Некруглая дата? А хоть в честь годовщины советской пионерской организации! Пусть Европа, до того послушно легшая под Гитлера, теперь подстраивается под нас. И как сказал товарищ Сталин — так и будет!
Не было парадных мундиров. И не было свежей краски на броне. Лишь все, что можно, дочиста вымыто, надраено, отглажено до блеска. Шли, печатая шаг — пехота в касках и разгрузках, с машин не снимали "нештатные" пулеметы, приделанные на люки и борта. Шла боевая, не парадная армия, только что взявшая на штык две трети Европы (и никто не сомневался, что дошли бы и до Гибралтара, если бы немцы там не поспешили сдаться нашим союзникам). Пусть весь мир запомнит эту картину — до того, как вновь решится с нами воевать!
А с тротуаров и из окон смотрели немцы. И даже, приветливо улыбались. Не помню я в Берлине ни одной вылазки "дойче партизан" — слышал лишь, что единичные случаи были. Но возможность провокации следовало учесть — вроде фаустпатрона, влетевшего в парадную колонну из подворотни или из окна. По крайней мере, о том нас предупреждал СМЕРШ, да и народ в строю был опытный, выживший в мясорубке уличных боев — так что шли с боекомплектом, и пулеметчики внимательно следили за всеми опасными местами (вы думаете, фаустом нельзя стрелять из помещения? Можно, если комната достаточно большая, и стрелок совершенно не озабочен последующим пожаром). Но никаких происшествий не случилось.
В парадке, сверкая новенькими погонами, были лишь комендачи, играющие роль регулировщиков. И немцы из Фольксжандармерии, замыкавшие наш строй — батальон или два их тоже принял участие в параде. Где только форму нашли, совершенно новую и необмятую — может, наши с захваченных интендантских складов поделились? Мундиры все того же цвета фельдграу были приведены к виду "фолькс" путем спарывания орлов и свастик, и нашивания трехцветных эмблем. А были ли заряжены их "штурмгеверы", я не знаю.
Возле Бранденбургских ворот с наскоро сооруженных трибун на наше прохождение смотрели наши маршалы — слышал, что тут должны были быть Жуков, Конев, Рокоссовский, а также командующие армиями и штабные. Еще там были какие-то штатские, наверное, по партийной и хозяйственной линии, а может быть и немцы-антифашисты, освобожденные из тюрем (а кого еще можно было поставить во главе ГДР ?). И представители союзников — американцы, англичане, французы.
Уже после ко мне подошел их журналист, Хемингуэй. И на груди у него сияла наша медаль "За Отвагу" — представление на которую я писал всего четыре месяца назад, после памятного боя на Одере (прим. — о том см. Ленинград-43 — В.С.). С ними был американский офицер-танкист, моих лет — после обмена приветствиями, Хемингуэй представил его как "Том Ренкин, тот самый парень, кто лично подбил шесть "королевских тигров", и его экипаж остался единственным выжившим из всей роты". Американец показался мне слишком самоуверенным — помню удивление на его лице, когда я сказал, что в том бою на Одере (мистер Хемингуэй не даст соврать) каждый из моих восемнадцати экипажей сжег по два "короля", на нас шел их полный тяжелотанковый батальон, и еще "пантеры" дивизии "Викинг".
-А расскажите про свой бой, мистер Ренкин (ох, предупредили нас, что к их офицерам следует обращаться "сэр", или по званию и имени — но вот непонятные у них погоны, у немцев и то система похожа на нашу, лишь вместо двух просветов витой серебряный шнур, и четырехугольные звездочки, а тут у американца орел на гладком фоне, это какой чин, спрашивать неудобно — неужели генерал-майор? (прим — неправильно. Орел — знак полковника армии США — В.С.). Как у нас на флоте при царе на адмиральских погонах были орлы вместо звезд). Как вам удалось одному подбить шесть тяжелых танков, сколько же их было всего?
-О, очень много, не счесть. Они лезли на нас, из пыли и дыма, я стрелял и попадал, они горели. А после оказалось, что все немцы закончились, как и все парни из моей роты, из двенадцати машин сгорели все, кроме моей.
В принципе, такое возможно — в боевом азарте, когда звереешь и уже не думаешь о смерти, а лишь бы тот, в прицеле, сдох. Как было у меня в самом начале, первый бой с "тиграми" под Сталинградом. Но это лишь для бойца хорошо, а не для командира, обязанного видеть поле боя в целом, несмотря ни на что. Хотя если янки стояли в жесткой обороне, как мы в сорок первом, "ни шагу назад", тогда да, лишь стой, стреляй, и молись, чтобы враг закончился раньше, чем ты. А американский "слаггер", машина хоть и послабее, чем СУ-122-54, но девяносто миллиметров калибр, "тигра" должен бить уверенно, да и "короля" вполне возьмет. Ну и удача конечно, наличествовала — когда оказался этот Ренкин в выборе немецких наводчиков последним, чисто случайно, и повезло ему дожить. И как сказано было еще в газете, бой в ущелье, когда лишь головные немцы могли стрелять, и дым, который заставлял сокращать дистанцию... но все равно лотерея, накоротке снаряд длинноствольной пушки "короля" и для Т-54, и для СУ-122 смертелен. Так что как минимум, храбрость нужна, "встать под огнем и шагнуть под огнем", уважаю!
А после — приказ о нашем переформировании в тяжелую танко-самоходную бригаду прорыва. По штату, должны добавиться еще танковый батальон на ИС, второй батальон мотострелков на БТР, артиллерия, тыловые службы. Но пополнение и технику мы на Урале должны получить, по пути следования... куда? А вот тут, хотя ничего еще официально не говорилось, но мы же не дураки, чтобы не понимать?
То-то смотрю, замполиты с книжками носятся — "На сопках Манчжурии", "Порт-Артур", "Цусима" — и настоятельно рекомендуют для прочтения личному составу! И беседы проводят — как еще в Гражданскую на нашу землю кто только не лез, и англичане, и французы, и американцы — но лишь японцы всерьез рассчитывали не просто пограбить и уплыть, а оттяпать нашу территорию аж до Байкала! Сергея Лазо в паровозной топке живым сожгли, деревни уничтожали со всеми людьми, как фашисты — да хоть Нанкинскую резню вспомните, как самураи поступают с теми, кого считают слабее! А как они на нас у озера Хасан напали, и на Халхин-Голе — и в сорок первом готовились нам в спину ударить, да и сейчас на границе устраивают провокации со стрельбой, наши торговые суда топят или захватывают — и хотя у них фюрера и нацистской партии нет, ведут они себя ну совершенно как фашисты: лишь они, японцы, люди, а прочие им рабы! И терпеть такое у своих границ никак нельзя — а если завтра они на нас нападут?
Короче — накрылся мой дембель! А я-то думал, завтра рапорт подам, и на свою родную Тамбовщину. Одно радует — что звания не повысили. Поскольку в генералы выйти, не дай бог, тогда и вовсе не отпустят, а так, ну максимум полковника успею получить... а лучше и без того, больше погоны — больше ответственность! Ну нет у меня в ранце фельдмаршальского жезла, хочется снова учителем в школу, дом построить, жениться, и мирно жить. А тут всякая сволота, фашистско-самурайско-империалистическая мешает!
Соседей наших, танкистов, без техники выводили — только личный состав, и тоже сказали, в Челябинске новую получат по штату. Но мы ж не простой полк, а "святой", вот в бога не верим, но ведь было, что за год войны лишь один экипаж полностью в машине сгорел, под "маус" попав, уже в Берлине. С тех пор как получили мы самоходки, Церковью освященные — ну и конечно, любой танкист вам скажет, что каждая машина свою особенность имеет, в бою это может решающим оказаться, так что лучше свои СУ на другие не менять! Чего мне это стоило, умолчу — но погрузили мы на платформы пятнадцать машин, все, что на ходу были. И еще везли одного "горыныча", берлинский трофей. Порождение сумрачного германского гения — представьте танк из "Индианы Джонса", гусеницы охватывают высокий борт, и спереди, и из бортов огнеметы, сразу на три стороны плюют — в танковом бою это противник никакой, самоходный крематорий для экипажа, громоздкий и неповоротливый, броня слабая, в башне пушка всего семьдесят шесть, но против пехоты это огненный ужас, и в окопе достанет, не говоря уже о чистом поле. Взят нами, даже экипажем укомплектован из временно "безлошадных", но до сопок Маньчжурии не доедет — предписано в Кубинку сдать, сперва для изучения, затем наверное музейным экспонатом. А жаль — наши СУ-122 на дистанции каждая пары Т-54 стоит, а в ближнем бою без башни и пулемета полный песец, оттого и цепляем на люки нештатные МГ и сажаем пехоту на броню. Интересно, какие танки у японцев?
Майскими короткими ночами, отгремев закончились бои... Музыка из репродуктора на киевском вокзале. Станция Киев-товарная рядом совсем, разгружаться нам приказано, срочно, что за черт? Офицер-порученец прибежал из штаба. Приехали — в Киеве мятеж!
Бандеровцы? А здесь-то они что делают, как оказались? Сгрузиться, занять оборону, доложить о выполнении! Следующий приказ — оставить часть сил для удержания Киев-товарной и вокзала, выдвигаться к штабу округа. Настроение было, если честно, хреновым — ну не предназначены самоходки, чтобы в городе легкую пехоту и диверсантов гонять! Мы в Берлине от фаустов большие потери понесли, чем в драке с эсэсовскими "тиграми" на Зееловских высотах! Но приказы не обсуждаются — следуем!
Да, дело тут еще хуже. Еще и некоторые части гарнизона подозреваются в ненадежности, так что наш калибр сто двадцать два тут будет очень к месту! Не дай бог, по своим стрелять придется — но обошлось. После мне рассказали, что бунт действительно готовился — так, в казармах на Саперном Поле, повар одной из частей оказался завербован бандеровцами, и всыпал в котел яд, а призывники с западенщины есть отказались. Из сотни отравившихся, едва половину сумели откачать! Еще в двух местах западенцы пытались оружейки захватить, дело до стрельбы дошло, убитые и раненые были с обеих сторон — но наши победили!
И банды по городу болтаются. У нас лишь один боекомплект и то не в машинах, а в прицепленных вагонах, как НЗ — давно уже не бывало ситуаций сорок первого, когда выгрузили в чистом поле и в бой, а в уставе как раз на такой случай требование осталось. Округ транспорт выделил, послали снарядами загрузиться на склад, так по пути какие-то напали, обстреляли, прорываться с боем пришлось, двое бойцов ранено. После чего всем окончательно стало ясно, что тут война, так что к бою готовились по-полной. Даже "горыныча" сгрузили и поставили тут же, на площади перед вокзалом — на случай массовой пехотной атаки, огнесмесь сбодяжили из бочки бензина и масла, на несколько выстрелов хватит. Цистерна соляра на товарной станции нашлась, приказом из округа реквизировали. Продсклад тоже наличествует, так что стало веселее — и БК, и топливо, и еда есть, нормально воевать можно, не как в сорок первом.
Ночь прошла спокойно, хотя в городе несколько раз слышалась редкая стрельба. Спать пришлось по-фронтовому, в машинах, или на брезенте поверх мотора, или в пакгаузах товарной станции. Под утро послышался шум самолетов — наши, "дугласы", шли на посадку в Жуляны рядом. Надо думать, не пустые идут — но нам ничего не сообщали. Затем нам рассказали, что в городе "бандеровцы" взяли и сожгли здание ЦК! От такого, нервы у всех на взводе. А уже к вечеру ближе, часам к четырем пополудни, к вокзалу вышла толпа.
"Бандеровцы"? Так видели мы тех гнид в Берлине, в немецкой форме против нас, даже не воевали, а выстрелят из-за угла, и бежать. Что тоже опасно, если стреляют из фауста. А тут больше на первомайскую демонстрацию похоже — красные знамена, портреты Ленина и Сталина! Идут, и кричат — не стреляйте, солдатики, мы свои, пропустите лишь, дайте на вагоны глянуть!
Какие вагоны, нах? Это позже я узнал, что людям, нашим, советским, сказали — со Львова уже подогнали на станцию вагонзаки и будут всех по списку или просто по подозрению грузить в Сибирь, как раскулаченных везли! За все беспорядки, за то, что на площади у ЦК было. А у меня приказ — не пускать! А толпа прет, не слушает. И что делать?
Снайперы — были. На крыше и чердаке вокзала. Причем знакомые с подлой немецкой манерой, в атаку идти, нашими мирными прикрываясь. Вот только фрицы это в своих мундирах делали, в толпе легко различимых, на опытный фронтовой глаз! А здесь — где бандеры, как выглядят? Оружия на виду ни у кого нет!
А они идут. До оцепления уже дошли, на машины лезут, бойцов за автоматы хватают — "убери зброю, солдатик, мы свои". А у нас приказ — не пропускать! А в толпе не только мужики, женщин и подростков тоже вижу! Что делать — сомнут ведь! Нас тут, у вокзала, четыре самоходки, "горыныч", и две роты автоматчиков (и то одна неполная, без одного взвода). То есть пехоты — полторы сотни человек всего, против толпы в тысячу, а то и в две!
После нам СМЕРШевцы сказали — на волоске все висело! Так как в толпе были боевики, в том числе и малолетние, из львовского детдома. Которые должны были, если все же прорвутся на станцию — поджигать вагоны, особенно цистерны, заблокировать пути. Чтобы никто больше здесь разгрузиться не мог. Но мы-то этого не знали, ну не встречались ни с чем похожим за всю войну! Отчего проволоку не натянули на площади, спирали Бруно? Так не было у нас проволоки, мы же не саперный батальон! И не учили нас, как с гражданскими воевать, и беспорядки усмирять, мы же не жандармерия, это у капиталистов, я слышал, есть такие — строем, с дубинками и щитами, как римский легион. А мы — или стреляем, или никак!
Первые выстрелы были наши, но — в воздух, в надежде толпу все же остановить. И тут же раздалась еще стрельба, откуда-то позади толпы. Крики "по своим стреляете, сволочи", и потасовка сразу в нескольких местах цепи, у солдат пытаются оружие отобрать. И тут, ясно видел, двое или трое мелких, не взрослые, мальчишки, бутылки бросают, выхваченные из-за пазухи, и соседняя самоходка горит!
Вот тут Скляр и не сдержался. В "горыныче" на семь человек два люка, и бак с огнесмесью под ногами — выскочить, если что, не успеешь никак! Три струи огня, прямо по толпе, страшный визг и вой обожженных, и паника. Тут уж, если и были бандеровцы-зачинщики в рядах, им бегства никак было не остановить! И выстрелы откуда-то, по нам — рядом со мной пуля в броню лязгнула, не спутаешь ни с чем! Я в люк нырнул, ну вот, бой пошел, это знакомо уже — и от того, что враг под мирных замаскировался, он врагом быть не перестанет. И началась стрельба, уж это в нас с фронта в рефлексы было вбито, при нападении стреляй, все прочее — потом. Как подобает пехоте, четко обученной взаимодействию с танками — увидев угрозу, давить огнем, не дожидаясь никакой команды, иначе фауст в броню влетит. Пулеметы ударили длинными очередями, на расплав стволов — цель обширная, и совсем рядом. А с такого расстояния по массе людей — одна пуля прошивает сразу нескольких.
Помню парня лет семнадцати, как он к нам бежал, с бутылкой в руке, по чистому месту и телам, рядом не было уже никого на ногах. Целых две или три секунды бежал, лицо перекошено, кажется, кричал что-то — и очередь накоротке его буквально разорвала, и бутылка разбилась и вспыхнула. Помню упавшего солдата, красная лужа вокруг головы растекается. Помню как кто-то из экипажа сгоревшей машины по земле катается, пытаясь с себя пламя сбить. И вся площадь впереди телами усеяна, кто-то еще шевелится, а большинство уже нет.
