Убить их всех к чёртовой матери — решился Безпалько. Но в списке фигурируют дети! Их тоже убить? Но эти детки через год-два станут такими же шакалами, как и их родители, а некоторые уже стали настоящими шакалятами. Если не уничтожить их сейчас, то проблемы будут потом. А если их не убивать, а выгнать? Но, Никодим сказал, что со своим дерьмом надо решать самим, а не подкладывать его другим.
Безпалько, как Судье дана возможность выбора, но не дано возможности избежать выбора. Вот такая проблема с выбором, с которой можно свихнуться: и так плохо, и так вилы. Но свой крест каждый должен нести сам, поэтому Безпалько всё-таки решил провести чистку местного населения огнём и мечом. Он опасался за исполнителей. Выдержит ли психика ребят, или они откажутся выполнять такие людоедские приказы.
— Откажутся выполнять приказ, — без всяких эмоций сказал господин "F" Судье. — Тогда и исполнителей зачистим. Мы находимся на войне, а за неисполнение приказа наказание только одно — смерть. Надеюсь, у вас самого сомнений не возникло.
Собственно, что я парюсь, несколько успокоился Судья: мой выбор, это только кажется, что он мой. На самом деле предопределение решило всё за меня, я только инструмент в его руках. Те люди, которые попали в проскрипционные списки попали туда не просто так, а по заслугам. У них был шанс покаяться, но они его упустили. И кого винить? Опять обвинить нормальных людей, что они не досмотрели, не довоспитали, проявили равнодушие? А у выродков что, своей головы нет? Ведь они все прекрасно понимают, что такое плохо и что такое хорошо, однако, ничего хорошего не хотят делать. Господин "F" говорит, что эти в списке только следствие, а причина в других людях, которые хорошо устроились. Вот тех тоже надо нещадно уничтожать, иначе они никого не пожалеют. Но, господин "F" одобрил тактику, что надо начинать с низа. Это разворошит серпентарий и заставит больших гадов и аспидов засветиться, а может быть удастся схватить за хвост и очень больших выродков.
Господин "F", приняв из рук Судьи листок с приказом, совершенно не выказал никаких эмоций. Приказы Судьи не обсуждаются, а выполняются беспрекословно. "F", не меня выражения в лице, прочитал, что решил Судья. Судья решил уничтожить пятнадцать человек — жителей посёлка Жупеево, подверженных наркозависимости. Это суровое решение. Здесь Судья проявил жестокость, а вот метод уничтожения слабоват. Судья приказывал уничтожать этих людей путём передозировки их организмов героином. Что это за смерть такая? Это же подарок судьбы этим людям: сдохнут в кайфе. Нет, вот раньше народ был изобретателен на выдумки, как извести себе подобных. Четвертование, повешение за шею или крюком за ребро, на кол сажали народ опять же. А дыба? Повисеть на дыбе то ещё мучение подследственному. А сейчас судьи пошли не те: нет в них той звериной жестокости. Этот Судья даже переживает, что отправляет людей на заклание. Так долго он не выдержит. Но, с другой стороны, он молодец: приговорил сразу пятнадцать человек. Оптом, так сказать.
На вопрос Судьи — найдётся ли у "F" столько доз героина, тот ответил утвердительно:
— Было бы что путное, а этого добра навалом.
Было видно, что Судью потряхивает. Но, то такое дело: профессия у него такая.
"F" задумался. Зря он считает, что современные люди стали мягче: это он погорячился. Просто раньше было всё как бы нагляднее. Жертвы и палачи жили рядом, бок обок. А сейчас где-то в научных институтах вежливые учёные изобретают оружие, способное поразить миллионы человек, выращивают вирусы-химеры или изобретают такую формулу веществ, что смогут отравить сотни миллионов особей. И кто тогда жёстче: древние каты или эти умники? Сейчас вежливые люди нажимают кнопку и летят в цель умные изделия, а эти вежливые люди даже не видят результатов своего труда. Пилот бомбардировщика не видит сотни убитых им людей и не чувствует их страданий. Слетал на задание, потом спокойно можно и пообедать. Но, хватит философии, пора готовится к ночи "длинных ножей". Наше дело маленькое: выполнить приказ Судьи. Если не мы этот приказ исполним, то кто-то другой сделает эту работу за нас. Только мы об этом не узнаем.
На бревне, заменяющем уличную лавочку, стоящую возле дома деда Онуфрия, сидели три деда. Сам Онуфрий, Витёк и его кум Пахом. Недалеко стоял столб, лампочка которого давала немного света, что привлекало ночных насекомых. Хотя на дворе стояла ночь, но деды не вставали с лавочки, и не потому, что им не надо было тащиться домой, а потому, что они были пьяные до изумления, и идти просто не могли. А вы попробуйте отсидеть на восьми поминках по усопшим, да вчера ещё были поминки по семи представившимися. Вот так сразу посёлок лишился пятнадцать своих жителей. Тогда десять дней назад утром по посёлку прошуршала зловещая новость, что померло за одну ночь много поселковых торчков. Людишки, конечно, дрянь были, но у всех у них были родственники, которых деды знали всю свою жизнь: общались, бухали вместе, трудились вместе, переживали за их непутёвых отпрысков. Такие вот дела. Тела умерших забрали в город на экспертизу: полицейским надо было знать от чего те коллективно представились. Но это уже было днём, когда в пятнадцати домах с утра уже лились слёзы. Хоть и непутёвые были людишки, но как только они померли, то всем их стало жалко. И родственников особенно жалко было. Всё-таки родную кровь потеряли. Удивляло только то, что умерло столько человек за одну ночь. Точное число никто не мог сказать: говорили всякое. Одни говорили, что пять человек загнулось, а другие твердили, что больше пятидесяти будет, точно тебе говорю, сам считал.
Эксперты из города держали у себя тела умерших целую неделю, но потом отдали родственникам, сначала восемь трупов, а потом и остальные семь. Так и узнал народ, что умерло не пять или пятьдесят человек, а пятнадцать, но в одну ночь. Тут узнали и от чего умерли эти граждане: от передоза наркотиками. То есть это была обычная смерть наркоманов, но вот количество мертвецов зашкаливало. В один день схоронили семь покойников, да на другой день восемь. Вот деды, которые посетили все поминки, и упились до синих помидоров и бойких белочек. Деды сейчас сидели на бревне и с трудом вспоминали, где они так набрались: не то на свадьбе, не то на проводах в армию, не то ещё где. Кроме того они втроём усугубили самогонку Онуфрия. Если так дела пойдут и дальше, то покойников в посёлке может и прибавиться. Организм дедушек может и не выдержать такого издевательства над собой.
Над посёлком витала смерть, выискивая кого бы ещё прибрать, раз тут случился такой урожай на покойников. Смерть деловито подлетела к дедам, но остолбенела в недоумении, когда столкнулась нос к носу с белочкой дедушек:
— Допрыгалась, — подумала дедова белочка с грустью. — Щас сдохну.
— Допилась на поминках, — подумала смерть. — Надо лететь отсюда подобру-поздорову, пока цела и при памяти.
Онуфрий, Витёк и Пахом — мужики в целом не плохие, и от уровня деревенских дурачков смогли продвинуться по интеллектуальной лестнице довольно далеко вверх, их можно считать даже умными дедушками. Важнейшее свойство умного деда, это воспринимать жизнь с философской отрешённостью, такой, какой она и является, то есть весьма сложной в понимании средними умами. Поэтому не надо пытаться исправить то, что изменить не дано простым смертным, а надо подумать, прежде всего, о себе. Есть деды и дурнее их. А эти склонны к философскому отношению к жизни, да и местная культура им близка. Особенно культура умеренного пития. А умеренное питиё — это хорошее настроение, а где хорошее настроение, там и песня:
— И уносят меня, — во всё горло красиво запел дед Пахом. — И уносят меня, в цветастую хрень, три белых коня, два красных слона, пингвин, шимпанзе и олень!
— Смотри, как нашего Пахома-то заколбасило, — толкнул локтём в бок Витька Онуфрий. — Чуешь, как от него попахивает оптимизмом. Он что, радоваться жизни научился? Тут горе такое, а он в пляс пошёл.
— Однова живём мужики. Вы, что, мужики, торчкам сочувствуете? Ну, это вы зря, — отмахнулся от дедов Пахом. Наверное, Пахом вспомнил, что пили они на поминках умерших наркозависимых сограждан. Поэтому и репертуар песни у него был в тему. От пения пот полился с деда Пахома в три ручья, его даже затрясло. — Каждый выбирает сам себе то, что делает его счастливее. Исключая аборты, естественно. Мы коммунизм строили, думали к восьмидесятому году построим, а эти научились только дурь глотать. Вот и наглотались. Теперь ни коммунизма...ни хрена, только Чубайс и Ксюша Собчак. Сдаётся мне деды, что нет никакого смысла что-то делать в этой жизни: не успеешь моргнуть, как уже трындец подкрался. Шмяк медным тазом по темечку и загремишь под фанфары.
Онуфрий стал замечать, что два его подельника стали немного заговариваться и неадекватно себя вести, что его огорчало. Вот зачем так много пить до такого состояния, когда забываешь своё имя: ну, выпей литр, ну, два, ну, три, но зачем же напиваться.
Дед Онуфрий опять слегка толкнул в бок начавшего кемарить Витька: "Ты в порядке? Скажи что-нибудь умное. Ну, что молчишь и сопишь? Хотя бы мяуки". Витёк от тычка Онуфрия вздрогнул и приоткрыл один глаз. Он мало что соображал, поэтому выдал: "Людей есть никак нельзя. Через человечье мясо могут вовнутрь тебя черти войти".
— Ты это к чему говоришь? — чуть отодвинулся от Витька Онуфрий. — У нас в посёлке события, а ты про людоедство заговорил...
— Чегой-то я немного запамятовал, — промямлил дед Витёк. — Что у нас тут стряслось? Не моего ли, случаем, внучка Гришку-дуболома в армию провожаем? Или мы его оженили?
— Да, какого такого Гришку в армию! — стал напоминать Онуфрий коллеге по пьянке. — Торчки у нас все померли, как есть все. Говорят трое только и осталось. Наверное, для развода их оставили.
— Торчки! — встрепенулся дед Витёк. — Торчки — это круто. Это счас запою. А кто их для развода нам оставил?
Чтобы ещё и этот дед не запел, Онуфрий стал рассказывать, что произошло в посёлке. По его версии выходило, что всех местных торчков ухайдокали некроманты.
— Пошто некромантам твоим есть наших торчков? — не догонял тему дед Витёк.
— Да не для еды их сгнобили некроманты, — стал горячиться Онуфрий. — А для своих сатанинских ритуалов, понимать надо.
— А вот и нет! — встрял в дискуссию дед Пахом. Он помахал перед носом Онуфрия своим указательным пальцем и произнёс:
— Это как так-то? В твоём языке совсем не осталось совести, чтобы такое тут высказывать на наших некромантов? Наших торчков цыгане приговорили, и точка! Так все говорят. Зинка Полищучка рассказывала, что точно знает, что это цыгане всё удумали. Не твои же инопланетяне. Зинка врать не будет. Баба она справная. Вот однажды мы с ней...кхм.
Что случилось однажды у деда с Зинкой он недорассказал, так как вдруг громко запел, подражая кошачьим воплям Витёк. Услышав краем уха, что кто-то говорит о сатанинских ритуалах он и возбудился:
Раз со скуки тётка Вера
Вызывала Люцифера.
Тот призвался, и у ей
Ошивался много дней:
Съел весь борщ, манты, салат,
И обратно смылся в ад.
Вот же гад!
Онуфрий хотел предать деда Витька обструкции за его ночное пение, но тут он вполне отчётливо услышал, как на южном краю посёлка, приблизительно в районе, где как раз и обосновались цыгане, раздалось два громких протяжных хлопка, и даже увидел вспышки нереально яркого света. Затем послышалась стрельба из охотничьих ружей. Палили точно из пары стволов, не меньше.
— Стреляют, кажись, — прекратил петь Витёк и тоже посмотрел в ту сторону.
— Да, это, поди, бомбы взорвались, — предположил Пахом.
Буквально через двадцать секунд в том районе опять раздались громкие ружейные выстрелы.
— Война что ли началась? А, деды? Или кто охотится? А на кого? — опять встрепенулся Витёк. Он узнал в этих выстрелах звук стрельбы из охотничьего ружья.
Дедов одолевало любопытство, но встать и пойти посмотреть, что там да как они не могли, ибо их здорово штормило. Подустали деды немного. Они могли только сидеть и делать предположения, действовать они были не в состоянии. Может это и к лучшему: тише едешь, меньше должен.
Зато в состоянии действовать был участковый, живший недалеко от дома деда Онуфрия. Чекмарёв, предполагавший что-то подобное, лихо выскочил из своего дома, посетовав, что у него не было с собой табельного оружия. Приходилось бежать безоружным к месту, в котором явно кто-то стреляет. Появление спешащего участкового деды засекли, что вызвало с их стороны несколько комментариев.
— Смотрите деды, как наш-то Денис Тихонович завертелся, как белка в мясорубке, — указал на бежавшего по улице участкового Онуфрий.
— Побежал родимый, — подтвердил Витёк. — Очком ему играть нельзя. Настоящий мужик участковый, а настоящие мужики решают проблемы, а не убегают от них. Факт. Это деды один мудрец сказал. Мао Дзедун его звали. Смотрите, как лихо он лапками перебирает, и тормозить не собирается. Он же первый парень в посёлке, ему фасон держать нужно, а то бабы не поймут.
— А то! Сразу видно, что он перец тёртый, — поддакнул, кряхтя Пахом. — Щас он какого-нибудь гада ползучего ущучит и вычислит, кто тут ху есть ху. А потом он того порвёт, как Тайсон Чебурашку. Побежать, что ли помочь ему.
— Ага, побеги, — подначил его кум Витёк. — Быстро побеги, так быстро, как даже кролики не женятся. Ты всегда такой дурак, или только по вторникам? Там пальба идёт, а он побежать туда собрался. И свет твоей свечи будет коротким, хоть и очень ярким. Чем ты там собрался помогать участковому? Это как пригласить из психушки пару психов для помощи. Будет весело, да и только. Давайте деды лучше поищем, чем нам усугубить ситуацию.
Усугублять Витьку с Пахомом было нечем, поэтому они с пристальным интересом посмотрели на Онуфрия, может у того остался самогон и совесть.
В жизни дедов образовался какой-никакой смысл на ближайшую пару часов. Они почувствовали прилив лёгкой эйфории в предвкушении интересных событий. А они, несомненно, должны произойти. Онуфрий, собрался сесть на измену, но под пристальными взглядами товарищей поимел совесть и сообщил, что у него ещё осталось немного, чтобы усугубить. Но, надо как-то добраться до этого немногого, а идти дед Онуфрий решительно не мог. Хоть плачь. Вот такая неприятная для организма засада.
Неприятности вскоре огрёб и участковый. Он бежал не разбирая дороги, а какая-то зараза верно рассчитала откуда он может прибежать, и оная зараза растянула на уровне ног верёвку, чтоб у этой заразы геморрой вырос и в спину вступило. Бедный Чекмарёв в потёмках со всего маха растянулся по дороге, даже кувырком прокатившись несколько метров. Как он ещё не убился до смерти. Зато ударился очень сильно: ладони рук оказались стёсанными до крови, левая штанина брюк была порвана в районе коленки. Коленка болела, ладони жгло. Участковому стало себя жалко, и новые штаны жалко. Да, что это за жизнь такая? Хорошо хоть из ружья в него не пальнули. А моги. И кирдык тогда. А может, и лучше бы было, чтобы пальнули в него? Начальство ему после трёх утопленников явно не доверяет. Дальше гуще. После исчезновения подручных Лысого, начальство вообще смотрит на Чекмарёва волком: так бы и съело его без соли. Скорее всего, оно подозревает, что это он бандюков отправил на тот свет. А что теперь будет? Хорошо, если просто выгонят, а не пришьют дело. А могут и вообще, того...
