Спасти Ссср ч6

арестовал своего друга и сослуживца

А в это самое время — роты почетного караула готовились к дневному мероприятию. Построению и короткому параду в Аныткибир. Парад должны были принимать главы государства и армии, что в наши дни было одно и то же.

Турецкие солдаты называются "мехметчики" дословно "крошка Мехмет". Мехмет — распространенное имя, а вот почему "крошка" никто не знает, просто так повелось. Это то же самое, что и ДжиАй Джо в США. История именно турецкой армии, не османской, а турецкой короткая, и в ней есть всего одна победа — но зато какая! Представьте себе — двадцать первый год. Страна полностью оккупирована, в Босфоре стоят британские линкоры, по столице как у себя дома ходят британские и французские моряки. В городе полно греков и евреев, греки компактно проживают на обоих побережьях — исторически так сложилось, греки сильны в торговле и мореходстве. Провозглашается идея Великой Греции, столицей которой должен стать возрожденный Константинополь. Державы победительницы — не то чтобы "за" но и вряд ли против. Греческая армия — на территории Турции, султан слаб и готов подписать что угодно.

Еще раз — это двадцать первый год! Год триумфа Запада, год его наибольшего успеха. Германия повержена и валяется в пыли, Османская империя тоже. Россия довоевывает страшную гражданскую войну. В Китае — на обломках империи Цинь пытаются создать республику. Япония союзник Великобритании. Британские и французские войска, по сути, везде — Каир, Багдад, Стамбул, Таллинн, Одесса.

И только в никому не известной Анкаре, городе "посреди нигде", куда приходят крестьяне скотоводы что-то купить и продать мясо и шерсть — опальный генерал Ататюрк провозглашает Турецкую Республику. Греческая армия направляется вглубь страны, чтобы наказать наглеца и вместе с ней — британская морская пехота.

А два года спустя — британцы эвакуируются из Стамбула, горят греческие города и поселения, на побережьях устроена такая резня, что свет не видывал. А Турция — становится республикой, и контролирует основную территорию проживания осман. Ататюрк дальновидно не пытается возродить империю, он строит государство на национальном принципе и только там где живут турки

* * *

.

Турция во второй раз оказалась достаточно дальновидной, чтобы во Второй мировой отсидеться на стороне и получить бонусы от торговли. А потом ее приняли в НАТО и турецкие офицеры стали желанными гостями в Париже

* * *

.

Но это, кстати, не сильно изменило турецкую армию. С одной стороны это была мощная светская и проевропейская сила, на первых порах единственная в Турции. С другой стороны — офицеры вели себя во многом традиционно. Как? Ну, а как — если именно в этой стране изобрели слово "бакшиш"?

Так что — офицер был царем и богом для солдат и ничего плохого не было в том, чтобы поработать на стройке дома для него. Этим грешили даже в столичном округе...

Но сегодня понятно были все на своих местах, еще по темноте...

Построение. Белые, похожие на пожарные шлемы, посеребренные штыки винтовок G3 местного производства. Сержант, суетясь, натягивает ленту, по которой равняться

... Встал... Ты назад... Шевелись, орясина!

Офицеры местной госбезопасности — выполняют свою работу: один с командиром, кто-то идет мимо шеренги солдат.

... Отомкнул... Пристегивай... Отомкнул...

По команде — надо показать, что магазин пуст. Потом его разрешают пристегнуть обратно.

Один из солдат — совсем молодой, тщательно выбритый, с нежными, почти девичьими чертами лица — отмыкает свой магазин. В нем — патроны. Маленькие, блестящие ракеты, готовые лететь, рвать плоть...

— Пристегивай

Офицер безопасности и солдат обмениваются понимающими взглядами.

— Так, не расходиться! Не расходиться! Машины сейчас придут!

Хотите подарить людям свободу? А что они с ней будут делать?

Убить дракона

К сегодняшним мероприятиям — готовился и уже очень пожилой и не совсем диктатор. Генерал Кенан Эврен.

Он родился в 1917 году, в год Октябрьской революции, все перипетии тогдашней жизни Турции застал еще ребенком. Сел на единственный доступный ему социальный лифт — армию — и продвигался по нему, став в итоге начальником Генерального штаба.

Переворот 1980 года стал самым кровавым в истории Турции, хотя погибло в ходе его всего пятьдесят человек. Куда больше — разбросали по тюрьмам. Главным органом власти стал Совет национальной безопасности, Великое национальное собрание было распущено. Нельзя сказать, что это было чем-то из ряда вон выходящим — соседний Иран лихорадило уже год, а спустя пару лет то же самое произойдет в Польше. Истекал кровью Афганистан, в том же году переворот случился в Пакистане: излом семидесятых и начало восьмидесятых это время мятежей и переворотов. Как и в Польше — власть взяли не молодые агрессивные полковники — а те кто уже находился на вершине. В 1982 году Эврен "избрался" президентом.

Проблем стоящих перед страной — он не решил, потом его будут вспоминать по самому его выдающемуся деянию — открытию военного мемориального кладбища, носящего его имя. В стране были экономические проблемы и вызваны они были беспрецедентной коррупцией и кумовщиной. Каждый высокопоставленный военный имел кума, брата, свата, сына которые занимались бизнесом и получали господряды на безальтернативной основе. Среди турецких военных не было своего адмирала Хосе Торибио Мерино и не могло быть. Османы — исторически презирали любую прибыльную деятельность, в османской империи купцами были армяне и евреи, в земле копались болгары — османы были племенем воинов и намеревались им и оставаться. Поэтому переворот решил проблему недовольства армии — но не решил проблему недовольства населения. Оно было и продолжало расти по мере того как шел год за годом, а лучше жизнь не становилась. У Турции не было нефти. Плюс — по договору они не имели права брать плату за проход через Босфор — хотя это могло озолотить Турцию, стать одним из основных источников доходов, как в Египте с Суэцким или в Панаме с Панамским каналами.

Но Кенан Эврен никогда ни о чем не сожалел и был твердо уверен, что поступает правильно. Он был уверен в том что дальше будет лучше. Переворот в Иране, убийство президента в Египте — заставит американцев и американский бизнес сильно задуматься — куда ему идти. Весь регион становился все враждебнее и враждебнее. Переворот в Иране и бездны, открывшиеся за ним — стал для американцев шоком: они потеряли страну, на которую опирались в регионе. Пощечина в виде захвата заложников в американском посольстве — горела до сих пор. В Ливане — взорвали американское посольство, самих американцев воровали как курей и требовали выкуп в виде поставок военного оборудования. Американский линкор Нью-Джерси ровнял с землей шиитские деревни — но это было скорее свидетельством бессилия, а не силы, это просто плодило мучеников за веру. Месяц назад, отвечая на взрыв Боинга-747 над Локерби — американские самолеты провели операции Эльдорадо Каньон, поразив цели в Ливии. Сложно поверить, что полковник Каддафи оставит все это без ответа.

В этих условиях — Турция становилась все более нужной для США как новая точка опоры: лидер региона и бывшая империя со связями по всему Востоку, недорогая рабочая сила, отсутствие левых профсоюзов и порядок, обеспечиваемый армией. Что еще нужно?

Американцы активно заключали договоры и строили предприятия. Эврен считал что он идет по правильному пути: человек с узким взглядом на мир, он не видел, что в Китай вкладывается в это время в десятки раз больше. США все больше разочаровывались в регионе в целом. Китайцы — были готовы работать буквально за чашку риса и они не знали турецкого слова "кейф". А кейф — означает "мужской рай". Турки работали, чтобы жить — а китайцы жили чтобы работать.

Сегодня генерал собирался на парад. И он ничего не опасался.

Quis custodiet ipsos custodes? — латинская крылатая фраза, в переводе означает "Кто устережёт самих сторожей?" или "Кто наблюдает за самими наблюдателями?".

— Свет здесь поставим?

— Зачем?

— На всякий случай. Видишь, какие тучи...

Тучи действительно были знатные, громоздились над горами. Еще ливанет редкий для этих мест дождь...

А ведь утром было солнечно...

Экрам Синвар ни о чем не думал, просто старался выполнять свою работу, и не тревожить душу — ненависть, которая становилась все сильнее и сильнее. Из грузовиков — разгружались солдаты почетного караула, выстраивались на площади.

Как вдруг он увидел родного брата, офицера местной госбезопасности. Он был чем-то озабочен, то и дело смотрел на часы.

Не обращая внимания на гневный взгляд начальства — он сорвался со своего места и побежал к брату. Тот обернулся в последний момент и в глазах его на мгновение мелькнул... страх. Но он тут же сменился радостью узнавания, братья обнялись.

— Мохер...

— Братишка...

— Как ты?

— Да как всегда...

Времени было немного. Брат достал сигарету, но почему то не прикурил, прилепил к губе. Мать ругала его за курение...

— Парад не отменят?

— Вряд ли. Только если совсем ливанет...

— Наверное, и тогда не отменят.

— Может быть. Традиция

В голосе — промелькнула горечь и злость.

— Да, мы не меняемся.

Брат внимательно посмотрел на него, усталого интеллектуала, перебивающегося пресной поденщиной на государственном дебильнике.

— Скоро все изменится.

— Так всегда все думают. Здесь не изменится ничего. И никогда.

— Скоро все изменится.

Экрам Синвар недоверчиво и испытующе посмотрел на брата, пытаясь понять, о чем он говорит. А тот — лишь улыбнулся и обнял его

— Тебе пора на свое место...

Турция действительно была страной традиций. Это была крестьянская страна, турецкая глубинка была чем-то похожа на Сицилию, там даже была своя мафия. Турецкая мафия — была сильнее итальянской, потому что Турция была главной страной мира, где легально выращивался опиумный мак для фармацевтических корпораций. Сколько этого мака уходило налево, превращаясь в героин — не знает никто.

Так — в турецкой деревне была и честь и кровная месть и чего только там еще не было.

Экрам и Мохер Синвары — в детстве отдыхали в деревне у деда. Когда им было по четырнадцать лет — они познакомились с местной девушкой по имени Гюльчан. Красивая как роза, ей тоже было четырнадцать. У них ничего не было — что может быть у детей в четырнадцать лет. Но по деревне поползли слухи. И Гюльчан — исчезла. Они искали ее... и все это едва не закончилось побоищем, когда отец Гюльчан вышел из дома с ружьем — и с ружьем прибежал на выручку дед. Потом дед был мрачнее тучи и отказывался что-то объяснять, приехал отец, забрал их в город — и больше они в деревню не ездили.

Потом, много лет спустя — Экрам узнал, что на самом деле произошло. По деревне поползли слухи. И отец — утопил Гюльчан в ванной, чтобы спасти честь своей семьи. Ему было плевать до того что на самом деле произошло — честь семьи была важнее.

А между их семьями — теперь была кровная месть.

Дед умер спустя пару лет, и вряд ли своей смертью умер. Отец Гюльчан тоже был мертв — в восьмидесятом, его, полуграмотного сельского хозяина — арестовали военные власти по обвинению в антиправительственном заговоре и членстве в террористической организации. Военный джип увез его из родных мест — и больше никто его не видел.

И все односельчане выводы сделали. А Экрам постарался больше не общаться с братом — он понимал, почему тот это сделал, и ему было бесконечно грустно и больно. За брата. За деда.

За их страну.

Но Экрам не знал, что Мохер пошел намного дальше в своей мести. Он связался с религиозными экстремистами, с которыми должен был бороться по должности — и присоединился к ним. Они просветили его... еще во время Первой мировой, когда националисты намеревались устроить геноцид армян — только мусульманские муфтии выступили резко против, говоря что армяне хоть и неверные, но они ничем не нарушили договор и убивать их не велит Коран. А националисты — безбожники, и от безбожия — идут все беды. Ведь даже ту историю, ту трагедию можно было предотвратить, будь в этих людях страх перед Аллахом, а не джахилийские предрассудки. Коран запрещает вершить самосуд, Гюльчан можно было приговорить к побиванию камнями, только если бы четыре свидетеля подтвердили ее вину. А откуда свидетели, если ничего не было? Как-то раз к Пророку Мухаммеду пришел один из его ближайших соратников и пожаловался на неверность жены. Доказательства! — потребовал Пророк — иначе хадд (наказание) падет на твою спину! Никогда, там где действительно установлен шариат, человека не убьют из-за слухов и чести, все это джахилийские предрассудки. И значит, в Турции надо установить шариат Аллаха, чтобы больше такого никогда не было, чтобы люди боялись Аллаха Всевышнего и не совершали предосудительного и преступного.

Так Мохер ввязался в заговор, простирающийся далеко за пределы Турции

Стой здесь и жди. Когда начну, не скажу. Настоящая война всегда начинается вдруг.

Убить дракона

И вот — надрывная песнь гимна, спугнутые грохотом барабана вороны, каркая, совершают почетный круг над мощеной гранитом огромной, полупустой площадью. Черные лимузины, пронзительная пустота, парадная форма, так похожая на форму гитлеровской Германии...

Экрам видел, как все произошло...

У турецких солдат есть специальные приспособления — такая специальная вставка под спусковой крючок винтовки, ее надо вытолкнуть, чтобы стрелять — и она хорошо видна, чтобы сержанты и офицеры могли контролировать солдат. Так как армия часто используется для подавления массовых беспорядков, это приспособление нужно, чтобы не произошло случайного выстрела, когда винтовка используется солдатом как дубинка. Эти приспособления были и тут, у почетного караула — они были белого цвета, как и краги и каски.

Экрам был опытным оператором, он мог одновременно фокусировать камеру на чем-то — но и "держать" общий фон, понимая, что происходит. Он заметил движение... точнее не заметил — почувствовал, мозг отметил, что что-то происходит — и он навел камеру, чтобы посмотреть... как оказалось, это один из солдат вытолкнул вставку, приводя автомат G3 в боевое положение и направляя его на находящихся всего в нескольких шагах Президента и начальника Генерального штаба...

Раскатистый треск выстрелов... спугнутые вороны... сбитые как кегли в кегельбане люди... кровь на граните.

Хлопок одиночного выстрела — прервал раскатистое стакатто автомата — и он, через видоискатель камеры — увидел брата...

Снова ветеp с востока несет гоpячий песок

На pазвалины гоpода и гpомыхает жестью.