Герой смутного времени

желает Вам, Премудрый Правитель, Сын Поднебесной, десять тысяч лет жизни, а Поднебесной империи — процветания и мира. В знак уважения и нашей дружбы государь передает Вам дары скромные, но от всей души русской. Смиренно прошу Ваше императорское величество принять их милостиво.

Дождавшись перевода и благосклонного кивка императора глава посольства дал знак своим помощникам, те подтащили ближе к трону и открыли два тяжелых ларя, доверху забитых гостинцами. Силантий Матвеевич уже сам выбрал оттуда самые занятные вещицы, называл и показывал императору, через дворцового служащего передал правителю. Ожидаемо молодого Чунчжэня, так называли Чжу Юцзяня по принятому им девизу (возвышенное счастье), заинтересовало оружие. От инкрустированного драгоценными камнями револьвера с барабанным магазином в богатой, также украшенной камнями, шкатулке до великолепной сабли, выкованной златоустовскими мастерами из лучшей легированной стали, превосходящей по прочности знаменитый дамасск. На такое заявление нашего посла император ответил юношеской непосредственностью, велел принести из своей оружейной комнаты лучший дамасский клинок, решил проверить похвальбу Парфенова.

Уже через минуту дворцовый слуга принес персидскую саблю с приметным узором на лезвии, передал старшему воинскому чину, стоящему у трона. На его вопросительный взгляд повелитель только кивнул головой. Генерал положил принесенный клинок на деревянную лавку у стены, взял в руки нашу саблю, а потом резким ударом, с поворотом корпуса, рубанул вниз и ... провалился, едва не упал. Перерубил не только дамасскую сталь, но и толстую, двухдюймовую доску лавки, клинок врезался в мраморную плиту пола, высекая искры в ней. Поднес оружие к своим глазам, долго всматривался, ища повреждения, потом только покачал головой и направился к императору продемонстрировать ему наше чудо. Чунчжэнь принял от генерала клинок, также внимательно оглядел его, а потом довольно кивнул Парфенову, результат испытания снял все его сомнения в наших новинках. Благосклонно принял остальные дары — драгоценные изделия и украшения, соболиную шубу в паре с шапкой как ему, так и императрице, бытовые приборы, игрушки, среди них и заводные, еще многие мелочи, не известные пока многим, но производство которых мы уже поставили на поток.

Император удовлетворенно выслушал заявление посла о готовности Русского царства поставлять заинтересовавшие его товары в Поднебесную империю на выгодных обеим сторонам условиях, сотрудничестве в других делах и проектах. В завершении аудиенции выступил с краткой речью:

— Поднебесная империя с благодарностью принимает помощь нашего доброго соседа, великого Русского царства, в войне с чжурчжэнскими варварами, коварством захватившими немало наших земель. Все принятые нами обязательства мы исполним с честью. О них и других великодушных предложениях северного друга поручаю вести переговоры Имперскому совету. Русское царство и великий государь Михаил Васильевич могут рассчитывать на всемерную мою поддержку в полезных нашим странам торговых и других делах.

Парфенов ответил словами признательности, после, как предписывалось церемониальными правилами, трижды поклонился на коленях и отступил, не оборачиваясь спиной к императору, вместе с остальным посольством покинул дворец и Запретный город. В течении последующего месяца наши послы вели переговоры с Имперским советом, министерствами и палатами, составили и подписали у императора договора и соглашения в торговле, науке, промышленности, строительстве дороги через Большой Хинган, по другим проектам. Император исполнил свое обещание о передаче секрета шелка и фарфора, больше того, предоставил своих мастеров, запасы сырья, колонии шелкопряда для их разведения и производства сверх ценной ткани и керамики. В целом посольство успешно справилось со своей задачей, дало почин многим выгодным контрактам и связям. Но и столкнулось с негативной стороной в администрации местных властей и ведомств — почти тотальной коррупцией, частой некомпетентностью чиновников. Даже под прямым контролем императора дела затягивались или решались не лучшим образом, а иногда просто бойкотировались.

Сам повелитель прекрасно знал о подобном состоянии в своем правительстве, но как-то исправить его не мог, не хватало знающих и достойных государственных мужей. Чунчжэнь отказался от распространенной среди прежних монархов практики привлечении евнухов к управлению государством, на большинство ключевых постов назначил представителей оппозиционной партии Дунлинь. Она объединила сотни и тысячи ученых и чиновников, проповедовала идеи ханьского конфуцианства, восстала против господствующего даоско-буддийского влияния. Однако все принятые молодым императором меры не привели к успеху, не смогли коренным образом изменить назревшую кризисную ситуацию в стране. Недовольство властью привели к народным восстаниям, особенно крупное произошло три года назад в провинции Шэньси. Властям удалось подавить его, разгромить ряд повстанческих отрядов в долине реки Хань, но сопротивление недовольных все еще продолжалось, грозясь перекинуться и на другие провинции.

О таком раскладе в стране император как-то обмолвился в доверительной беседе с Парфеновым, тот предложил обсудить эту проблему со своим государем, может быть, найдет реальный выход. Молодой император задумался, а потом согласился, все равно лучшего решения у него нет. Чунчжэнь вызвал сочувствие у посла своим старанием что-то изменить в давно разладившемся государственном устройстве. В отличие от своих предшественников на троне, начиная с императора Ван Ли, практически отстранившихся от управления государством и передоверивших насущные вопросы дворцовым вельможам, Чжу Юцзянь пытался сам разобраться в делах страны, нередко совершал ошибки, назначал нелучших на важные посты или отстранял по наговору достойных, принимал опрометчивые законы. Но все же хоть в чем-то, пусть даже малом, смог повлиять. Прекратил на время разорительные войны с Японией и Монголией, дал больше свободы оппозиционным власти силам, той же партии Дунлинь, передал больше самостоятельности министерствам и провинциям.

В начале декабря посольство завершило свою работу в столице Срединного государства, как еще называли китайцы свою страну. Император снарядил для его отправления в обратный путь немалый обоз под многочисленной охраной, с послами выехали мастера и ученые, направленные империей в Россию по совместным соглашениям и проектам. Путь домой пролег по тому же маршруту, каким месяцем раньше проследовали наши армии, через Гоби и Монголию. Особых трудностей он не вызвал, в пустыне больше забот доставляли сильный мороз и ветры, не обошлось без обморожений. В степях Монголии избежали стычек с отрядами кочевников, остатки разгромленных русской армией банд побоялись напасть на караван, крупная охрана отпугнула их. Под Иркутском вышли на Сибирский тракт, здесь отпустили сопровождение, дальше по проторенному пути неспешно дошли до самой столицы, успешно завершив почти полутора летний поход на Восток.

Глава 6

Летом 1631 года, пока обе наши армии шли походом в Китай, пришли тревожные вести из Туркестана. Против группировки Меншикова и союзного Казахского ханства выступили объединенным войском бухарское, кокандское, хивинское (хорезмское) ханства. Как выяснилось позже, не обошлось без наших недругов, Англии и Голландии, их эмиссары купили высших чинов этих ханств золотом и посулами в помощи. В течение прошлого года караванами доставили через Индию и Афганистан пусть и устаревшие, но в большом количестве ружья, пушки, припасы к ним. Прислали инструкторов, научивших азиатских нукеров худо-бедно пользоваться этим оружием. Наша агентура и представительства Туркестанского генерал-губернаторства в этих ханствах не смогли помешать сговору правителей. Что уж говорить, даже узнали о них с запозданием. Спохватились ранней весной, когда враждебные монархи начали собирать свое войско, а слухи о предстоящей войне пошли среди купцов и местных властей, лишь тогда отправили гонцов в Москву с донесением. В середине июня ко мне на прием прибыл начальник Управления разведки Башмаков, поведавший о происходящих в южных краях событиях. По его докладу, в объединенном войске неприятелей около 60000 человек. Большей частью, на две трети, в нем легкая конница, вооруженная луками и стрелами, в пехоте оружие разношерстное — от топоров и пик до английских фитильных ружей. В спешно созданных артиллерийских частях насчитывается более двухсот орудий — полевых пушек, тяжелых кулеврин, мортир. Основной костяк войска составляют воины бухарского ханства — их почти половина, главнокомандующим назначен ставленник Имамкули-хана дадха Абдул-бек. Военачальники других ханств по велению своих правителей вынуждены подчиняться командующему, но между ними особого согласия нет, каждый печется о своих интересах. В какой-то мере их объединяют английские советники, прикрепленные к каждому из них, координируют совместные действия. Много инструкторов — английских и голландских, — в пехотных подразделениях, а в артиллерийских частях они при каждой роте. На нашей стороне, кроме двадцатитысячной группировки Меньшикова, предполагается пятнадцать тысяч всадников Казахского ханства, именно столько пообещал мобилизовать в течении месяца Жанибек хан, принявший власть после смерти отца — Есим хана. Правда, их боеспособность и организованность под большим сомнением, так что командование русского войска рассчитывает на свои силы. Туркестанское генерал-губернаторство предприняло срочные меры, необходимые к предстоящим боевым действиям. Уже началось выдвижение воинских частей на линию границы с враждебными ханствами, а также их передислокация с восточных рубежей на южные. Приступили к строительству оборонительной линии и застав, привлекли к земляным работам по согласию местных властей население. Наши представительства и купцы срочно отозваны с опасных территорий, оставлены только тайные агенты разведки. Первый вопрос, который вызвал у меня доклад Башмакова: — Почему так поздно стало известно о столь масштабном выступлении наших недругов? Ведь во всех своих компаниях мы опирались на оперативные и достоверные сведения, полученные по различным каналам. А тут такой провал! Руководитель разведслужбы не стал искать оправданий, признал свою вину, а после заверил: — Государь, приму все меры для исправления случившегося промаха. Агентурная сеть в Азии у нас слабая, только обзаводимся связями с тамошними властями, ищем пособников среди местного населения. Я обсужу с помощниками, что можно в нынешних условиях предпринять. Думаю, нужно будет направить туда дополнительно опытных агентов, активнее работать на месте с возможными союзниками. У нас больше опыт с европейским окружением, теперь срочно возьмемся за южное и восточное направления — в центральной Азии, на Дальнем Востоке. Только прошу дать время, нашим людям нужно привыкнуть к местным отношениям и нравам. Слушал Башмакова и понимал, что больше вины именно на мне — упустил особый характер агентурных и силовых операций в непривычной для многих среде. Как высказался один известный киногерой из моей прошлой жизни: Восток — дело тонкое. Здесь действительно требуется иной, чем в Европе, подход, можно сказать, более изощренный. Прямое давление, непродуманное применение силы может только испортить наше вхождение в стратегически важный регион, как было в реальной истории прежней Российской империи. Тогда понадобилось почти три века на завоевание мятежного края, да и в последующем пришлось держать в нем значительные силы для удержания в покорности местного населения. Я не собирался повторять прошлые ошибки и проводить колониальную, основанную на военной силе, политику. Здешний народ сам должен понять и принять выгодность сотрудничества с нами. Но и оставлять на самотек отношения с ханствами тоже нельзя. Наши злейшие враги, особенно Англия, именно тут, чужими руками, могут воткнуть нам в спину нож. Как произошло сейчас и, вполне вероятно, повторится в будущем. Подобные задачи я ставил более года назад Меньшикову, отправляя его с экспедиционным корпусом не на покорение Средней Азии, а защиту перешедшего под наше покровительство Казахского ханства. Ни в коем случае нельзя ввязываться в междоусобицу ханств на стороне кого-то ни было, а тем более силой тянуть под свое крыло. Только добросовестное исполнение принятых обязательств, не более. В тайной же сфере распорядился предпринять все возможное для получения своего влияния на местные власти и правителей. Но, как видно из происшедших событий, не все гладко пошло у нашей военной администрации и разведслужбы. Положение не критичное, имеющихся сил вполне достаточно справиться с войском ханств, выступивших против нас. Но сам факт их открытого противостояния тревожен — стать для всех врагом и тем самым потерять край для мирного сотрудничества для нас недопустимо. Надо переломить сложившиеся негативные отношения, заставить недружественных правителей считаться с нами, а потом дипломатично перетянуть на свою сторону. Подкупом или шантажом, посулами или реальной помощью — все равно, но войны между нами больше не должно быть. Именно такую цель поставил Башмакову, дал согласие на расширение агентуры и дополнительные расходы для подкупа нужных чинов на Востоке. Позже вместе с ближайшими помощниками — Головиным, Барятинским и Хворостининым, — обдумал наши дальнейшие действия в Средней Азии. Сошлись во мнении, что, несмотря на трехкратное превосходство противника в живой силе, отправлять еще войска нет нужды. Уже имеющий опыт столкновений с хивинской и джунгарской войсками убеждал нас в низкой их боеготовности, в организованном бою они не представляли для нашей группировки серьезной опасности. Больше беспокойства доставляли внезапные налеты небольших конных отрядов на наши посты, особенно туркменских джигитов — отличных наездников и стрелков. В хивинской армии они составляли наиболее боеспособную часть. С бухарцами и кокандцами нам еще не приходилось сталкиваться, но из донесения Меньшикова следовало, что с дисциплиной и уровнем подготовки у них не лучше. Больший смысл имело поддержанное всеми предложение Семена Головина создать туркестанское казачество и основать его поселения вдоль восточной и южной границы Казахского ханства. Правда, такой шаг надо согласовать с Жанибек ханом, но резонно приняли, что вряд ли он откажется от зоны безопасности на границе с воинственными соседями. Кроме того, посчитали нужным сформировать пограничную стражу, по окончанию боевых действий должна заменить на рубеже армейские части Меньшикова, они же станут гарнизонами в узловых пунктах. Обсудили вопросы с практическим введением подобных мер — от комплектования личного состава до снабжения необходимыми припасами. Решили с назначением ответственных чинов, распределили между собой предстоящие работы, с тем и разошлись выполнять принятый план. В последующих донесениях из Туркестана получили сведения о дальнейшем развитии событий, они в основном подтвердили наши прогнозы. В начале мая объединенное войско ханств форсировало водную артерию края — Сырдарью и вступило на земли Казахского ханства между городами Отрар и Яссы (Туркестан) — самым густонаселенным и плодородным районом на юге страны. Захват и присоединение именно этой территории стал главной целью бухарского и кокандского ханов, а хивинцы рассчитывали поживиться грабежом богатых городов. По всему фронту перед наступающим противником встали русские войска, успевшие за месяц с помощью мобилизованного местного населения выстроить сплошную линию обороны с опорными пунктами и окопами. Выдвинутые вперед редуты приняли на себя основной удар неприятеля. По-видимому, они показались вражеским командующим доступной целью для массированной атаки конницы и пеших сарбазов. Навалились всем войском, без какой-либо разведки и продуманной тактики. Не было и намека на какое-то организованно наступление, пехота бежала толпой, а впереди лихо неслись конные нукеры. Наши воины в опорных пунктах, в большей части ветераны с солидным боевым опытом, хладнокровно подпустили их почти вплотную, а потом открыли частый залповый огонь. Прорвавшихся всадников встретила окопавшаяся позади редутов пехота. Стрелков поддержала полковая артиллерия на передовой линии, с дальних огневых позиций открыла огонь тяжелая артиллерия. Понеся огромные потери под сплошным свинцовым ливнем, войско неприятеля в панике бежало, бросив орудия, громоздкие ружья и другое снаряжение. Судьба сражения решилась практически после первого столкновения противостоящих войск. Можно было спокойно, без лишних потерь с нашей стороны, завершить разгром противника. Но тут сказалась недисциплинированность казахского воинства, стоявшего до сей поры по флангам за первой линией. Его конница во главе с Жангир-ханом, младшим братом правителя, самовольно, без согласования с командующим русским войском, бросилась в атаку на бегущего противника. Нашей артиллерии и стрелкам пришлось срочно прервать стрельбу, чтобы не поразить горе-союзников, а потом самим спешно идти за ними в атаку. Джигиты Жангир-хана, сцепившиеся в прямом единоборстве с конницей противника, фактически прикрыли его от огня русской армии, дали возможность оторваться основным силам и переправиться на южный берег Сырдарьи. Стрелкам пришлось прицельно, а не залпом, выбивать вражеских всадников, иногда путая их с казахскими — какой-то особой формы ни у тех, ни у других не было. После боя, перебив оставшийся заслоном арьергард противника, пришлось еще останавливать поймавших кураж джигитов, пытавшихся с ходу переправиться через многоводную реку. Меньшиков не сдержал своего возмущения, принародно принялся отчитывать юного и горячего хана, сорвавшего столь удачно начатую операцию. Слов не подбирал, перемеживал их казахскими ругательствами: — Щенок, молокосос! Научись воевать, прежде чем вперед соваться! Көті жалбыраған, басың сігейін! Второй сын Есим-хана и без переводчика-толмача понял эмоции командующего, сам взъярился, ответил родным матом: — Шешең амы, көтін жеме! После, скомандовав своим джигитам: — Соңымнан (за мной)! — отправился прочь, наверное, жаловаться правящему брату на неблагодарных русских, не оценивших его геройский порыв. Наши войска еще две недели простояли у границы в ожидании повторного наступления. Но, по-видимому, воинственные ханы и их командующие поняли слабость своих армий. Что даже и объединившись, многократно превосходя по численности, все равно у них нет никакой надежды выиграть сражение у русской армии, отлично обученной и вооруженной. Они перешли к тактике изматывания внезапными налетами на посты и отдельные подразделения. Наше командование учло такую перемену, отвело основную группировку к местам постоянного базирования. Оставило только гарнизоны в опорных пунктах для несения дозорной службы вдоль северного побережья Сырдарьи и впадающей в нее реки Арысь, ставшими границей между противостоящими сторонами. К осени их заменили пограничные войска, незамедлительно принявшиеся за строительство застав с казармами, наблюдательными вышками, хозяйственными постройками. Между ними обустроили секреты для дозорных, сигнальные дымокурни. До наступления морозов завершили с основными строительными работами, встали на зимовку с достаточными бытовыми удобствами. В то же время днем и ночью вели дозорную службу, во время обнаруживали и пресекали вылазки нукеров с той стороны реки. Без потерь не обходилось, противник все же просачивался потайными тропами в наш тыл, устраивал западни, нападал на дозоры. В таком противоборстве пограничников и залетных банд прошла зима, а за ней весна, пока не возобновились торговые и другие связи по обе стороны Сырдарьи. Башмаков сдержал свое слово, переломил прежнюю вялотекущую агентурную работу в ханствах. Его ведомство еще осенью направило сюда самых бойких агентов с восточными корнями — башкир, татар, чуваш, калмыков. Они сравнительно быстро влились в местный люд, открыли лавочки, мастерские в городах и крупных поселениях. Завязали связи с местными чинами, подкармливали их щедрыми подношениями. Через них вышли на чиновников рангом повыше вплоть до ханских придворных. Кроме информации получили возможность влиять в какой-то мере на настрой власть имущих, исподволь проводили нужную нам политику. Как вода точит камень, так и наши агенты постепенно меняли враждебное отношение местного окружения к русским и России на более терпимое, соблазняли выгодами торговли и совместных дел. Ранней весной дал поручение Грамотину и его министерству снарядить посольства в южные ханства для заключения мира и договора о сотрудничестве. По последнему докладу Башмакова посчитал почву для переговоров достаточно подготовленной, не стал откладывать в долгий ящик закрепление связей на дипломатическом уровне. Послы получили от меня широкие полномочия, я сам их проинструктировал по возможным вариантам — от отказа приема до благодушного обращения. Они прекрасно понимали опасность своей миссии — могли и не вернуться живыми, но сознание долга и открывающихся перспектив для страны вело их на подвижничество. Ни в ком из дипломатов не чувствовал робости перед трудным делом, хотя их волнение было явно заметно. Вскоре после моей аудиенции они отправились в далекий путь. В июле получил первые вести от посольств. Кокандский хан согласился принять нашего посла, сейчас идут нелегкие переговоры — по каждой закорючке будущего договора ханская сторона торгуется как на базаре, выискивает любую возможность нажиться за наш счет. Бухарский хан открыто не отказал в приеме, но тянет с ним — посольство уже месяц в Бухаре, а дело с переговорами даже не тронулось с места. Хотя дары хану были на редкость щедрыми, по-видимому, набивает себе большую цену. Хивинское посольство завершилось трагически, фактически и не начавшись. В песках Кызылкумы уже на подходе к городу Ургенчу на наших послов и охранявшую их сотню драгун напал крупный отряд туркменских джигитов. Сопровождавшая посольство ханская гвардия даже не пыталась встать на защиту, наоборот, выстроилась стеной перед нашей охраной и не дала ей возможности открыть огонь по нападающим. Драгунам пришлось вступить в прямой сабельный бой, никто не дрогнул, бились до последнего. Расправившись с охраной, туркмены безжалостно вырезали мирное посольство, а потом, прихватив богатую добычу, скрылись в барханах. Весть о гибели русского отряда принес Платон Вересов, единственно выживший драгун, придавленный павшей в бою лошадью. Он шел через пустыню три недели, питаясь ящерицами и черепахами, колючками и корнями песчаных кустарников. Прятался от изредка встречавшихся групп всадников, из оружия у него остались только сабля и нож. Выбрался к своим из последних сил, изможденный, высохший от постоянной жажды. В тот же день Платона доставили к Меньшикову, тот молча выслушал трагическую историю, только распорядился позаботиться о герое. Вот так летом 1632 года началась вторая война на юге. Командующий, следуя моей инструкции переданной ему посольством именно на подобный исход, в июне во главе десятитысячного экспедиционного корпуса форсировал Сырдарью и приступил к карательному походу на Хиву. Вели наши полки проводники из местных казахов, не раз бывавшие по торговым делам в Хиве, Ургенче, Газавате и других крупных городах ханства. Путь по раскаленной, пышущей жаром пустыне, отсюда ее название — "красные пески", длился почти месяц, шли от одного оазиса до другого. Он во многом оказался сходным с переходом армии Голенищева через Гоби, с теми же трудностями и лишениями, только пережидали самую жару на дневных привалах. Не раз схватывались с конными отрядами туркмен и узбеков, подбиравшимся скрытно из-за барханов, но обошлось без особых потерь — охранение вовремя перехватывало противника. В начале июля, стойко выдержав труднейший путь в песках, русские войска вышли к полноводной Амударье, самой крупной реке в этой части Азии. Остановились здесь на два дня — Меньшиков дал возможность воинам набраться сил после изнурительного перехода, да и готовили плоты из камышовых настилов, перевозимых обозом. Столько же времени ушло на переправу через реку выше Ургенча, еще через день подошли к окраинам Хивы. Серьезных боев на всем пути и подступах к столице не было. Конные отряды неприятеля следовали на солидном удалении от полковых колонн, иногда имитировали стремительную атаку, но на безопасном для себя расстоянии разворачивались и также спешно улепетывали. Полки не реагировали на такие провокации, продолжали скорый марш, только бойцы походного охранения бдительно следили за маневрами противника. Русские войска обошли по периметру город и к вечеру полностью взяли его в кольцо, после незамедлительно принялись строить укрепления напротив всех десяти ворот в крепостной стене. Хивинцы не пытались помешать осадившим, только суетились на стенах и громко галдели. Всю ночь защитники города жгли факелы, опасаясь ночного штурма. Русское же войско, выставив посты, спокойно спало в палатках, так что утром встало с гораздо лучшим духом, чем неприятель. Когда солнце поднялось довольно высоко, Меньшиков направил к главным — западным, воротам парламентера, вручив ему грамоту для хана. Вместе с поручиком, держащим в руке белый флаг, следовали горнист и толмач, подойдя к воротам на безопасное от стрел расстояние, остановились. Горнист проиграл команду "Слушайте все", после толмач громким голосом вызвал хивинского командира принять послание. В переданной хивинской стороне грамоте командующий предъявил жесткий ультиматум — найти и наказать всех причастных к нападению и гибели русского посольства, а также выплатить виру за погибших. На исполнение указанных условий Меньшиков установил срок — неделю. Ответ должен быть передан сегодня же, до заката. В противном случае русское войско примется за штурм города и само взыщет в полной мере за совершенное злодеяние. Неизвестно, на что надеялся Исфандияр-хан, но он так и не дал ответа на ультиматум. Этой же ночью русская артиллерия приступила к разрушению крепостных ворот и башен. Глинобитные укрепления не представляли особых затруднений нашим полевым пушкам, за ночь и в течении следующего дня все ворота и основные башни были снесены практически до основания. Ближе к вечеру на одной из стен хивинцы вывесили по нашему примеру белый флаг, а когда артиллерия прекратила огонь, из пробитого в воротах проема показалась делегация важных чинов в богатых шелковых халатах и белых тюрбанах. Встретившему их командиру полка передали через толмача просьбу встретиться с командующим — сердаром. Меньшиков принял ханских посланников, возглавляемых визирем — главным министром хана Сеидом Ислам-ходжой. Переговоры между ними были долгими, но результаты того стоили. Визирь от имени хана принял все условия ультиматума, сверх того выразил готовность наладить с российской стороной взаимовыгодную торговлю, принять представительства генерал-губернаторства в городах ханства, гарантировал безопасность русских купцов и государственных чинов. Фактически командующий принял на себя дипломатические обязательства, в ходе последующих встреч и переговоров как с визирем, так и с ханом заключил важные для обеих сторон договора и соглашения. В течении двух недель практически решились те задачи, что ставились посольству. Наряду с торговыми отношениями, пошлинами и таможенными сборами приняли договор о мире и ненападении, линии границы, совместной ее охране от банд, скрывающихся в песках и нападающих на мирные поселения, караваны. Кроме того, условились об открытии в ханстве российских предприятий и мастерских, как государственных, так и частными ремесленниками. Отдельно приняли военный договор о закупке ханством оружия и припасов, обучении регулярных воинских частей русскими инструкторами. Пока их в войске ханства нет, если не считать личную гвардию хана, как и постоянного воинства. Собирается из ополчения для похода или защиты от нападения воинственных соседей — тех же бухарцев или персов. О дисциплине и боеспособности таких формирований говорить не приходится, практически неуправляемая толпа. Так что Исфандияр-хан воспользовался ситуацией и решил создать с помощью русских более-менее обученную и вооруженную армию. Наверное, он планировал в будущем захватить ею новые территории, занять и пограбить богатые города соседей. Меньшиков пошел навстречу хивинскому хану, опасности от подобных планов для России и союзного казахского ханства он не видел. Напротив, с помощью подконтрольных хивинцев можно надавить на своенравного бухарского хана, склонить на свою сторону. Оставив в Хиве свое представительство и военных советников, а также один из полков для охраны будущих предприятий и торговых объектов — Меньшиков не стал особо полагаться на слово хана и перестраховался, — русское войско отправилось в обратный путь. Он прошел легче, зной в середине августа немного спал. Да и нападений на колонну почти не было — несколько раз видели на горизонте отряды джигитов, но они тут же скрывались, не искушая судьбу. Только однажды какой-то безбашенный сердар лихо наскочил на передовое охранение, но, встреченный огнем в упор и потеряв десяток бандитов, поспешил умчаться прочь. Наше войско неспешно прошло пустыню, во второй половине сентября вернулось на свою сторону, успешно решив как военную задачу, так и политическую — всем в ханствах, не только в Хивинском, стало ясно, что с русскими лучше жить мирно, обиды они не прощают. Результаты экспедиции сказались на переговорах с бухарским ханом. Он, по-видимому, прознал о случившемся в Хиве, а также о договоренностях тамошнего хана с Меньшиковым. Его наверняка встревожила готовность русских помочь извечному врагу с подготовкой боеспособной армии, заторопился принять наше посольство. В короткий срок стороны согласовали и подписали договора и соглашения о заключении мира, торговле, открытии представительств во всех крупных городах. После же бухарцы настояли на заключении военного договора, подобному хивинскому. У них с войском положение не лучше — тоже неорганизованная толпа ополченцев, постоянной армии нет. Такая ситуация и в других азиатских ханствах — в кокандском, джунгарском, афганских, военное дело у них на уровне прошлых веков. К началу осени со всеми туркестанскими ханствами были заключены договоры о мире и соглашения о торговле, административных и хозяйственных связях. Вскоре на юг и обратно после годового перерыва вновь потянулись караваны купцов. К ним добавились переселенцы из ремесленников и прочих охочих людей, пожелавших увидеть загадочный Восток, открыть там свое дело. Таких непосед в стране хватало, ехали семьями и поодиночке. Счет им вначале шел десятками, на следующий год перевалил за сотни. Государство помогло им ссудами и снаряжением, караваны переселенцев шли к месту назначения под охраной армейских подразделений. Так понемногу, месяц за месяцем, год за годом русские люди осваивали Азию, уходя все дальше на юг вплоть до Памира и Каракумов.