Когда поезд отходил от станции в глаза бросились остроконечные шпили с крестами какой-то церкви, и я вдруг неожиданно подумал, что уже второй раз уезжаю из столицы чужого государства, а толком так ничего и не видел. Здесь, в Стокгольме, я наверно много раз проходил мимо исторических мест или старинных церквей, но не видел всего этого, потому что был занят только тем, что следил, охранял, прятался.

Вместе с другими встречающими лицами, на вокзале нас неожиданно встретил Мартынов, причем уже в звании генерал-майора.

— Господа, у меня для вас хорошие новости.

— Пока я вижу, что хорошие новости коснулись только самого господина Мартынова,— пробурчал несколько уязвленный неожиданным повышением своего приятеля Пашутин.

— Миша, я тебя не узнаю! Ты завидуешь?!

— А ты как думал! Может, я тоже хочу ничего не делать, сидя в генеральском кабинете и поплевывать в потолок!

— Я думаю, господа, что всем нам теперь не скоро выпадет такое время! — посерьезнел лицом Мартынов. Увидев вопрос в наших глазах, предложил. — Знаете что, едемте прямо сейчас к Сергею Александровичу. Там я вам все расскажу.

— Ко мне? — несколько удивился я.

— К вам. Там нам будет удобнее всего. Покупать ничего не надо. Все что надо, у меня с собой в машине.

Мы переглянулись с Пашутиным.

— Поехали!

Новости действительно оказались хорошими. Оказывается когда мы сели в поезд, едущий в Стокгольм, в этот самый день в Петербург, по вызову государя, прибыл Мартынов. В столице его уже ждало новое звание, а к нему — новая должность вице-директора департамента полиции. Неожиданное назначение потрясло весь столичный свет, так как генерал-майор не был чьим-либо ставленником или выходцем из придворной знати. Теперь вся политическая элита и дворцовая знать старались вызнать, благодаря чьей сильной руке жандармский полковник так высоко поднялся.

— Мою докладную записку государь высоко оценил и приказал как можно быстрее внедрить все мои предложения по изменению, как самой структуры, так и работы во всех направлениях политического сыска. Уже прорабатываются специальным комитетом при министерстве внутренних дел новые инструкции и наставления.

Я тяжело вздохнул. Мартынов посмотрел на меня.

— Что-то не так?

— Все вроде правильно, но вот вы скажите, сколько времени уйдет на эту вашу реорганизацию?

— Хм! Месяца три, я думаю, — протянул генерал-майор, а в следующую секунду он вдруг насторожился. — Вы что-то знаете серьезное?! Наверно так. Впрочем, это ваши тайны. Теперь мне уже известно, что вы, Сергей Александрович, являетесь кем-то вроде советника государя и имеете на него определенное влияние. По этому поводу я вам кое-что интересное скажу. Я стал самой таинственной фигурой столицы, о которой сейчас толкуют на каждом углу. Весь свет Петербурга гадает о моем назначении, но при этом пока никто не связывает его с вашим именем. С одной стороны о вас как бы знают, Сергей Александрович, а с другой стороны — никаких точных данных никто не имеет. Одни только пустые догадки.

— Пусть все так и остается. Теперь я хотел бы узнать другие хорошие новости.

— Сейчас в нашем департаменте полным ходом рассматриваются новые положения о расширении применения оружия в случаях необходимости, а так же определенной свободы и самостоятельности действий полиции и жандармерии при задержаниях и обысках. Кроме того, насколько мне стало известно, юристами сейчас прорабатывается ряд законов, с целью их ужесточения. Все они будут направлены против деятельности ряда политических движений в России. Вы же об этом при нашей первой встрече говорили, Сергей Александрович?

— Говорил. А мое предложение о частях особого назначения как-то решается?

— Ничего не могу сказать. Это не мое ведомство.

— Понятно.

Мне было ясно, что бюрократическую машину даже самодержцу России не под силу сразу запустить на полную мощь. И сколько времени она будет набирать обороты, пока выдаст результат? Я-то знал ответ. До революции, а там все пойдет под откос. Что делать? Вот на этот вопрос у меня пока не было ответа. Время уходило, а толком ничего не было сделано. Если не решить вопрос с сепаратным миром в ближайшее время, то страна в любом случае скатиться в кровавый хаос.

"Один я не справлюсь! Нужны помощники. И чем больше, тем лучше".

— Сергей. Сергей, очнись! — словно сквозь вату донесся до меня голос Пашутина. — Ты что?

— Ничего. Задумался.

— Брось, Сергей! Выкладывай, что там у тебя на душе накопилось?! — не отставал от меня подполковник.

— Как ты думаешь, Миша, а приобщить ли нам к нашей новости Александра Павловича?

— Хуже не будет, — усмехнулся тот. — Валяй!

Разговор с Пашутиным состоялся еще в Стокгольме. Когда я рассказал ему о своем "даре", видениях, которые привели меня к царю, он мне как бы поверил. Скажем так, на три четверти, потому что в глубине его глаз продолжало отражаться недоверие. Он был циником и реалистом, поэтому по складу своего ума интуитивно ставил под сомнение все то, что находил для себя непонятным. С Мартыновым я не собирался заходить далеко в своих откровениях, поэтому решил ограничиться лишь секретом о сепаратном мире.

— Александр Павлович, Россия и Германия собираются заключить сепаратный мир.

Тот внимательно оглядел нас, словно видел впервые, потом тихо сказал: — Вы меня не обрадовали. Я всегда считал, что начатая война должна идти до конца. Или до победы, или до поражения.

— Знаешь, Саша, — заметил Пашутин, — я еще неделей раньше рассуждал, так же как и ты, пока не узнал, что в нашей стране скоро может грянуть революция, которая основательно развалит нашу страну.

— То, что подобная революция возможна, господа, для меня не новость. Правда, не в таких масштабах. Мне это видится в виде выступлений рабочих в больших городах, к которым могут присоединиться распропагандированные солдаты и матросы. И этому есть признаки, уж поверьте моему опыту. Но почему вы связываете мир с Германией с подобными выступлениями?!

— Вам придется, Александр Павлович, поверить нам на слово, что связь между ними существует.

— Исхожу из того, что вы знаете больше, но говорить не желаете. Причем ни в коей мере я не настаиваю. Каждому — свое! Не знаю, но интуитивно чувствую, что вы, Сергей Александрович, видите больше и шире, чем любой из нас. Вы использовали свое влияние на государя не в угоду себе, а чтобы развить и усилить политический сыск! Уже за это вам глубокий поклон! Так же примите мою глубокую благодарность за мое внезапное возвышение! Для меня это....

— Давайте вернемся к делу, Александр Павлович. Нам нужно чтобы весь полицейский аппарат, как можно быстрее заработал в полную мощь. Всяческую помощь со стороны государя, так же как и от себя, лично, я вам обещаю. Думаю, и Пашутин в стороне не останется. Теперь я набросаю вам в общих чертах план, который мы с Мишей придумали. После чего хотим выслушать ваше мнение.

Говорил я недолго, зато у Мартынова на вопросы, уточнения и замечания ушло намного больше времени. Выражение сомнения почти не сходило с лица генерал-майора в течение нескольких часов, пока длился наш разговор. Наконец, он откинулся на спинку стула, какое-то время смотрел невидящим взглядом куда-то в пространство, потом обвел нас взглядом и сказал: — Вы знаете, я попытался понять, для чего нужны столь жесткие меры и не смог. Это выходит за границы моего разума! Надеюсь, господа, вы отдаете себе отчет, что все эти действия перемелют нашу российскую действительность, словно муку тяжелые жернова. Только что будет на выходе?!

— У вас есть право сомневаться, Александр Павлович.

— Знаете, Сергей Александрович, я навел о вас кое-какие справки. Уж не обессудьте, натура у меня такая, да и работа обязывает — совать нос в чужие дела. Оказывается, на вас уже собирали досье, которое оказалось в одном экземпляре, после чего таинственно исчезло. Документов, правда, не осталось, зато остались люди, которые их собирали, поэтому мне кое-что удалось узнать, но стоило мне начать их складывать, как стало понятно — зря я это сделал. Все там оказалось настолько таинственно и запутанно, что я уже готов поверить в слухи об ангеле-хранителе с железными крыльями. Вы же поняли, о чем я хотел вам сказать?

Я кивнул головой, соглашаясь. Пашутин оглядел нас обоих, словно видел впервые и спросил: — Я что-то пропустил, господа?

— Ничего такого, Миша, о чем бы следовало знать, — и я повернулся к Мартынову. — Так вы с нами, Александр Павлович, или вы продолжаете просто заниматься своей работой, на которую поставлены?

— С вами, Сергей Александрович! Думаю, что это только сейчас мне кажется непонятным, но придет время и все то, о чем мы с вами говорили, обретет свой смысл. А пока... мне просто придется уповать на ваше здравомыслие.

— Отлично. Теперь, господа офицеры, мне хотелось бы узнать ваше мнение, правда, по далекому от ваших служебных интересов вопросу. Как можно быстро создать контролирующее военные поставки ведомство? Это первое. Если в состав проверяющей комиссии войдет офицер-фронтовик, как это будет выглядеть? И последний вопрос. До каких пределов можно расширить полномочия подобных комиссий?

Спустя месяц после этого разговора первая комиссия из вновь созданного департамента отправилась на фабрику Бабрыкина. В ее состав вошли офицер — фронтовик, специалист, знающий до тонкостей производство данного вида товара. Причем такой знаток был приглашен из конкурирующей фирмы, мечтавшей получить подобный контракт и занять освободившееся место. К ним было добавлена парочка обычных чиновников для оформления бумаг и придания комиссии официального статуса. Состав членов комиссии формировался в последний момент, по прибытии офицера, после чего сразу отправлялся на проверку. Никто из них друг друга не знает, а значит, сговор, получение взятки и подтасовывание итогов проверки сводиться практически к нулю.

Подобная постановка организации дела привело в полнейшее недоумение всех, начиная от руководства департаментов и кончая генералами, которые никак не могли взять в толк, что делать боевому офицеру на фабриках и лабазах, но жесткие приказы с самого верха напрочь отбивали желание интересоваться подобными вопросами. Зато хозяева предприятий — конкурентов, посылая своих лучших специалистов, видели в этом только хороший шанс сбросить своих соперников и самим утвердиться на их место.

Купленные владельцами заводов и фабрик чиновники не смогли сообщить им о появлении подобных проверок, чем вызвали их недовольство, но первые две проверки прошли безболезненно и армейские поставщики решили, что это новый хитрый ход чиновников, придуманный для того, чтобы стрясти с них очередную взятку. Но четвертая и пятая проверки расставили все по местам. На гнилой подкладке попался сначала один фабрикант — поставщик солдатских папах, а через несколько дней нарвался второй заводчик, но уже — на собачьем мясе, которое добавлялось в выпускаемые его предприятиями мясные консервы. Если раньше дело кончалось крупными взятками членам комиссии, которые потом чтобы создать видимость тщательной проверки выписывали небольшие штрафы на предприятие, и на этом дело заканчивалось, то теперь взятые под арест фабриканты, клялись и божились, что подобного не допустят, при этом рассчитывая на дорогих адвокатов и влиятельных знакомых. Народ внимательно следил за этими процессами, потому что судили их врагов, богатеев — кровососов, жирующих за их счет. Решение суда по эти делам поразило всех, но в большей степени двух обвиняемых фабрикантов. Заводы переходят под управление специально выделенных государством директоров на три года, а из полученной прибыли половина суммы идет в государственную казну, в качестве штрафа. На фоне этих решений, ставших достоянием широкой общественности, в газетах напечатали речь Николая II, в которой ясно и понятно было сказано, что он не потерпит предателей, которые подло вонзают нож в спину русскому народу, в то время, когда тот изо всех сил борется с врагом. Газеты с этой речью расхватывали так же, как в то время, когда в них печатались материалы о Брусиловском прорыве. Еще спустя две недели произошел самый настоящий взрыв, до основания встряхнувший все слои русского общества. Комиссия, неожиданно прибывшая на одно из предприятий, изготавливавших сухари для армии, вскрыв наугад один из полотняных мешков, приготовленный к отправке в армию, вдруг обнаружила в нем вместе с сухарями червей. Поручик Чердяев, имевший орден и два ранения, выхватил револьвер и всадил две пули в живот хозяину, купцу — миллионеру Балбанову, сопровождавшему комиссию. Когда тот, с диким криком, рухнул на пол, офицер подошел к корчащемуся на полу купцу, плюнул ему в лицо, затем спокойно засунул наган в кобуру, и стал невозмутимо дожидаться приезда полиции.

За этим случаем следила вся Россия. Либеральная общественность, газеты, народ — все были на стороне Чердяева. Картина происшедшего была простой и ясной. Офицер-патриот застрелил зажиревшего и обнаглевшего от своей безнаказанности, фабриканта.

Но сейчас речь шла не о людях, Балбанове, лежащем на больничной койке, и Чердяеве, находившимся в тюрьме, а о добре и зле, которые на глазах у всей России столкнулись в поединке. Кто победит?

Не успел начаться всенародный сбор денег для того чтобы нанять Чердяеву лучшего адвоката, как вдруг его, приказом государя, освобождают из-под стражи, понижают в звании до подпоручика и переводят на кавказский фронт. Газеты писали, что сотни людей его встречали у ворот тюрьмы, а затем провожали до вокзала ликующими криками, как истинного героя. Для простого народа проявление царской милости стало лучом света, пробившегося сквозь мрачные тучи, висящие над головой. Этот случай заставил задуматься простой народ, который все еще хранил в глубине своих сердец любовь к царю-батюшке. Может царь не такой? Может его оговаривают?

Это была одна сторона медали, второй стали промышленники и фабриканты, которые до сих пор считали, что за своими миллионами и купленными чиновниками, они, как за каменной стеной. А в результате именно они оказались проигравшей стороной. Их опозорили на всю державу, выставив жуликами и ворами. И кто это сделал?! Самодержец российский, которого они считали своей надежной опорой! Им тоже пришлось задуматься. Почему так случилось? В чем их вина, если царь так с Балбановым поступил?

ГЛАВА 18

Министры, депутаты, царедворцы уже давно разбились на группы, боровшиеся между собой за власть. Больше власти — больше денег. Займы и ссуды, получаемые под военные заказы, просто разворовывались. Крупные армейские поставки отдавались нечистым на руку подрядчикам, которые поставляли гнилье, не забывая при этом делиться прибылью со своими благодетелями. Спекуляция, взятки, банковские аферы, организации фальшивых фондов — все это достигало в России неимоверных размеров. Положение в стране тем временем ухудшилось. Неудачи на фронте несли новое разочарование в народ.

Перегруженная транспортная система страны то и дело выходила из строя. Вследствие неорганизованности подвоза в городах росли цены, а на заводах, работавших на оборону, начались забастовки. В деревнях начали волноваться крестьяне, переживая из-за бессмысленной гибели своих сыновей и мужей в солдатской форме. В это мрачное время у простых людей, у которых единственным огоньком, согревавших их души, была вера в бога, снова появилась надежда. Но бог он высоко, а царь — человек, он здесь, рядом. Он видит, что народу плохо. Он должен помочь! Вон как с фабрикантами — толстосумами разобрался! Словно в подтверждение этих мыслей газеты напечатали монарший указ о созыве всероссийского крестьянского съезда. В нем простыми словами говорилось, что император хочет поговорить с крестьянами, хочет услышать об их бедах и нуждах.