— Ты сошел с ума, друг, — сказал Датка. — Приди в себя! Вспомни о своих интересах. Ты же законный наследник Эмбруддока. Ты легко можешь стать его лордом. Все земли на многие дни пути вокруг будут принадлежать тебе.
— Мне надоело делать то, что хотят от меня другие! — крикнул ему в лицо Лэйнтал. — Ты хочешь, чтобы я остался только потому, что я играю главную роль в твоём грязном плане! Ты хочешь, чтобы я захватил власть в Олдорандо для тебя!
— Да, пёс тебя побери, ты нужен нам, чтобы Тант Эйн, Фаралин Ферд и этот слизняк Райнил Лайан не захватили власть! — лицо Датки было гневным. — Они хотят продать наш город борлиенцам! Неужели ты хочешь позволить им это?!
Лэйнтал Эйн отвернулся.
— Мне плевать на город. Я еду искать Аоза Руна.
Датка зло сплюнул.
— Ты сумасшедший. Кто знает, где он?
Лэйнтал повернулся к нему.
— Я уверен, что он уехал в Сиборнал с Шэй Тал. Это единственное объяснение. Я поеду туда же.
Датка отчаянно всплеснул руками.
— Идиот! Забудь Аоза Руна. Его звезда закатилась. Он забыт. Даже если он вернется, то не сможет править. Он старик. Теперь наше время.
— Мне наплевать, — повторил Лэйнтал, вновь отвернувшись от него. — Аоз Рун заменил мне отца. Я должен найти его — живого или мертвого.
— Это ложь. Ты покидаешь Олдорандо, потому что боишься, — вдруг обвинил его Датка.
Лэйнтал Эйн яростно обернулся к нему.
— Нет!
Датка сунул большие пальцы за ремень, с мерзкой ухмылкой глядя на него.
— Знаешь, у меня ещё остались друзья, которые не предали меня. Один из них видел тебя в больнице. Ты вышел из неё с очень бледным видом.
Лэйнтал Эйн нахмурился.
— Что ты имеешь в виду?
— Я знаю всё. Ты уезжаешь потому, что боишься болезни, ты, жалкий трус!..
Впоследствии Лэйнтал Эйн много раз проклинал те обидные слова, которыми обменялись они с Даткой. Но тогда он действовал, повинуясь лишь эмоциям.
Он ударил Датку — своего единственного друга — изо всех сил. Кулак правой руки угодил прямо в переносицу — и Лэйнтал Эйн услышал, как хрустнула кость.
Датка упал, закрыв лицо руками. Между пальцами потекла кровь, расплываясь алым пятном по земле.
Лэйнтал вскочил в седло, пришпорил Золотого и проехал прямо сквозь толпу. Возбужденные люди отшанулись от него, потом собрались вокруг лежащего Датки, который отчаянно ругался, сплевывая кровь.
Им уже не суждено было встретиться. Они в последний раз видели друг друга.
* * *
Гнев всё ещё кипел в Лэйнтале, когда он выехал из города. При нем было очень мало вещей. Но в нынешнем состоянии духа он был даже рад, что взял с собой только меч и одеяло. Ему хотелось окончательно освободиться от Олдорандо, от всех его вещей. В один миг родной город превратился в ненавистную тюрьму.
Вдруг он подумал, что не знает, взял ли с собой даже огниво. В кармане он нащупал что-то — и вытащил странную вещь. В полумраке он вгляделся в неё — и узнал игрушку своего детства. Это была вырезанная из кости собака, которая открывала пасть, когда хвост её двигался вверх и вниз. Он носил её с собой с того дня, как умер его дед. Она стала его талисманом.
Лэйнтал Эйн забросил игрушку в кусты.
ГЛАВА 14.
СКВОЗЬ ИГОЛЬНОЕ УШКО
Черные горы Мордриата с их извилистыми каньонами, отвесными каменными стенами, глубокими пещерами, остроконечными утесами, высокогорными долинами, по которым вечно несутся облака, остались позади. Армия кзанна, разделенная на множество мелких отрядов, спустилась на равнины Рунсмура, населенные только мадис с их стадами, да огромными стаями птиц. Фагоры, не обращая внимания на протогностиков, непрерывно двигались на юго-запад, к своей цели.
Кзанн Храст Ирпта, Хрл-Брахл Ирпт вел их. Месть, сжигающая их изнутри, провела их через неприступные перевалы Мордриата, хотя многие погибли при этом. Болезни и нападения беспощадных сынов Фреира тоже значительно сократили число фагоров. К тому же их плохо принимали сильные племена оседлых фагоров, живших здесь. Эти фагоры не имели кайдавов, зато у них было много рабов — мадис и людей. И они отчаянно сопротивлялись вторжению на их землю других фагоров, беспощадно убивавших их рабов.
Хрл-Брахл Ирпт побеждал везде. Только болезни не подчинялись ему. Теперь, как только вести о приближении его армии достигали ушей коренного населения, все разбегались прочь, как разбегаются волны от брошенного в спокойную воду камня. Эти волны распространились уже почти на полконтинента.
Сейчас Хрл-Брахл Ирпт стоял со своими генералами на берегу бурной Такиссы. Её черные воды были холодны, как лед, ибо река, как и армия фагоров, родилась в ледниках Нктрикха, в тысячах миль отсюда.
Он свистнул, подзывая свою белую птицу. Сделал он это машинально, так как голова его была занята совсем другими заботами. Но то, что птица подчинилась не сразу, вызвало у него раздражение. Причиной тому была теплая погода, цветущая долина вокруг. Зеленые холмы окружали долину, как бы собирая в ней теплый воздух. Начиналось самое теплое время года. А потом снова начнутся холодные месяцы. Но насколько холодные?
Однако главная цель — месть!
Повелительным жестом он отослал свою птицу, которая взмыла вверх, и, слегка помахивая крыльями, повисла в воздухе, чтобы её повелитель смог спокойно осмотреть окрестности.
Здесь им нужно будет ждать, решил кзанн. Нужно дождаться отставших. За это время кайдавы откормятся на тучных пастбищах.
— Здесь мы будем стоять, пока Баталикс не приблизится к Фреиру, — решил Хрл-Брахл Ирпт. — Разведчики разъедутся на юг и на север, чтобы отыскать брод через реку. Воздушные октавы поведут их.
Знамена свернули, распрягли кайдавов, отпустив их пастись, разбили лагерь. За этим последовало принятие пищи и другие ритуальные действа.
Баталикс и Фреир плыли высоко над лагерем. Кзанн Храст Ирпта вошел в свой шатер, снял стальную маску. Его длинная голова, сидящая на широких плечах, опустилась. И всё его огромное мощное тело обмякло. Тяжелое путешествие через горы утомило его.
Из-под опущенных ресниц вдоль линии носа он посмотрел на самок, четырех филлок. Они стояли в углу шатра, почесываясь и прихорашиваясь. Они ждали его. Что ж, их время пришло.
В дверь шатра всунул голову Зхарк, но Хрл-Брахл Ирпт нетерпеливым жестом отослал его прочь, а затем поднял ковер и завесил входное отверстие в шатер. Затем стал снимать доспехи, не сводя взгляда с четырех самок. Он переводил взгляд с одной на другую, вдыхая их запах. Самки беспокойно зашевелились, поправляя шерсть своих шкур так, чтобы их груди были на виду. Орлиные перья, которыми были украшены их головы, покорно склонились навстречу повелителю.
— Ты! — сказал он, указав на ту самку, что стояла ближе всех к нему и источала наиболее соблазнительный запах. Остальные самки подались назад, в самый угол шатра, а та, которую он выбрал, повернулась спиной к молодому кзанну и наклонилась вперед. Он шагнул к ней и погрузил три своих пальца в предложенную ему теплую мягкую влажную плоть, а затем вытер их о вынырнувший из шерсти черный напрягшийся член. И без дальнейших церемоний оседлал самку, навалившись на неё всей тяжестью так, что она опустилась на колени и оперлась руками о пол. Могучими толчками он вгонял свой член в податливую плоть и самка с каждым толчком опускалась всё ниже, пока не уперлась в пол лбом.
Когда он изошел в сладострастных конвульсиях, три других самки приблизились, чтобы вылизать подругу. Хрл-Брахл Ирпт снова оделся и вышел из шатра. Теперь его сексуальный интерес проснется только через три недели.
Один из младших вождей, Иохл-Гхар Вирджик, ожидал его. Они встали друг перед другом и их взгляды встретились. Иохл-Гхар Вирджик показал на небо.
— Затмение близко. Воздушные октавы напрягаются.
Кзанн вскинул голову, глядя на Фреир, который, как паук к своей жертве, подбирался к Баталиксу. Скоро, скоро гнусный Фреир окажется в животе своего врага! И тогда армия выполнит своё предназначение. Она ударит и уничтожит порождения Фреира, которые живут там, где был убит дед Хрл-Брахл Ирпта. Армия сожжет этот проклятый город и уничтожит всю память о нем. Эти мысли протекали в мозгу кзанна, как капли воды стекают с сосулек, и, падая на землю, пропитывают её.
Человек-раб протрубил в рог бийелка и маленькие фигуры его отца и прадеда предстали перед ним. Кзанн заметил, что несмотря на все предосторожности фигуры заметно пострадали за годы путешествия.
Окруженный воинами, собравшимися на берегу реки, Хрл-Брахл Ирпт впал в транс. Воины застыли в неподвижности, словно превратившись в лед в зеленом море.
Его великий прадед, размером не больше снежного кролика, стоял перед ним на четвереньках — так ходили все фагоры в те далекие времена, когда Баталикс ещё не был захвачен в сети паука-Фреира.
— Держи рога высоко, — сказал прадед. — Помни наше единство, обагри зелень травы красной кровью сынов Фреира, которые хотят всю землю сделать зеленой и уничтожить благородную белизну снега!
Затем появилась фигура его отца, который поклонился сыну и создал в его мозгу различные видения — своего рода руководство к действию.
Снова мир предстал перед его внутренним взором — три пульсирующих части. Желтые нити октав развевались как ленты, обвивая и обожаемый Баталикс, и ненавистный Фреир. По желтым нитям передвигалось что-то темное, похожее на лишайник.
Хрл-Брахл Ирпт поблагодарил отца за видение, хотя всё это давно ему было знакомо. Он видел всё это уже сотни раз. Все его воины видели это. Но эти видения должны постоянно повторяться в их мозгу — ведь это краеугольный камень их великого похода.
Но вдруг в мозгу кзанна что-то ярко вспыхнуло, видение исчезло. Весь череп как будто наполнился медленно ворочавшимися змеями, умирающими змеями.
И вдруг кзанну стало предельно ясно, что то, что сейчас необходимо одному фагору — необходимо всему миру. И то, что необходимо миру — крайне необходимо одному фагору. Хотя что ему необходимо — он никак не мог понять.
Но вот в мозгу поплыли другие видения: воздушные октавы стали чище и ненавистные сыны Фреира падали на землю, умирая от болезней, от холода, от голода. Это время уже было. Но оно придет снова. Прошлое и будущее едины в настоящем. Скоро, скоро ненавистный Фреир спрячется в Баталиксе — и это будет время фагоров, время гибели сынов Фреира, время смерти тех, кто убил великого кзанна Хрл-Трихк Храста.
— Помни об этом, — сказал ему отец. — Будь отважен, будь беспощаден, не отступай ни на миг от дела, которое завещано тебе многими поколениями предков!
Вновь видения далекого прошлого, славного, победоносного. По покрытым сверкающим снегом равнинам двигались сонмы его гордых предков. За их спинами горели и рушились мерзкие города людей.
— Помни о нас, — провозгласил его отец. — Будь готов к будущему. Держи рога высоко!
Юный кзанн медленно вышел из транса. Его белая птица уселась на левое плечо. Она ласково провела изогнутым клювом по его волосам и стала выбирать насекомых из шерсти. Снова прозвучал рог. Его траурные звуки разнеслись над черной, холодной как лед водой реки.
* * *
Этот меланхолический звук можно было услышать на расстоянии десяти миль, где находилась группа из восьми фагоров, оставших от главных сил. В ней было шесть гиллот, два сталлуна и один старый кайдав, уже не пригодный для езды и поэтому нагруженный припасами. Восемь недель назад они захватили шесть мадис — мужчин и женщин — которые вместе со своими арангами направлялись к Чалсе, надеясь спастись хотя бы там от нашествия ужасных фагоров. Арангов тут же прикончили и съели.
Несчастных мадис фагоры связали и потащили за собой. Однако именно из-за них им пришлось двигаться медленнее и они отстали от главных сил. Вдобавок, они взяли неправильный курс, а разразившаяся буря и неожиданный разлив реки отрезали их от своих.
В эту ночь фагоры остановились на отдых среди райбаралов. Пленников привязали к одному из деревьев и они сразу же уснули, свернувшись в один тесный клубок. Фагоры же улеглись на спину, их птицы уселись им на грудь, положив головы на теплые шеи хозяев. Фагоры немедленно погрузились в сон — сон без видений и без движения, как будто приготовились отойти в иной мир.
Крики птиц и вопли мадис разбудили их. Мадис рвались к тем, кто взял их в неволю, — но не в ярости, а в надежде получить от них защиту. Они обращались к своим врагам, умоляя их защитить от ещё более страшной угрозы.
Огромный райбарал тридцати футов толщиной треснул с чудовищным звуком. Горячий воздух со свистом выходил из трещин. И в клубах пара из расщепившегося ствола рвалось ужасное извивавшееся тело.
— Червь Вутры! Червь Вутры! — кричали мадис, а фагоры вскочили на ноги. Их вождь кинулся к кайдаву и схватил копьё.
Сверху посыпались обломки дерева. Ствол райбарала развалился — и из него появился червь Вутры. Он него распространился чудовищный смрад — смесь запаха гниющей рыбы и разлагавшегося сыра.
Жуткое существо подняло голову, сверкавшую на солнце. Оно повернулось и ствол райбарала снова затрещал, осыпаясь и обнажая новые кольца тела червя.
Но фагоры уже были вооружены. Их предводитель отдал приказ и два воина швырнули свои копья в чудовище. Но они только скользнули по его бронированной костистой чешуей шкуре, не причинив ему вреда. Червь же увидел внизу врагов и нанес удар головой. И только тут фагоры увидели истинные размеры чудовища. Четыре огромных глаза, расположенные надо ртом, вокруг которого шевелились щупальца, смотрели на них. Эти щупальца извивались, словно ища жертву. Огромная пасть была усеяна острыми, загнутыми назад зубами, похожими формой и размером на кинжалы.
Какое-то время голова шевелилась вверху, на уровне верхушек деревьев, а затем вдруг оказалась внизу, на уровне фагоров. Снова полетели копья, птицы взмыли вверх.
Страшная пасть схватила одного их фагоров, но тот был слишком тяжел, чтобы поднять его в воздух. Фагор завопил, когда чудовище поволокло его по земле, оставляя широкий поток желтой крови.
— Бейте в глаза! — крикнул вождь, бросаясь вперед с мечом.
Но в темной слизи мозга чудовища уже созрело понимание опасности. Оно решило удовлетвориться тем, что находится в пасти, и перекусило фагора, а затем голова снова взмыла вверх. С щупальцев стекала желтая кровь. То, что осталось от фагора, упало на землю и застыло в неподвижности.
Это был момент метаморфозы червя, ибо кольца его продолжали появляться из расщепленного ствола и, извиваясь, обвивали соседние деревья. Фагоры были охвачены смертельным ужасом. Червь разделялся на два. Окровавленная голова раскачивалась над деревьями вдалеке от фагоров. Шкура червя лопнула с оглушительным треском и как будто маска спала с головы: вместо одной головы явились две. Сначала новая лежала на старой, но затем новая, только что появившаяся голова поднялась. Вокруг страшной пасти зазмеились щупальца. Слизь, брызнувшая после того, как лопнула шкура, мгновенно высохла и теперь старая голова оказалась мертвенно-зеленого цвета, а вторая грязно-голубого. Обе головы поднялись и стали расходиться с глухим ревом, как бы ненавидя друг друга.
