Континентальный союз

18 декабря премьер-министр Югославии Симович погиб в автокатастрофе. Непосредственными исполнителями стали находившиеся в Белграде еще с декабря прошлого года в качестве советников сотрудники НКГБ СССР из числа советников бывшего партизанского (диверсионного) XIV корпуса испанских республиканцев, а обеспечивали "независимое расследование" французские советники югославской жандармерии.

Новым премьер-министром на следующий день стал заместитель Симовича Б. Миркович, посты вице-премьеров получили Михайлович, хорватский лидер Мачек и глава компартии Тито. Мачека следовало держать под присмотром, ставленник Парижа Михайлович за год занял положение лидера сербов и монархистов, а Тито кроме поддержки СССР и растущей компартии был хорватом по национальности. Уже 20 декабря Миркович, Михайлович и военный министр Пешич начали предмобилизационную подготовку армии. Тито выехал в Загреб, с задачей любыми, пусть даже прокоммунистическими или террористическими действиями укрепить положение в Хорватии. На крайний случай Тито получил полномочия на создание партизанских баз в Хорватской бановине.

* * *

Двадцатого же, в Париже возник внутриправительственный кризис. Из вариантов войны с Германией и признания Франции сателлитом Рейха, Лаваль выбрал второй, и попытался его предложить правительству. В частности, он опасался укрепления коммунистов — как вообще, за счет роста влияния СССР, так и в частности во Франции.

Поддержки он не нашел. Укрепление государства, промышленности и армии склоняло большинство лидеров Патриотического фронта, вышедших из окопов первой мировой победителями, к жесткой политике. Нападки на коммунистов возмутили военных. Французская компартия четко следовала в русле правительственного курса, ведя активную антигерманскую пропаганду и призывая массы к вооруженному отпору немцам. Коммунисты и сочувствующие, которых Торез отбирал у других левых партий, рассматривались как надежный мобрезерв, чего не всегда можно было ожидать от других слоев. Вейган немедленно поинтересовался: "Что вы сделаете с коммунистами в день всеобщей мобилизации? Пошлете их в армию или в концентрационные лагеря?" Его поддержал Петэн, для которого лояльная компартия была еще и некой гарантией дружбы с Москвой: "В случае войны, нам придется наравне со всеми мобилизовать и коммунистов. Ведь как-никак коммунисты представляют три миллиона рабочих, крестьян и мелких торговцев. Вы не имеете права сбрасывать их со счетов! Они также понадобятся, когда мы захотим усилить производительность военной промышленности... Чего вы боитесь? Вы опасаетесь, что они будут оказывать слишком сильное давление на внешнюю политику? Вспомните, что я сохранил полную независимость в вопросе об Испании, добившись победы Франко! Некоторые говорят, что вхождение коммунистов во французское правительство произведет дурное впечатление за границей. Это порочный и недопустимый аргумент, ибо Франция не может допустить, чтобы какая-либо иностранная держава диктовала ей свою волю".

Свою роль сыграл представитель правого крыла движения, министр юстиции Жан Кьяпп, бывший префект парижской полиции, "самый ловкий шпик Франции" по мнению Клемансо. Кьяпп собрал досье почти на всю французскую элиту, и не преминул свалить малоуважаемого им Лаваля. Если финансовые аферы премьера были и без того известны, то подробности показались правительству интересными. Ну а напоминание о пораженческой позиции во время первой мировой войны пришлось тем более к месту. Французская контрразведка еще до той войны внесла Лаваля в список лиц, подлежащих тщательному полицейскому надзору с начала военных действий.

Лаваль славился своими спекуляциями на бирже, удававшимися ему впрочем, не столько за счет расчета, сколько за счет инсайдерской информации. Был он близок и к крупной промышленности, являясь частным юрисконсультом Ванделя, владельца величайших металлургической и горнопромышленной компаний Франции, главы знаменитого Комитэ де Форж — объединения французской тяжелой промышленности, одного из регентов Французского банка... имевшего, кроме того, членскую книжку "Боевых крестов" Де ля Рокка за Љ 13. Лаваль обратился к нему.

И прогадал: крупные промышленники Франции, безусловно, имели свои интересы в Германии, но вариант с ее первенством они прекрасно изучили на опыте Чехословакии — стабильный оборот при минимальной прибыли под регулированием фюрера их не устраивал, зато очевидным представлялся неопровержимый факт: война это металл и уголь. Много металла и угля, и по ценам согласованным правительством, а не рынком. Да и контроль над рынками Восточной Европы — а может в будущем и СССР, ведь Россия понесет потери, предпочтительнее выглядел в руках Парижа. Этот настрой отнюдь не мешал частным спекуляциям с активами Чехословакии и полулегальному сотрудничеству с Рейхом — но для этих спекуляций тоже нужна сильная Франция, ведь слабым можно просто не платить. А потому "200 семейств" сделали ставку на правое, патриотическое крыло правящего движения.

Двадцать второго Лаваль подал в отставку, премьер-министром стал Тардье, а министром иностранных дел неожиданно для всех — Бидо, левый католик, основатель Католической ассоциации французской молодежи, настроенный резко антигермански и при этом как предполагалось, символизирующий "объединение всех направлений в политике на базе отпора историческому врагу". Коммунистов в правительство все же приглашать не стали.

* * *

В Финляндии продолжались бои, 15 декабря Карельский фронт начал второй штурм линии Маннергейма. Наступление началось с мощной артиллерийской подготовки, в ходе которой артиллерия часто вела огонь прямой наводкой, и большую часть финских дотов удалось подавить, а противотанковые препятствия уничтожить. После этого пехота поддержанная танками начала наступление и прорвала оборону противника к концу дня на решающем участке. Финское командование в первый день сражения оказалось вынуждено привести в боевой порядок свой стратегический резерв, две дивизии. Однако советская авиация непрерывно наносила удары, дивизии понесли потери от авианалетов и в итоге финнам не удалось перебросить дивизии как цельные соединения, к месту сражения прибывали разрозненные части.

В результате боев 17-18 декабря советский прорыв был расширен, с флангов прорыва две советские дивизии взяв, Хоттиненский узел сопротивления угрожали обходом соседнему Кархульскому узлу, а войска 13-й армии в это время вышли к узлу Муола-Ильвес.

Ситуация заставила финское командование отказаться от контратак и отвести войска на второй оборонительный рубеж. Преследуя противника, войска фронта к двадцатому декабря вышли на основную, вторую, внутреннюю линию финских укреплений, а на следующий день взяли остров Койвисто — важнейший артиллерийский опорный пункт в прибрежной зоне.

22 декабря Рокоссовский, несмотря на жесточайшие требования Москвы, высказался за паузу в наступлении на три дня. Несмотря на напряженность обстановки в Европе, где решался вопрос о мировой войне, оперативную паузу фронт получил — нарком обороны Буденный и начальник ГШ Шапошников убедили политбюро, что без подвоза резервов наступление все равно захлебнется. Советские части нуждались в отдыхе и пополнении, подтягивалась артиллерия и боеприпасы, активно велась разведка лежащего перед фронтом рубежа.

Почувствовав ослабление напора противника, финны начали готовить частное контрнаступление на 25 декабря.

* * *

В Северной Карелии части фронта прорвали оборонительный рубеж, перекрывавший проход между Ладогой и озером Янисярви, но девятнадцатого декабря основные силы финнов ударами с севера перерезали в нескольких местах дороги, ведущие вдоль берега Ладоги. В котлы попали 18-я и 168-я стрелковые дивизии, причем в 18-й находился командующий армией, генерал-лейтенант Г.К. Жуков, выбравший не самый удачный момент для выезда в войска с целью ""подтолкнуть" наступающего комдива.

Осознав, что кольцо окружения замкнуто, и коммуникации перерезаны, Жуков немедленно принял командование на себя, по работающей пока радиосвязи запросил помощь ВВС фронта и принял решение о прорыве на соединение с главными силами. На помощь окруженным действительно направили три бомбардировочных полка и высадили парашютный десант диверсионного отряда фронта, к планируемому участку прорыва подтянули 11-ю и 60-ю стрелковые и кавалерийскую дивизию армейского подчинения. Двадцать второго, понеся значительные потери, остатки 18-й дивизии вышли из окружения.

Учитывая, что финские части также понесли потери и не имели пока устойчивого фронта, а действующие в тылу финнов советские диверсанты предоставили командованию армии не только близкие к реальным сведения, но и дестабилизировали финские коммуникации, Жуков немедленно после прорыва из окружения отдал приказ перейти во встречное наступление. Утром следующего дня, все та же группа из 11-й и 60-й стрелковых и кавалерийской дивизий, нанесла удар по стягивающимся к образовавшемуся фронту финнам. Группа не имела перед собой единого фронта, и вытолкала разрозненные войска противника к рубежу в районе Янисйоки, прорвать который с ходу не удалось и во второй раз. На этом рубеже фронт вновь стабилизировался.

Расчленить оборону окруженной на берегу Ладожского озера 168-й стрелковой дивизии финнам не удалось, все их атаки были отбиты благодаря действовавшей по льду Ладожского озера линии снабжения. После удачного контрнаступления, финские части отошли, и дивизия соединилась с главными силами.

Финляндия пока держалась, видя обостряющуюся ситуацию в Европе и рассчитывая дотянуть до начала схватки между Москвой и Берлином, надеясь в таком случае получить реальную немецкую помощь. И эти надежды имели основания.

6. На пути к большой войне.

Дату начала операции против Чехословакии фюрер назначил, оккупация осуществлялась силами четырнадцати немецких дивизий и венгерской армии. Одновременно развертывались силы прикрытия против Франции, польские формирования для обороны совместно с германскими войсками границу с СССР на тот, по мнению Гитлера, маловероятный случай, если Москва решит все же ввязаться в войну. Так же началось развертывание венгерских и румынских войск. Болгарский царь Борис III твердо заявил, что послать войска воевать с СССР или Францией не может, но обещал Берлину как минимум сосредоточение войск на границе с Югославией, что должно было оттянуть силы Белграда, а как максимум, в случае выступления югославов на стороне противников Германии — военные действия.

В СССР началось проведение Больших учебных сборов (БУС), фактически скрытой мобилизации, но запасные части и формирования гражданских ведомств пока не поднимались. Мобилизация мотивировалась тяжелой ситуацией на финском фронте. Жданов пока не принял окончательного решения, но считал необходимым иметь на советско-германской границе развернутые войска, поэтому 24 декабря политбюро утвердило создание командования Западным направлением, которое в случае начала войны с Германией объединяло под своим началом Западный (от границы с Литвой до начала "Львовского выступа") против Восточной Пруссии и протектората Мазовия, Юго-Западный (далее до границы с Румынией) для помощи чехам, и Южный (граница с Румынией) фронты, а также Особую армию, намеченную для "оказания помощи литовским частям в случае нарушения суверенитета Литвы". Срочно и активно велись переговоры об использовании войск трех прибалтийских стран против Германии — хотя бы для прикрытия или обороны литовской границы.

Во Франции в тот же день началась частичная мобилизация. Париж секретно уведомил о возможности войны в ближайшие дни Бельгию. В Брюсселе вновь начали колебаться — на случай войны следовало немедленно начинать мобилизацию и занимать оборонительные рубежи, но правительство расценивало наращивание французских и советских вооруженных сил как в первую очередь, способ давления на Берлин. Бельгийцы считали, что угроза удара с двух сторон заставит Гитлера отказаться от нападения на Чехословакию, и мир будет сохранен. Основополагающим обстоятельством тут являлась позиция Москвы, без союза с которой война представлялась Брюсселю крайне вероятной и тяжелой. Бельгия до последнего оставалась одной из стран с наиболее антисоветски настроенным населением, несмотря на наличие советского посольства, отношения до последнего времени были холодными. Но теперь бельгийцы запросили Москву о "возможности присоединения СССР к гарантиям Франции об оказании помощи Бельгии в случае агрессии со стороны третьей державы", и предложило секретный военный союз, вернее, фактически присоединение Бельгии к франко-чехо-советскому соглашению. Официально смена курса выразилась в посещении королем советского посольства в Брюсселе.

Вышинский сообщил на заседании политбюро о том, что Брюссель, последним в Европе, признал СССР великой державой. В другое время новость подняла бы настроение, но сейчас члены узкого руководства от прыжка в великодержавность никаких положительных эмоций не испытывали и доклад наркома иностранных дел вызвал только раздражение. Других хороших новостей не имелось — бои в Финляндии продолжались и кроме полосы наступления Карельского фронта приняли затяжной характер, сковывая силы наиболее подготовленных армий и отвлекая лучшие кадры. На решающий успех следующего этапа наступления войск Рокоссовского надеялись, но не очень рассчитывали — вероятным представлялась следующая остановка фронта без капитуляции Хельсинки. Военные оптимистичных прогнозов давать не собирались, там вполне оценили упорство финнов, достаточно точно знали о нарастающих поставках финнам оружия и снаряжения из Британии и Германии, увеличивающемся потоке добровольцев, а потому оценивали развитие событий сдержанно.

Бельгийцам, впрочем, ответили доброжелательно, заявили о готовности присоединиться к французским гарантиям (но собственно присоединяться не стали) и предложили немедленно начать переговоры, уполномочив на это советского посла в Париже Криницкого. В Брюсселе остались неудовлетворенными, не получив официальных гарантий, но под нажимом французов, логично пояснявших, что после вступления Франции и Чехословакии в конфликт, советские обязательства начнут действовать независимо от Бельгии, Брюссель начал мобилизацию и развертывание оборонительного рубежа. Единственное, что омрачало настроения в Париже и Брюсселе — это неуверенность в том, что Москва будет придерживаться французской логики.

Франко заявил о нейтралитете в возможном конфликте и стремлении Мадрида к миру, начал формировать обещанные Парижу и Риму две добровольческие дивизии, после чего от событий устранился.

Муссолини под впечатлением от удачного раздела Албании, который, в отличие от событий в Эфиопии и Испании прошел мало того, что без каких-то эксцессов на международной арене, но даже и при одобрении ряда имеющих вес в мире стран, считал, что Средиземноморский союз, поддерживаемый СССР, для него пока является наиболее удачной компанией. В реальности войны он сомневался, считая, что угроза таковой заставит Гитлера остановиться. А потому в Италии также началась мобилизация и переброска войск к границе с Рейхом. Места были знакомые, именно там в первую мировую кипели сражения с Австро-Венгрией. Те бои помнили и в других столицах, а потому на наступление итальянцев рассчитывали мало, Рим должен был прикрыть свои границы, оттянув немецкие силы, и в случае необходимости помочь Югославии.