоже воин был, как и я... и где-то там, на небесах, ты сейчас с отцом и дедом моим... там, где все воины собираются вместе!"

* * *

— А ваш мулла-батюшка тот ещё фрукт! — крикнул Зия.

Сидеть на месте водителя ему было неудобно, и Зия весь скособочился, держась за джостик-штурвал управления. Напылённая вместо стёкол нано-плёнка радовала глаз удивительной чистотой и прозрачностью. Пыль на ней не держалась, а если царапнуть попробовать — скорее нож затупишь, чем царапинку оставишь!

Зато сам грузовик заметно хромал на две лапы из оставшихся пяти и скрежетал при каждом шаге. Дело было не в нано-смазке — скрежетали сами мышцы грузовика... и тут, уж, поделать ничего было нельзя, только ждать, пока разработаются, регенерируют хотя бы частично, даже если влить сейчас глюкозы на пару вёдер больше, чем надо. Так что — ничего не поможет. Во всяком случае, в этом Городе... и с такими помощниками, как Серёжа-слесарь и его благочестивое семейство, сказал сердитый Савва.

— Очень загадочный мужик! — продолжал Зия.

Грузовик оступился и Егор с размаху ударился лбом о ствол собственного калаша.

— Ё-о-о-о! — промычал сзади Савва, прикусив язык.

— Так и учимся, — пробормотал Зия. — Через Егорову кровь, мой пот и Савины слёзы...

— Зато, пока кругаля даёте, к управлению привыкнете, да и грузовичок приспособится, — дипломатично сказал Ромка-джи.

Кругаля они, конечно, дадут немалого. Где же это слыхано, на Комбинат через Челябу ехать! А всё староста Володя — умолил-таки Зию пойти вместе с Городским караваном по старой дороге.

Но и предлагал тогда староста немало: грузовик берите, Егора в придачу берите, еды-воды берите... короче, размахнулся! Только обратно всё обязательно верните — и будет над вами тогда полное благоволение всех святых и угодников в придачу. Мало ему, стяжателю, того, что Савва помог операторам наладить несколько барахлящих режимов на Установке; мало, что Зия насовсем оставил ему четыре следящих камеры в Каслях, — да ещё и подключил их к компу муллы-батюшки; мало, что накачал файлов свежих, а ребятишкам несколько игрушек "стрелялок" подарил, — только попроси и в школе после урока можно до одури наиграться, — так он ещё нано-плёнку выклянчил! Осталось — пшик! А ведь она не самовоспроизводящаяся! И в баллончике она не растёт... не может.

Самое смешное — Зия с Саввой отдали полный баллончик! Оставили себе уже траченный. И заначил староста Володя заветное сокровище... поди, теперь до самой смерти хранить-скопидомничать будет... и одарил гостей "на радостях" ещё двумя бурдюками с ген-кумысом.

Нет, ну, обязательно надо людям руки выкручивать и последнее отнимать!

Впрочем, Зия и Савва, похоже, особенно-то и не торопились. Наверное, им тоже не шибко улыбалось в Комбинат с его атомами и радиацией соваться. Однако, они, хоть и учёные, а не солдаты, но приказ президента-эмира и Святой Академии Наук — это не шуточки. Гоу-гоу-гоу, и не жужжи!

Конечно, в таких случаях за компанию — всегда веселей! Вот и выпросили себе Егора.

Маринка ревела — куда Егора чёрт несёт, в самую радиацию к этим диким комбинатовским? Да они же там совсем чокнутые, язвами все покрытые, с мозгами, как у шатунов! Не успокоило её даже то, что Савва показал ей на своём компьютере радиационные поля — оказывается, и это берут его датчики! Мол, не бойся, дорогуша, обойдём мы все зловредные места! Не успокоило её и то, что мулла-батюшка выдал ей хороший калаш. Мужики, де, уходят с караваном — так у нас теперь в Городе каждый ствол на счету — владей, красавица!

А ведь, Маринка с детства мечтала в дозоры ходить. Маму-Галю вконец замучила ещё маленькой — покажи, да расскажи где чего у калаша... и непременно стрельнуть дай. Неплохо стреляет Маринка. Не так, как Егор, но очень неплохо. Временами даже лучше, чем Ромка-джи. Тому непоседливость мешает снайпер-батыром стать, а Маринка, любимая моя, просто ещё мало практиковалась.

Мулла-батюшка сказал, что с Маринкой лично в паре дозорить будет. Ну, с ним-то она, как за каменной стеной... это очень хорошо, что мулла-батюшка её опекать и учить будет.

Но, в целом, грустные вышли проводы... даже Русланчик, Маринкин братишка, уж на что беспечный пацанчик, заревел под конец...

Общая молитва, — староста всё просил Господа-Аллаха простить им грех общения с неверными, "которых гнездо нечестивое в Челябинске обрело себе демонскую поддержку", — долгая возня с погрузкой на верблюдов бурдюков со стерилизованным мясом и сублимированным молоком. Суматоха с верблюдами-двухлетками, которых вели на продажу... словом, вместо радостной суеты, о которой мечталось Егору, вышло нечто почти похоронное.

Даже и вспоминать не хочется.

Правда, Маринка на прощание поцеловала Егора прямо в губы. Но, как на грех, губы у него были пересохшими... волновался тоже, чего уж там! А Маринкины — горячие, мокрые...

И уже за Городом, когда совсем прощалась, охватила его голову ладонями и всего-всего опухшими губами расцеловала — и в нос, и в губы, и в щёки, и в глаза. А потом, прямо на ходу выпрыгнула из грузовичка, вздёрнула на плечо калаш по-дозорному, — Егор невольно похвалил её про себя, пусть и близко до Города, но быть надо всегда наготове, — и обратно медленно пошла, так ни разу и не повернувшись.