Герой смутного времени

Глава 13

В середине мая 1636 года почти одновременно начались сражения на западном сухопутном фронте, в Северном и Балтийском морях. На сравнительно небольшом участке границы от Гродно до Мемеля сосредоточились свыше 120000 воинов европейской коалиции против наших девяноста тысяч. Еще зимой на совещании Государственного комитета обороны посчитали такую численность своих войск вполне достаточной. На начальном этапе планировалось в оборонительных боях выбить по максимуму неприятельское войско, а после контрнаступлением довершить разгром обескровленного и дезорганизованного противника. Подобная стратегия нами успешно применялась в прежних компаниях, приняли ее и в нынешней. Мы даже рассчитывали на численность союзной армии до ста пятидесяти тысяч человек, а оказалось заметно меньше — тех же поляков, чехов и венгров. Основную ее часть — одну треть, — предоставила Франция, еще столько же австрийская монархия и германские княжества, оставшееся воинство собиралось остальными странами с бору по сосенке. Кто-то дал полк, как Швейцария и Савойя, кто-то два или чуть больше. Успех подобной армии представлял немалые сомнения даже далеким от воинских наук политикам. Неизвестно, на что рассчитывали европейские монархи, отправляя на войну против нас довольно скромное воинство. Та же Франция в лучшие годы могла выставить вдвое или даже втрое больше, чем сейчас. Возможно, что непростая ситуация внутри страны, а также продолжающийся кризис на вершине власти не давали ей подобную возможность. Другие же, по-видимому, не проявляли особой заинтересованности идти на войну с сомнительным результатом. Тем легче для нас, но все же напутствовал перед отправлением на фронт командующего группировкой Шеина-младшего не расслабляться перед кажущейся слабостью противника: — Артемий, ты воин бывалый и многоопытный, выиграл не одну битву. Враг на сей раз не столь могуч, как прежде, но все же напомню тебе слова восточного мудреца — нет большей беды, чем недооценивать противника. И действуй так, как не ожидает от тебя неприятель. Кто удивил, тот победил. Береги солдат, вся земля не стоит даже одной капли бесполезно пролитой крови. За погубленные жизни спрошу с тебя строго! Понятно, Артемий? Последнее сказал больше для острастки, в нашей армии все командиры — от командующего до последнего сержанта,— прекрасно знали цену подготовленного бойца, не рисковали им напрасно. Конечно, Шеин и без моих нравоучений осознавал свою ответственность, но, как подобает исполнительному чину, ответил с готовностью: — Понятно, мой государь. Сделаю, как велено — победить, а людей сберечь! Вместе с командующим отправился в войска Панкрат. Два месяца назад он вернулся с датского военного округа по завершению основных строительных работ и оснащению необходимыми оборонительными средствами. По обе стороны пролива встали наши крепости и форты, перекрывая проход по нему вражеских кораблей. Строители и моряки полностью подготовили базу Северного флота, на верфи наладилась постройка фрегатов и корветов. Так что все задачи, поставленные мною, Панкрат выполнил в полной мере, скорая война проверит — насколько крепким будет наш рубеж в этом стратегическом районе. Побыл дома месяц, после отправился выполнять новое задание — организовать оборону крайнего, северного, участка фронта — от Вильно до побережья моря по правой стороне Немана. Под его командование передали одним из трех корпусов группировки, а также в оперативное подчинение прибрежную флотилию. Волею судьбы и вражеского командования сложилось так, что самые боеспособные полки противника — французские и германские,— пошли в наступление именно на участке Панкрата. Против его двадцати пяти тысячного корпуса вступила в бой вдвое большая армия союзников, к тому же превосходящая и по артиллерийскому вооружению. После двухчасового обстрела пушками наших позиций пошла в атаку пехота противника. В артиллерийской дуэли большая часть редутов и орудийных бастионов оказалась разбита, так что встретить атакующих плотным огнем не удалось. Да и шли они рассредоточенным строем, наши снаряды и пули больше уходили мимо цели. Первую атаку отбили с трудом, на некоторых участках доходило до рукопашных схваток. Как только вражеская пехота отошла на исходную позицию, вновь открыла огонь артиллерия противника. Под его огнем, неся потери, наши стрелки оставили первую линию и отошли на вторую. Начало сражения явно складывалось в пользу неприятеля. Заметно, что он извлек уроки из прошлых поражений, изменил прежнюю тактику атаки полковыми каре на поротный линейный строй. Да и в вооружении добился немалого улучшения, мало в чем уступая нашим орудиям и стрелковому оружию. Следовало срочно найти какой-то выход из сложившейся ситуации, грозящейся привести русское войско к отступлению и последующему разгрому. Просить резервы у командующего Панкрат посчитал последним делом, когда не останется иного пути остановить врага. Вновь, как и в английском походе, в трудную минуту к нему пришло наитие, оперативное чутье. В тот момент, когда вражеская пехота заняла оставленную нами линию, а артиллерия снялась с прежних позиций для передислокации на новый рубеж, отдал приказ на контратаку. Панкрат шел на огромный риск, бросая бойцов в неподготовленную атаку, без прикрытия своей артиллерии. Но каким-то подсознанием чувствовал, что именно такой шаг обескуражит противника, застанет его врасплох. Так и случилось, вражеская пехота, собравшаяся на наших прежних позициях, оказалась неспособной отбить стремительное нападение русских бойцов, стала спешно отходить. Не отставая от нее, передовые части и поддержавшая их кавалерия ворвались на линию сосредоточения неприятеля, захватили не успевшие отойти полевые пушки, обозы со снаряжением и боеприпасами. Здесь же стали срочно окапываться, строить временные оборонительные сооружения против скорой атаки отступившего противника с возможными резервами. Главный же его аргумент — полевая артиллерия, оказался в руках русских, готовящихся применить трофей против прежнего владельца. Продолжать так удачно начавшуюся атаку Панкрат не стал — она и так прошла на грани авантюры, в самый неожиданный для противника момент сражения. Завязнуть же в открытом бою с превосходящими силами стало бы вовсе не разумным, привело бы к неоправданным потерям в живой силе и тактического успеха. Пока основные силы корпуса укрепляли захваченную позицию, инженерные подразделения спешно восстанавливали разбитую вражеской артиллерией передовую линию, готовя ее для ушедших вперед полков. В этот день неприятель так и не пошел в атаку, наверное, посчитал ее слишком губительным для себя без прикрытия утерянной артиллерии. С наступлением темноты стрелковые части вернулись на свою линию обороны, канониры поставили на артиллерийских позициях трофейные пушки взамен своих разбитых. На следующее утро враг возобновил наступление, начав ее артиллерийской подготовкой — по-видимому, возместил утрату орудий из резерва или перебросил их с других участков. Но такой плотности огня и масштаба поражения наших позиций, как в первый день, ему не удалось создать, артиллерийское противоборство прошло с преимуществом уже русских пушкарей. Последовавший натиск неприятеля отбили с гораздо меньшим напряжением, не допустили до прямых столкновений. В этот и последующие дни противник раз за разом предпринимал новые атаки. Русские полки оставили вконец разбитую передовую линию, организованно, в затишье боя, отошли на следующую и встали здесь непоколебимо. Противник продолжал наступление в течении еще двух недель, истощая свои силы, а потом перешел к позиционному противостоянию с редкими атаками, носящими более беспокоящий характер. Подобная ситуация сложилась и на других участках фронта. На некоторых из них неприятель добился большего успеха — оттеснил наши войска на третью, последнюю, линию обороны. Местами даже прорвал ее, но развить наступление не смог — Шеин вовремя направил туда свои оперативные резервы, закрыл ими создавшиеся бреши. Дождавшись, когда по основным направлениям удара противник исчерпал свои резервы, командующий отдал приказ о переходе в контрнаступление по всему фронту. Первым прорвал боевые порядки неприятеля на всю глубину обороны корпус Панкрата по своим флангам, а после мобильные группы пехоты и драгуны обходным маневром взяли в клещи отступающие полки. Часть из них смогла прорваться из окружения и переправиться через Неман, оставив свои орудия и обозы, неся громадные потери под огнем нашей артиллерии. Остальные сдались в плен, не желая отдавать жизнь на чужой земле. В середине июля основные боевые действия на западном фронте завершились, кое-где еще в отдельных лесных и болотистых участках Полесья добивали остатки окруженных неприятельских войск. Итоги для русской армии сложились относительно приемлемыми — противник потерял почти половину своего начального состава, в основном, попавшими в плен. Если же считать прямые боевые потери убитыми и раненными, то по ним у нас с неприятелем почти равенство, у него ненамного больше. В этом сказалось одно из наших упущений — недооценили силу противника, его возросшее воинское мастерство и значительное улучшение оружия. Пока мы почивали на лаврах, считая себя на голову выше соперников, они же не теряли время, сумели во многом наверстать отставание. Выиграли все же мы сражение за счет лучшей организации обороны, а также стойкости наших бойцов, выдержавших натиск превосходящих сил противника. Такие выводы из последней компании высказал мне Шеин, приехавший в Кремль для доклада с командирами корпусов. Он подробно рассказал о всем ходе сражений, отступлении наших войск в начальный период, критической ситуации на последней линии обороны, мужестве и самоотверженности бойцов и их командиров. Особо высказался о действиях корпуса Панкрата, в решающий момент переломившему неблагоприятное течение боя на его участке, а затем первому перешедшему в контрнаступление и взявшему в окружение основные силы противника. Во многом успех его корпуса, разгромившего самые боеспособные части, сказался на общей победе — другие союзные войска не оказали столь яростного сопротивления, как прежде, отступили, старались скорее уйти из-под удара и не попасть в окружение. Шеин докладывал честно и объективно, показывал наши трудности и просчеты, не стараясь их преуменьшить или приукрасить. Его отчет стал укором мне — я, как государь и верховный главнокомандующий, нес большую, чем исполнители моей воли, ответственность за допущенные потери. Действительно, занятый своими проектами, а также экспедициями на восток и юг, в какой-то мере упустил общую ситуацию в мире, происходящие на западе перемены. В войсках и оборонной промышленности, казалось, все наладилось, шло своим чередом, но практического роста в их уровне не произошло. У многих ответственных чинов, включая и меня, сложилось мнение — зачем что-то менять, когда у нас и без того самое лучшее в мире, — позабыв об истине: нельзя стоять на месте, иначе тебя обойдут. В завершении встречи поздравил военачальников с победой, награждением орденами и присвоением генеральских званий. Своим указом назначил Шеину чин генерала армии, выше его из действующих командующих только министр обороны — Хворостинин маршал. Панкрату присвоил генерал-майора — отцовская гордость перемежалась с объективной оценкой его заслуг, без каких-либо послаблений. После того, как командующие ушли, долго думал о высказанном в докладе. Посыпать волосы пеплом не стал — надо думать, как исправить ситуацию. В ближайшей время нужно принять государственную программу по перевооружении армии, в ней должно быть как совершенствование уже имеющих средств, так и создание принципиально новых. Также и в тактике боевых действий, следует сделать новый ход в развитие уже известного многим армиям линейного строя и найти меры его противодействию. На память пришла многозарядная картечница — митральеза, прообраз пулемета. А также прототип боевых машин — мощные орудия на самодвижущейся платформе. Начальная основа для них уже подготовлена — наши конструктора создали первый паровоз, на заводе идут его испытания, во многом обнадеживающие. Вспомнились и другие смертоносные средства — гранатометы и огнеметы, напалм, а также противопехотные мины. Надо только хорошо продумать, что из указанного в нынешних условиях можно реально применить. Чем я и занялся в свободное от военных совещаний и докладов время. Главное же внимание заняли происходящие в трех морях события, особенно на Северном, где наш флот столкнулся с морскими силами основных противников — Голландии, Испании, Португалии и Франции. В общей сумме их флот составлял свыше девятисот кораблей. Больше других опасность для нас представляли голландские — на них приходилось около четырехсот боевых судов, не считая вспомогательных. Вяземский позже высказался мне, что не раз пожалел о своем решении два года назад не конфисковывать их, обошелся тогда денежным штрафом — довольно внушительным. Сейчас, когда военного флота у Англии и Франции почти не осталось, соединенные провинции стали сильнейшей морской державой в Северном море, не считая, конечно, нас. В Европе уступали разве что Испании и подконтрольной ей Португалии, не участвовавшим в злосчастном для некоторых европейских государств балтийском сражении. На этот раз монархи этих двух стран решили испытать удачу и сорвать куш в случае победы, более весомый в отсутствии былых конкурентов. По численности выставленных на новую компанию кораблей они почти сравнялись с голландцами, хотя планировали едва ли не вдвое больше. Наш Черноморский флот спутал им планы — триста испанских судов не смогли присоединиться к союзной армаде, остались на дне Средиземного моря или оказались захвачены русскими моряками. То же произошло и с французами, рассчитывавшими на южную эскадру, теперь вместе с частью вырвавшихся кораблей у них набралось меньше двухсот. Но даже имеющимся составом объединенный флот союзников заметно превосходил русский — у нас даже с новыми и восстановленными кораблями было чуть более семисот бортов. Послужить в нашу пользу могли богатый боевой опыт экипажей, их слаженность в выполнении сложных маневров, а также превосходство в огневой мощи, особенно в сосредоточенном поражении выбранных целей в безостановочном движении. Как только наши суда-разведчики обнаружили выдвижение крупного морского соединения из голландской базы в Роттердаме, наперехват ему вышла ударная эскадра Апраксина, заранее выдвинувшаяся в этот район моря. Ей ставилась задача не навязать полноценный бой — о нем не могло быть и речи при более чем трехкратном перевесе противника в составе, но задержать его до подхода основных сил. В планировании операции на Северном море первоочередным ее этапом поставили разгром именно голландского флота, не дать ему возможности объединиться с союзниками. Ситуация осложнялась тем, что испано-португальская эскадра уже вышла из Бискайского залива, под Нантом соединилась с французским и полным ходом шла к месту рандеву с голландцами. Время до их встречи оставалось в считанные сутки, так что нашему флоту пришлось действовать максимально оперативно и успеть разбить неприятеля по отдельности. Русская эскадра настигла спешащий на всех парусах голландский флот только во французских водах неподалеку от Кале. Обошла его мористее и принялась терзать, как гончий пес затравливаемого кабана. Сблизилась с правым флангом неприятеля и, идя параллельным курсом кильватерным строем, открыла огонь. Голландцы пытались огрызнуться на ходу, но безуспешно — их ядра падали куда угодно, но не в верткую цель. После от их общего строя отделилась группа скоростных фрегатов и малых кораблей и пошла на сближение с русскими. Те перенесли массированный огонь на приближающиеся суда, маневрируя и удерживая выгодную им дистанцию. Вскоре, покончив с заслоном, эскадра вновь устремилась в погоню за ушедшим вперед противником. Так продолжалось в течении нескольких часов, пока голландский командующий, потеряв еще одну группу самых скоростных кораблей, не отдал флоту приказ остановиться и принять бой всеми оставшимися судами. Русские корабли раз за разом совершали атаки на стоящего противника. При попытке его флота двинуться им навстречу тут же отходили, держась на безопасном удалении, а потом вновь атаковали. К вечеру враг потерял четверть своего состава, не потопив ни одного из наших судов, только нанес некритические повреждения случайными попаданиями. В наступившую ночь русская эскадра продолжала избиение, поломав надежды противника оторваться в темноте. Да и погода стояла за нас, под безоблачным небом в лунном свете вражеские суда были видны как на ладони. К исходу следующего дня, когда к месту боя спешно прибыл наш флот, неприятель морально не выдержал вторых суток бесконечного давления и бессонной ночи. После короткого сражения просто сдался превосходящим силам русского флота. Но и морякам эскадры Апраксина пришлось нелегко, едва стояли на ногах. Как только их сменили корабли со свежими экипажами, встали на якоря и, оставив вахтенных, забылись тяжелым сном. На следующее утро наши корабли беспрепятственно вошли в порт Кале, высадили здесь голландцев с захваченных бортов, после моряки занялись ремонтом поврежденных судов — как своих, так и трофейных. Еще через день вышли в море навстречу союзному флоту. Встретились с ним в Ла-Манше неподалеку от нашей базы. Теперь уже русский флот, приросший голландскими судами, имел подавляющее — почти двукратное, — преимущество. Вяземский отправил Апраксина с его эскадрой в обход вражеского соединения с задачей перекрыть пути отступления, сам же навалился всеми силами на противника, остановившегося при виде нашего громадного флота. Не стал избегать сближения, тараном проломил неприятельский строй, а потом принялся топить разрозненные группы вражеских судов. О каком-либо реальном их сопротивлении речи не было, сражение практически сразу перешло в побоище. Первым выбросил белый флаг испанский флагман, вслед за ним ожидаемо сдался португальский. Дольше них продержались французы, они даже пытались вырваться из всеобщей мешанины судов и уйти на запад. По сигналу своего командующего пошли на разворот, части из них удалось выйти из-под обстрела русских кораблей на свободную воду. Но далеко уйти им не позволила стоящая на некотором удалении эскадра Апраксина. По приказу командующего она не участвовала в общем сражении — и без нее наших сил было предостаточно, караулила неприятельские суда, пытавшихся сбежать с поля битвы. А таких с каждым часом становилось все больше, сначала разрозненных — одиночными судами, а теперь — большой группой, почти в сотню французских кораблей. Между двумя эскадрами разгорелся настоящий бой — одна отчаянно пыталась прорваться и уйти в открытое море, вторая же маневром и огнем не дала такой возможности. Противоборствующие стороны увлеклись схваткой, Апраксин даже отказался от предложенной командующим помощи — в честной битве примерно равными составами решил показать мастерство и удаль своей эскадры. Весь остальной флот встал, как и сдавшиеся испанские и португальские команды — моряки завороженно наблюдали за боем лучших соединений, достойных друг друга. Оба умело маневрировали, выбирая лучшую позицию, стремительно атаковали, открывали огонь и тут же уходили для новой атаки. Но с каждой минутой все заметнее становилось превосходство русских моряков, особенно в совершении командных маневров и массированном поражении целей новым строем. Один за другим противник терял свои корабли, ответный же его огонь оказался далеко не столь результативным. Уже через час, лишившись трети судов, французы сдались, признав перед многочисленными зрителями свое поражение. Завершающим аккордом победной музы стала для нас операция в Балтике. Правда, по масштабу боевых действий и вовлеченным силам оказалась довольно скромной по сравнению с теми, что происходили в Северном или Черном морях. Наш флот из двухсот с небольшим кораблей встал в акватории Рижского залива в ожидании неприятеля. Командующий адмирал Мишуков разослал дозорные шхуны по наиболее вероятным направлениям, откуда следовало ожидать появления неприятеля. Не стал идти к вражеским берегам — имеющимся составом просто невозможно отследить выход и продвижение шведской эскадры и германских флотилий. Вполне резонно решил встретить их у главной базы — противник наверняка придет сюда разгромить ее — оплот наших морских сил, а уж потом примется за другие объекты — порты, верфи, прибрежные поселения. Подошедший к заливу вражеский флот в какой-то мере ошеломил русских моряков, в нем оказалось намного больше судов, чем предполагалось — около семисот. Правда, почти треть его составляли устаревших когги и нефы, еще столько же галеоны и каракки. Из современных кораблей фрегатов насчитывалось меньше полусотни, немногим больше корветов, шхун и бригантин, линкоров же не имелось ни одного. Похоже, что снарядили в поход все, что могло хоть как-то держаться на воде и худо-бедно стрелять. По-видимому, союзники решили компенсировать качественное отставание своих судов от наших втрое большим их количеством. Мишукову и другим русским командирам без каких-либо объяснений стала очевидна тактика сражения с многочисленным, но менее скоростным и маневренным противником, к тому уступающим в дальности и точности артиллерийского огня. Едва вражеский флот вошел в залив и стал перегруппировываться для атаки, как русские суда по команде флагмана сами устремились навстречу неприятелю. Сразу приняли кильватерный строй, приблизились на дистанцию уверенного поражения, после дружно повернули правым бортом и, не останавливаясь, идя тем же порядком, открыли огонь по стоящим на фланге вражеским кораблям. Пройдя вдоль всего скопления замешкавшегося противника, также организованно совершили разворот, а затем повторили проход с огнем из пушек левого борта. На попытки самых быстроходных кораблей противника сблизиться и связать ближним боем ушли отработанным маневром, а потом сосредоточенным огнем всего строя встретили вырвавшиеся вперед борта. Час за часом прореживали беспорядочно рыскающие в поисках спасения вражеские суда. Стеной огня отражали отчаянные выпады противника, старавшегося хоть как-то поразить верткие суда русских. Союзный флот таял на глазах, его разгром уже ни у кого не вызывал сомнения. Только упрямство шведского и германских командующих не давало им признать поражение. Но и ему пришел конец, когда от начального состава осталась только половина, да и то не лучшая — фрегаты и другие скоростные корабли наши моряки выбили в первую очередь, лишь флагманские уцелели в гуще своих судов. На фрегате шведского адмирала подняли белый флаг, а после приспустили паруса и закрыли орудийные порты, демонстрируя намерение прекратить бой. За ним в том же порядке повторили на судах германских княжеств, сдаваясь на милость русских моряков. Мишуков не стал связываться с едва удерживающимися на плаву посудинами, отдал приказ перевести их экипажи на наш транспорт, а затем затопить. Убедительная победа русских воинов и моряков на фронте и трех морях принесла нам не только абсолютное превосходство в военном отношении. Большее значение она имела в международном положении страны — вся Европа, негодуя или стеная, скрежеща зубами, признала дикую Россию равной себе, а может быть — чуточку выше. Посланники от монархов стран, ввергнувшихся в войну против нас, заторопились в Москву с заверениями о мире, готовностью к каким-то уступкам, выплате контрибуции. Дальше уже вступили в дело наши дипломаты, выполняя мой наказ — никакой жалости к проигравшим, обобрать их до нитки, если не хотят продолжения войны. О каком-либо сотрудничестве на государственном уровне не может быть и речи — нам такие партнеры ни к чему, пусть их послы и расточают сейчас посулы о дружбе и миролюбии.