Но не смотря на этот успех, обстановка с каждым днем становилась все сложнее. Закончилось продовольствие. Один из защитников крепости позже писал в своих мемуарах: "мы вынуждены были есть кошек, собак, лошадей, ослов, мышей и других "грязных" животных, чтобы отстоять Фамагусту, ожидая, что помощь придет с часу на час и наступит день освобождения, но он так и не наступил".

29 июня 1571 г. турки подорвали мину, заложенную под основание башни Равелин. Разрушения были огромны. Турки рванулись в образовавшийся пролом, начав второе генеральное наступление на крепость. Командовал штурмом на этот раз лично сам Лала Мустафа-паша.

На башне развернулся ожесточенный бой. Защитники в рукопашной схватке потеряли несколько капитанов и тридцать солдат. Было большое количество раненых. Чтобы растянуть силы защитников, турки одновременно предприняли штурм Арсенальной башни, однако понеся там большие потери вынуждены были отойти.

Штурм продолжался шесть часов подряд. Защитникам крепости помогали женщины осаждённого города, они подносили боеприпасы, воду, эвакуировали раненых. И на этот раз крепость удалось отстоять.

Неудача двух штурмов 21 и 29 июня заставила турок изменить стратегию осады. Артиллерийский огонь был теперь сосредоточен исключительно на южных стенах крепости. Были возведены семь новых артиллерийских позиций в непосредственной близости от стен, на которых разместили восемьдесят орудий. Обстрел продолжался день и ночь. Башня Равелин была настолько разрушена, что оборонять её не осталось никакой возможности. Было решено её заминировать, на случай, если противник попытается в этом месте прорваться в город. Для мины были использованы запасы пороха, оставшиеся в подвалах башни.

9 июля, после непрерывной артподготовки в течение целых суток, турки предприняли третий штурм. Атака продолжалась шесть часов и была отражена на всех направлениях. Однако туркам ценой больших потерь удалось все-таки подняться на обломки башни Равелин. Из-за отсутствия ровных площадок защитники не могли использовать самое эффективное свое оружие — пики. Был дан приказ отступить. Однако турки уже прорвали ряды защитников, смешались с ними, завязался ближний рукопашный бой. Буквально на плечах защитников крепости турки продвигались вперёд. И здесь произошел один из самых драматичных эпизодов всей обороны Фамагусты. Была дана команда взорвать заложенную под Равелин мину. Мощный взрыв уничтожил до тысячи атакующих турецких воинов, но вместе с ними погибли и более сотни защитников крепости.

Башня Равелин превратилась в непроходимую груду обломков. Тогда турки перенесли направление своего главного удара на Сухопутные ворота Фамагусты. Именно в этом месте 14 июля начался четвертый штурм крепости. Но контратака венецианцев выбила турок за пределы крепостных стен, нанеся им большие потери.

На следующий день турки взорвали новую мину, однако образовавшийся пролом оказался слишком мал для организации через него успешной атаки. Турки вновь начали вести работы по организации удобных подступов к южной стене Фамагусты, устраивая траверзы, которые препятствовали бы анфиладному огню защитников вдоль рва у стен крепости. На обломках Равелина турки разместили позиции своей малой артиллерии, нацеленной на Сухопутные ворота. Продолжалась закладка новых мин.

Положение внутри крепости было близко к катастрофическому. Закончились запасы вина, не осталось мяса, сыра. Оставались небольшие запасы хлеба, муку для которого мололи на пороховых мельницах, и бобов.

Силы защитников крепости сократились до пятисот человек. Иссякли запасы угля и селитры, из которых мололи порох. Из всех видов оружия остались лишь пики и мечи.

20 июля старейшины городского населения обратились с петицией к командующему обороной. От имени жителей Фамагусты старейшины просили сдать город на почётных условиях, сохранив жизнь женщинам и детям, так как никаких сил для его обороны уже не осталось, а помощи ждать неоткуда.

23 июля турки вновь предложили венецианцам сдать крепость. И после совещания военного командования со старейшинами города было принято решение о капитуляции. Однако в связи с задержкой переговоров турки возобновили штурм. 29 июля они подвели и взорвали мину под южной стеной Фамагусты. После этого были предприняты пятый (29 июля), шестой (30 июля) и седьмой (31 июля) штурмы города. 1 августа было провозглашено прекращение огня с обеих сторон. Над крепостью Фамагусты был поднят белый флаг, знаменую, что весь Кипр теперь в руках турок.

Но не смотря на одержанный успех, настроения в Стамбуле были не самые радужные. Положение на северных окраинах, как и предполагали во дворце Топкапы (резиденция султана), после избрания сына русского царя польским королём и литовским великим князем стремительно ухудшалось. Ещё в 1567 г., сразу же после начала переговоров в Москве, русская сторона реанимировала свой старый проект антитатарского союза, который был бы, по мнению царя и его окружения, естественным продолжением династической унии между Россией и Литвой. Эта идея пользовалась неизменной популярностью среди южнолитовского панства и шляхетства, чему способствовало усиление татарских набегов во второй половине 1560-х гг. В 1567 г. согласно русскому проекту, оба государя, царь и король, должны обратились к султану, предлагая, "чтоб цесарь турской, прежнее приятство подтвердив, хану крымскому приказал в соседстве спокойно пребывати". Одновременно с этим предполагалось обращение и к крымскому хану с предложением, "чтоб для соседства... был с нашим великим государем в общей дружбе и в любительных посылках, а от войны достаточно перестал". При благоприятной реакции со стороны хана предусматривалась возможность трёхстороннего мирного соглашения между Россией, Литвой и Крымом. Если хан не согласится заключить мир, а султан будет его поддерживать, на этот случай должно быть заключено соглашение о готовности "общими силами и войски отпор басурманам во всей потребе, с обеих сторон свои силы соединяючи, обои великие государи наши давать будут".

Возможность войны таким образом не исключалась, но русские представители убеждали литвинов, что до этого не дойдёт. По мнению Москвы, само заключение русско-литовского союза будет достаточно, чтобы положить конец вмешательству Крыма и Османской империи в дела своих северных соседей. Если будет заключён такой союз, писал королю Иван IV, то "военные погрозы от турка минутца и будет в соседстве склонен и войну свою отложит", тем более, если удастся добиться присоединению к этому союзу "цесаря", который "и иных государей подвигнет" сделать то же. И крымский хан, когда "услышит... союз меж теми обоими государствы, отставит свои великие запросы, а рад будет без шкоды дружбу держать и отдален будет великим страхом от тех обоих государств для их союзу". Но всё упёрлось в нежелание Сигизмунда II Августа идти на конфликт с султаном. На предложение русского царя он ответил цветистым и многословным, но содержащим отрицательный ответ письмом.

Впрочем, отказ короля не смутил Ивана IV, изначально не ожидавшего от того согласия на свой проект. Во многом используя опыт начала 50-х гг., это предложение делалось не столько для Сигизмунда II Августа, сколько для провоцирования на активные действия тех элементов в Польско-Литовском государстве, которые ратовали за более энергичную политику на южных рубежах, и среди которых были люди готовые выступить против татар по собственной инициативе. Прежде всего, свои надежды Москва связывала с "рутенами" (русское населения Великого княжества Литовского и Польского королевства), которые вели с татарами свою личную войну, мало оглядываясь на позицию центрального правительства. Помимо магнатских отрядов, на Киевщине и Брацлавщине сложилась целая категория людей, которая сделала войну с татарами своей второй (а для многих она стала и основной) профессией. Как их описывал польский хронист Мартин Бельский: "Эти посполитые люди обыкновенно занимаются на низу Днепра ловлею рыбы, которую там же, без соли, сушат на солнце и тем питаются в течение лета, а на зиму расходятся в ближайшие города, как-то: Киев, Черкасы и другие, спрятавши предварительно на каком-нибудь днепровском острове, в укромном месте, свои лодки и оставивши там несколько человек на курене или, как они говорят, на стрельбе. Они имеют и свои пушки; они причиняют большую беду татарам и туркам и уже несколько раз разрушали Очаков, Тягинку, Белгород и другие замки, а в полях немало брали добычи; так что турки и татары опасаются далеко выгонять овец и рогатый скот на пастбище, как они прежде пасли, также не пасут они скота нигде, и по той (левой) стороне Днепра на расстоянии десяти миль от берега".

Избрание Дмитрия в 1570 г. наследником Сигизмунда II Августа привело к существенным переменам в системе международных отношений. Когда сын Ивана IV взошёл на литовский, а затем и польские троны, а возможность объединения России, Литвы и Польши в один политический организм стала представляться реальной не только русскому правительству, но и ряду польско-литовских политиков, возникла основа для совместной борьбы всех трёх государств против грабительских набегов крымских татар и Турции. В Москве также стремились к более активным контактам с австрийскими Габсбургами, что могло создать благоприятные условия для формирования в Центральной и Восточной Европе широкой антитурецкой коалиции. Русская дипломатия не только учитывала эти возможности, но и активно способствовала воплощению их в жизнь, настойчиво предлагая и польско-литовским сословиям и Габсбургам заключение союза против "басурманских государств".

Опираясь на поддержку южнолитовских (Острожских, Вишневецких, Збаражских, Сангушко, Ружинские и пр.) и тех польских магнатов (Мелецкие, Синявские, Язловецкие), которые поддерживали идею русски-литовско-польского антитатарского союза, русское правительство в конце 1560-х гг. активизировало свою деятельность в низовьях Днепра.

Так, уже весной 1570 г. выехавшие с Днепра татарские лазутчики, сообщая о готовящемся походе запорожцев на Ислам-Кермен, добавляли: "А московских казаков будет с ними Днепром четыре тысячи". Тогда же в Бахчисарае узнали, что Иван IV "грамоты днепръским казаком писал не по одножды, ходите-деи-вы на улусы на крымские".

В феврале-марте 1570 г. был предпринят крупный набег казаков, собранных польным коронным гетманом и подольским воеводой Ежи Язловецким. Казаки нанесли большие потери гарнизону Аккермана, а затем пошли на татарские улусы в районе Очакова. Попытка перекопского наместника отбить казаков кончилась для него полным фиаско. Его отряд был разгромлен, а сам наместник "утек в Ислам-Кирмень". В последующие месяцы набеги казаков продолжались. В апреле они снова "у Белгорода (Аккермана. — Авт.) посады пожгли", а в мае приходили к Очакову, "город взяли и людей побили".

В мае 1570 г. Девлет Герай, получив приказ из Стамбула и собрав войска, двинулся на север. Но его постигла неудача. В Литве ожидали набега, и тщательно отслеживали перемещение крымцев. Вскоре получены были вести, что татары переправляются через Днепр немного ниже Киева. Главное крымское войско раскинулось кочевьем по степи, а примерно 7 тысяч всадников пустились загонами на грабёж, и дошли до Константинова, города князя Острожского. Но против них вышел 4-тысячный отряд под предводительством киевского и волынского воевод Константина Константиновича Острожского и Александра Фёдоровича Чарторыйского. Подоспел и великий гетман литовский Григорий Александрович Ходкевич. Татары бежали в рассыпную и очистили правую сторону Днепра.

В ответ, в июне последовал казачий набег на Ислам-Кермен. Попытка крымцев отбить казаков от города и на этот раз закончилась неудачно. Напав на них на переправе через Днепр, казаки "триста человек убили, а четыреста человек живых взяли в плен".

Не прошло и месяца, как Крым атаковали донские казаки, которые 6 июля на 34 стругах вошли в Керченский пролив "и на крымских селах имали языков, крымских мужиков". Поход имел целью задержать основные силы татар от выступления против России, Литвы или Польши, и эту задачу казаки выполнили успешно. Впрочем, заслуга в этом была не только казаков: сказывались дипломатические акции России и Литвы, боязнь вторжения ногайцев (которых русское правительство подзуживало на поход в Крым), наконец, неудача весеннего набега и отсутствие военной поддержки со стороны Османской империи.

Десять дней казаки блокировали Керченский пролив, наводя страх на Керчь и Тамань, разоряя близлежащие деревни. 15 июля взяли Тамань. Обосновавшись на Таманском полуострове, казаки разоряли азовское и черноморское побережье Крыма. 22 июля подверглась нападению Керчь. Овладеть этим городом было труднее — в состав его гарнизона входили отряды турецких воинов, на выручку осаждённого города хан направил поддержку. В упорном бою город отбил нападение, но "на приступах казаки многих побили и переранили". В начале августа казаки захватили и разграбили город Судак с его крепостью, построенной ещё генуэзцами. Все летние месяцы казаки были полными хозяевами крымского побережья. Из Стамбула против казаков было послано несколько галер, но в абордажном бою они были захвачены.

Только 14 сентября, когда на море "учинилися быть погоды большие осенние и частые ветры, и ходити нам больше того и выстоять на море было немочно, и с моря государь, пошли мы, холопи твои ис под Крыму на Дон... все дал бог поздорову".

Не смотря на довольно ограниченные масштабы этого нападения казаков, свою задачу этот поход выполнил. Ещё в его начале, схваченные "языки" показали, что "одноконечно де крымской царь и царевичи на подъеме, а подъем де им будет июля ж в 16 день со всею крымской ратью". Приготовления к походу среди татар были настолько широкими, из этого настолько не делали секрета, что даже в Молдавии знали о предстоящем в середине июля походе татар. Но угроза восточному побережью ханства заставила Девлет Герая несколько пересмотреть свои планы. Только 30 августа он с главными силами покинул столицу — приближалось время осенних штормов на Чёрном море, когда казацкие струги вынуждены были возвращаться на Дон. Значительная часть сил оставалась в Крыму с калгой Мехмед Гераем вплоть до 8 сентября для защиты полуострова от казаков.

Вопреки обыкновению татары действовали весьма нерешительно. Основные их силы стояли две недели под Перекопом, либо поблизости к нему, пока казаки не вернулись на Дон из похода. 7 сентября в Бахчисарай прибыло повеление хана выступить калге Мехмед Гераю к Перекопу. Населению приказывали жить "с великим бережением", прятать пожитки. Повеление это было вызвано слухом среди татар о якобы начавшемся новом походе на Крым, на этот раз ратных людей из южнорусских городов и ногайцев (позднее не подтвердившимся). Мехмед Герай должен был стоять в районе Перекопа, но за его укреплениями и оберегать татарские кочевья. Сам Девлет Герай со своим вторым сыном Адыл Гераем уходили в степь поближе к литовским рубежам, взяв с собой 20 тысяч человек.