Великий князь

Бух!

— И раз! И два!..

Запах свежего дерева, горячего воска, сырой штукатурки и свежих красок буквально переполнял светлицу, где Великий государь вершил свои державные дела.

— А что они делают? Мить?..

После звонкоголосого девчоночьего вопроса суета мастеровых моментально прекратилась — а сами они согнулись в низких поклонах перед наследником трона и его сестрой, девятилетней царевной Евдокией.

— Продолжайте.

Первым ожил постельничий дьяк, приглядывающий за мастеровыми. Затем вернулись к жизни скребки в руках у трех плотников, коими те "освежали" дубовые плахи пола перед вощением. Вслед за ними начали шевелиться столяры, собирающие нечто непонятное на двух мощных опорах, а еще два плотника, как раз выломавшие из проема старое окно, бережно прислонили его к стене и стали готовиться к установке нового...

— Это наш подарок батюшке, Дуня.

Сначала осторожно, а потом смелей потрогав золотистые завитки тонкой стружки, малолетняя царевна немного удивилась:

— Наш?..

— Конечно наш. Федор придумал узор, который выложили цветным стеклом по краям новых переплетов. Вон тот, видишь?

Дмитрий аккуратно приподнял кусок поскони, укрывающий временно снятые с новых окон створки, показав ей труды младшего из царевичей.

— Иван измыслил для батюшки новый стулец.

Еще одна посконная тряпка слетела прочь, открывая любопытному взгляду что-то вроде небольшого трона на четырех изогнутых резных ножках — обтянутого красным аксамитом, и с вышитым на спинке золотыми и серебрянными нитками большим двуглавым орлом.

— Присядь. Удобно?

— Ага. Мягкий. А ты что придумал?

— Стол. И вон те полки для свитков и книг.

Поглядев на покряхтывающих от натуги столяров, как раз укладывающих в обклад из мореного дуба мраморную столешницу, обтянутую плотным зеленым сукном, Евдокия внезапно надулась:

— А я ничего не подарила, да?..

— Как это ничего? Иди-ка сюда.

Подведя ее к длинному коробу и развернув тряпки на одном из свертков, лежащих в нем, Дмитрий покачал в руке красивый подсвечник из светло-зеленого оникса.

— Не узнаешь?

На всякий случай шмыгнув покрасневшим носиком, девочка вгляделась:

— Нет.

Ничуть не огорчившись, старший брат порылся среди свертков, вытащив на свет божий точеную чернильницу.

— А это?

— Тоже нет!

Завернув в тряпицы оникс нежно-бежевого цвета, первенец Иоанна Васильевича запустил руку глубже, явно выискивая что-то конкретное. Нашел. Сначала стаканчик для разноцветных чертилок, затем точилку для них же, исполненную в виде оскалившего пасть медведя. Ну и напоследок — палочки со стальными перьями-наконечниками.

— Ой! Помню — я его рисовала!..

Девичий ноготок поскреб темно-коричневого медведя по вздетой для удара лапе. Затем в тоненьких пальцах оказались золотая и серебряная палочки для письма, которые девятилетняя царевна тоже как-то рисовала, заодно придумывая им форму. Между прочим, не просто так, а по просьбе старшего брата! А он значит, даже не сказал!.. Легонько дернув за серебряные пряди, Евдокия притворно обиделась:

— Обманщик. И притворщик. Бяка!..

Хмыкнув, любимый братик стянул с нее расшитый крупными жемчужинами волосник, после чего, не обращая никакого внимание на возмущенное бурчание, погладил старательно заплетенные косички.

— Пойдем, не будем тут мешать.

Строптиво топнув ножкой и вырвавшись из родственных объятий, Дуня уже непритворно расстроилась. Едва-едва пришли, она еще толком ничего и не рассмотрела — а уже уходить?.. Вот еще!

— Не пойду! Я на тебя обиделась!..

Бум-бздынь!

От неловкого движения столяра слетела на пол и рассыпалась коробка с коловоротом и сменными насадками-сверлами — Евдокия же разом оказалась за спиной брата, опасливо выглядывая из-под его правой руки.

— Жаль. А я как раз думал почитать с тобой какую-нибудь сказку. Может даже и новую...

Стоило ему отвернуться и отойти буквально на пару шагов, как сзади прозвучал пронизанный обильными сомнениями голос девятилетней привереды:

— Новую? А про что?..

— Какая разница. Ты ведь обиделась, а значит, и читать ничего не будем.

— Ну Ми-итя!.. Скажи, какую?

Резко остановившись — так, что сестра буквально ткнулась ему в спину головой, Дмитрий вроде как нехотя развернулся:

— Даже и не знаю. Ты ведь, поди, еще и мой урок не сделала?

Вместо ответа девочка прикрыла свои чудесные голубые глазки и на пару мгновений замерла.

— Какая ты у меня умница!.. Что же, по трудам и награда — выбирай сказку сама.

— Хочу про Аленький цветочек!.. Ой, нет — новую хочу! А как называется?

Брат и сестра уже покинули Кабинет, поэтому любопытствующим мастеровым пришлось изрядно постараться, чтобы расслышать что-то вроде:

— Быль про храбрую девочку Эльку, ее верного пса Тотошку, и доброго кудесника Изумрудного города...

Когда вдоволь натешившийся соколиной охотой Великий государь вернулся в Москву, в его покои уже второй день как вернулась привычная тишина и порядок.

— Уже можно?!..

— Нет!!!

Облепившие своего родителя младшие царевичи и царевна потянули его вперед, кое-как втиснувшись в дверной проем Кабинета — Дмитрий же, довольно улыбаясь, следовал позади расшалившихся детей, уговоривших отца закрыть глаза повязкой.

— А теперь?..

— Можно-можно!!!

Поддев сложенный втрое шелковый платок (ничего другого под рукой не оказалось), Иоанн Васильевич тут же замолчал, удивленно осматриваясь. Когда старшенький попросил дозволения на "небольшую перестановку по своему вкусу" в Кабинете, он с легким сердцем разрешил — почему бы и нет? Придумщик Митька известный, давно уже не ребенок (к сожалению), так что худого уж точно не утворит.

— Батюшка, тебе не нравится?

Первое, что бросилось в глаза — бесследно исчезли прежние глухие слюдяные переплеты из крашеного под цвет подоконников свинца. А на их месте появились распашные окна из дерева и прозрачного стекла, отчего солнечные лучи впервые за долгое время беспрепятственно освещали затейливую роспись стен и потолочные узоры — заодно придавая им какой-то незнакомый вид. Блестели вощеным буком аккуратно-одинаковые полки, вытянувшиеся вдоль одной из стен — кто-то уже успел бросить на них пару книг и одинокий свиток... Но более всего привлекал внимание главы семейства большой стол и стоящий в дальнем уголке странно высокий и массивный поставец.

— Отчего же. Нравится, и даже очень!.. Дайте-ка я вас расцелую!..

Незамедлительно выполнив свое намерение, растроганный отец поблагодарил каждого из отпрысков, после чего отправил среднего и младшего сыновей смывать с себя пыль странствий (как-никак, вместе с ним на охоте были!), дочке же шепнул про корзинку с маленькими детенышами горностая в ее покоях.

— Сыно, ты про этот стол мне все уши прожужжал?

Старшенький, стоявший у двери, тут же приблизился:

— Про него, батюшка.

Полюбовавшись искусно вышитым на спинке кресла двуглавым орлом и одобрив труды мастериц едва слышимым хмыканьем, Великий государь присел на обновку и добродушно распорядился:

— Показывай, что тут к чему.

— Да, батюшка. Вот тут и тут выдвижные ящички для важных бумаг и иного прочего. Здесь набор для письма — чертилки, перья стальные и обычные, чернильница...

Надо сказать, родителю очень понравилась ровная гладь столешницы и медведь-точилка — а так же потаенный ящичек, становящийся доступным только при одновременном нажатии на два разных места стола.

— Как, говоришь? Завиток и?..

— Вот этот выступ.

С тихим щелчком часть резной панели сдвинулась в сторону, позволяя тем самым себя подхватить. И вытянуть, обнажая внутренности небольшого, и пока еще пустующего тайничка.

Щелк!

Панель встала на место, а правитель Русского царства присел на одно колено и придирчиво осмотрел внешнюю сторону ухоронки.

— Изрядно. А кто делал?

— Ефрем, столяр Особливого амбара. Рассказать никому не сможет.

— Что, крестоцеловальную клятву тебе дал? Хм. А это что?

Высокий поставец несуразного вида оказался совсем даже и не поставцом — а толстостенным ящиком из уклада. Нет, снаружи-то как раз было дерево...

— Изрядно!.. А где проушины для замка?

Приглядевшись, хозяин Кабинета тут же обнаружил небольшую замочную скважину.

— Ишь, какая малая?..

— Нет, батюшка, это обманка, запор устроен иначе. Видишь вот эти четыре кругляшка с внутренней стороны дверцы?

Трр!..

Медленно, (чтобы отец все хорошенько разглядел и запомнил), Дмитрий набрал четыре цифры и захлопнул дверку первого в мире сейфа с кодовым замком. Затем подергал ручку, и опять же медленно и напоказ выставил те же самые цифры на небольших наборных дисках, неплохо замаскированных под элементы внешней отделки. Легкое движение руки, и дверка плавно распахнулась, открывая доступ к трем абсолютно пустым отделениям.

— Это что же, любые цифирьки можно накрутить? Так. А ежели по твоим крутилкам чем тяжелым ударить? Молотом, например?

— Сломаются. Тогда, чтобы открыть, придется ОЧЕНЬ долго хорошее зубило тупить. Месяца за два может чего и выйдет...

— А иначе — никак?

— Никак, батюшка.

Оглядев слегка утопленную в корпус дверку и небольшой зазор, довольный именинник погладил стальное хранилище в том месте, где внутри видел хитрые петли. Попробуй их достань зубилом — снаружи-то?!..

— М-дам, изрядно.

Самостоятельно закрыв-открыв подарок, великий князь расплылся в довольной улыбке. Такие новинки ему нравились!..

— Что за мастер делал?

— Ящик и дверку с петлями отлили на заводе в Туле. Замок сделал сам, и собрал все вместе — тоже сам.

Давно уже переставший удивляться талантам первенца, царь с легким довольством хмыкнул, в какой раз думая — любит его бог, раз такого сына послал. Ох любит!!! Потискав Митьку в крепких объятиях (исключительно по-отечески!), и порядком взъерошив тяжелую гриву волос, тридцатипятилетний родитель рассмеялся в полный голос.

— Ну батюшка!..

— Поговори еще у меня.

Довольный, как!.. В общем, сильно довольный Иоанн Васильевич проследовал в свою спальню, где первым же делом вскрыл окованный толстыми железными полосами сундук — после чего и перетаскал его содержимое (при самой деятельной помощи сына, конечно) в новое хранилище. Тубусы с картами заняли нижнее, самое большое отделение — такое большое, что в нем заодно поместились все важные челобитные и доносы. В среднее одна за другой легли пять тоненьких рукописей — между прочим, удивительно похожих на ту, что с месяц назад вертел в своих руках князь Воротынский. И опять же — с полдюжины грамоток самых разных размеров. Ну а самое верхнее отделение удостоилось всего двух книжиц изрядно потертого вида и десятка пухлых мешочков с самым разным содержимым. В одной калите было серебро, в шести других — полновесное золото, ну а последние две не звенели, а тихонечко побрякивали. Так, как если бы в них были драгоценные камни...

— Вот теперь можно и в мыльню идти. Федька с Ванькой нас, поди, уже заждались. А, сыно?

Однако, сохранить хорошее настроение надолго им было не суждено — потому что недалеко от заветной дверки в царские мыльни отцу и сыну попался на глаза служивый в кафтане постельничего дьяка. Стоял он смирно, но выглядел при этом так, что и самому недалекому умом стало бы понятно, что приказной имеет очень важные вести.

— Говори?..

Низко поклонившись, плюгавенький служитель приблизился и что-то зашептал. Дмитрий не слушал, что именно докладывает постельничий дьяк, хотя, при желании, и мог бы — отец не держал от него особых секретов. Какие тайны от наследника и первейшей опоры в державных делах?.. Нет, он сам не стремился вникать во все без исключения родительские заботы — потому как ему уже и своих хватало.

— Ступай.

Зато изменившееся настроение родителя сын ощутил моментально — исчез добродушно-теплый настрой с оттенками горделивого счастья, сменившись раздражением, густо замешанным на непонятной опаске (за него?) и желании кого-нибудь прибить. Очень мучительно, да чтобы подольше, подольше!..

— Батюшка?

— Пойдем.

Только через полтора часа, вдоволь посидев в парилке, опробовав веники из свежих березовых листьев и залив прорезавшуюся жажду прохладным духмянистым квасом, Иоанн Васильевич отмяк душой. Услав младшеньких сыновей остывать и одеваться, царственный отец похлопал ладонью рядом с собой, приглашая старшего садиться поближе.

— Верные людишки с Литвы весточку прислали.

Моментально поняв, о чем идет речь, Дмитрий насторожился — уж слишком много надежд и планов он связывал с тем, чтобы отцовские прознатчики установили УДОБНЫХ для него заказчиков покушения на его жизнь. Даже, наверное, и не удобных — а единственно необходимых. Мало ли что там Ходкевич лепетал про вечных соперников своего рода, магнатов Радзивиллов? Даже если вдруг это и правда, все равно — мелко, слишком мелко для задуманного...

— Бенедиктинцы.

Чувствуя, как в родителе вновь начинает разгораться гневный огонь, сереброволосый подросток легонько погладил отцовскую руку.

— Я сразу о том говорил, батюшка — или иезуиты, или бенедиктинцы.

— Помню. Как и о том, что сам Жигимонт Август к сему злоумышлению руку приложил.

Не сдержавшись, глава правящего дома рыкнул в приступе злобы:

— Прихвостень папежный, сам пустоцветом живет, и других потомства лишить желает!!! Словно тать ночной, все дела свои норовит исподтишка обстряпать...

Окончательно успокоившись, московский властитель не удержался и сплюнул на пол.

— Висковатов ведь доподлинно вызнал — Жигимонтишке мир и дружба меж нами и Литвой, что в сердце нож острый!..

Дверь в предбанник открылась, пропуская князя Вяземского.

— Поди вон!

Афанасия словно ветром сдуло. Не приходилось даже и сомневаться — через пять минут все заинтересованные лица уже будут знать о плохом настроении повелителя.

— Что молчишь, сыно?

— Думаю и вспоминаю, батюшка.

— И о чем же ты думаешь?

— О том, что долг платежом красен. И о том, почему меня поперед тебя отравить решили.

Внимательно поглядев на своего наследника, Иоанн Васильевич надолго замолчал. Убийство правителя соседней державы не было чем-то запретным — если смерть приходила к тому на бранном поле. Или в результате ловко организованного дворцового переворота. Бунт черни или смута среди бояр тоже были уважительной причиной — слабому государю не дано удержать власть! Остальное же... Было невместно. С другой стороны, раз последний Ягеллон действует столь бесчестно, так и держать его стоит не за собрата-государя, а за погань, чести никогда не имевшую! А с такими — все дозволено, все разрешено!.. Хотя конечно торопиться с такими решениями никак нельзя, надобно все хорошенько обдумать и взвесить.

— Ты, сынок, живое доказательство того, что вера наша истинная. Что деяниями и помыслами своими мы идем по стезе, заповеданной Создателем. Всего лишь прослышав о благодати твоей, людишки литовские да польские переходят под руку Москвы. Под нашу руку! А не станет Жигимонтишки — и все княжество Литовское от королевства Польского тотчас отшатнется, государя себе на стороне искать станет. Бояр да шляхты православной там покамест поболее, чем предателей-католиков!