Чумной

— Госпожа Эскер скоро придет, — сообщил он Хану.

Тот, кивнув, сел за стол. Стражник, в отличии от первого раза, ждал здесь же, не выходя из комнаты. Хану сидел, кусая ногти на левой руке. Что сказать Эскер, он еще не решил. Падать в ноги, наверное, и пытаться вымолить прощения — может, ей станет противно казнить такого бездаря, и она даст ему еще один шанс. Впрочем, гораздо вероятнее, что она просто поручит убить его кому-нибудь другому.

Ждать пришлось недолго. Человека, вошедшего в окружении четырех охранников, Хану видел впервые, но легко понял, кто перед ним, из-за фамильного сходства. Высокий широкоплечий парень с широкими бровями и светло-русыми волосами определенно был братом Эскер. Его темно-зеленый камзол был оторочен золотом, длинный меч на поясе, похоже, был фамильным — на гарде виднелась полустертая надпись. Калиар, сразу усевшись напротив, внимательно взглянул Хану в лицо. Тот поежился — не столько от взгляда, сколько от того, что трое из стражников остановились за его спиной.

— Так это правда? — начал Калиар без вступлений. — Моя сестра заплатила вам, чтобы вы навели порчу на короля и меня?

От неожиданности Хану поперхнулся.

— Что? Н-нет! — выдавил он. — Она п-платила, чтобы я защит-тил город!

— Но вы, похоже, и сами уже поняли, что город не защищен.

Хану отвел глаза. Он пришел сюда, чтобы отдать Эскер амулеты и раздобыть жертву для ритуала, но сейчас все больше склонялся к мысли, что ошибся, и должен был как можно скорее бежать к учителю.

— М-можно мне ув-видеть Эскер? — пробормотал он.

— Зачем?

Покосившись на стражников, Хану замялся. Обсуждать защищающие от чумы амулеты при посторонних он не хотел — пойдут слухи, и в городе могут начать убивать за эти артефакты.

— Мне надо п-поговорить с ней наедине... или с в-вами, — добавил он, быстро взглянув на принца. — Но т-только б-без посторонних.

Калиар усмехнулся и встал. Сейчас, приглядевшись, Хану заметил, что белки глаз у него покраснели, а движения лица слишком дерганные и хаотичные. Похоже, принц тоже был заражен.

— Горожане, похоже, относятся к вам с большим трепетом, — заметил он, разглядывая портьеру за спиной Хану. — Но я не слышал, чтобы вы творили заклинания, или получали за это деньги. Похоже, что вы всегда в тени господина Арамьера.

Хану смолчал. Ученик в тени учителя, принцесса без права на корону... Жаль, что они не сговорились на самом деле, чтобы перебить половину города и первых претендентов на трон. Потому что иначе Хану знал бы, что сделал это, и не поперся в замок, прямиком к страже и зачумленному принцу.

— Так вы снимите с города ваше проклятие? — небрежно поинтересовался Калиар.

— Это не проклятие, — хмуро возразил Хану. — И я его не накладывал.

Надо, надо было сказать ему про амулеты, но он все еще не хотел болтать про это при стражниках. Да и страшно представить, чем может обернуться для него разочарование принца, если амулеты тоже не сработают. Вздохнув, Калиар кивнул стражникам за спиной Хану. Те действовали слаженно и быстро. Хану, вздрогнув, успел обернуться только затем, чтобы увидеть, как ему в голову летит древко алебарды, прежде, чем потерял сознание от удара.

Глава 4

В пыточной пахло дымом и чадом. Серые каменные стены, покрытые копотью, освещали несколько факелов. Неподалеку от крепкой двери, совершенно не сочетаясь с прочей обстановкой камеры, стояли накрытый скатертью стол и скамья за ним. Мальчик-подросток рядом с ним быстро раскладывал принесенные свитки и перья.

Зачумленный принц, тяжело и хрипло дыша, сидел на скамье, локтями опираясь на стол. За его спиной стояли двое стражников. Еще двое напротив держали Хану. У него уже успели забрать все вещи, из одежды оставив только штаны, связать руки, заведя их за спину, и ноги. Неподалеку с равнодушным видом ждали палач и его помощник.

Калиар глухо кашлянул, зажав рот кулаком.

— Ну? — хрипло спросил он. Голос уже начинал звучать невнятно. — О чем ты договорился с Эскер?

— О том, чтобы защитить город от чумы, — глухо отозвался Хану.

— Тогда почему в Эргане столько зараженных?

— Я не знаю.

— Она подкупила тебя, чтобы ты убил всех, кто мог помешать ей занять трон?

— Нет.

— Почему тогда ее саму зараза не коснулась?

Вот как. Значит, амулет все-таки действовал. Это могло быть хорошей новостью, если бы артефакт у него не забрали вместе с остальными вещами.

— Я н-не знаю.

Калиар снова закашлялся. Зажав рот левой рукой, правой он сделал знак палачу — хмурому детине лет тридцати. Тот, оторвавшись от стены, у которой стоял, неспешно подошел к свисающей с балки веревке. Туда же стражники подтащили Хану. Пока палач, все так же неторопливо, привязывал к его рукам веревку, он лихорадочно пытался понять, что делать. Сказать о защитных амулетах сейчас, в присутствии восьмерых людей — значит обречь себя на создание новых артефактов для них, королевской семьи и всех приближенных до тех пор, пока он не умрет от отката. Или от болезни, что даже более вероятно. Молчать и отрицать все тоже поможет мало. Не дождавшись, пока он что-нибудь придумает, палач потянул другой конец веревки вниз. Почувствовав, как поднимаются связанные за спиной руки и выворачиваются суставы, Хану взвыл.

— Не надо! — выпалил он первое, что пришло на ум, когда снова смог говорить. — Выслушайте меня! Один н-на один!

Калиар не слышал. Он заходился в кашле, уронив голову на стол. Палач закрепил веревку, и Хану повис на вывернутых руках, судорожно и неглубоко дыша. Принц, дождавшись конца приступа, медленно поднялся с помощью стражника.

— Продолжай, — велел он палачу.

— Да, ваша милость, — отозвался тот, дергая веревку. От резкого движения Хану вскрикнул, дернувшись всем телом.

— Будет молчать — используй еще что-нибудь. А ты... — принц повернулся к мальчику-писарю, оставшемуся сидеть за столом, и некоторое время молчал, пытаясь справиться с подступающим кашлем. — Просто записывай все, что он скажет, — выдохнул он наконец.

— Будет исполнено, господин, — кивнул подросток, торопливо обмакивая перо в чернильницу.

— Подождите! — взвыл Хану, когда Калиар тяжело, будто пьяный, двинулся к выходу. — Мн-не н-надо...

Договорить он не успел — палач снова дернул веревку, и Хану захлебнулся в крике. Когда к нему снова вернулась способность думать, принц уже вышел. Палач успел дернуть веревку еще два раза, прежде чем Хану потерял сознание.

Он очнулся почти сразу от ведра ледяной воды, которое помощник палача выплеснул ему на голову. Хану жадно втянул в себя воздух, чувствуя, как стекает вода по голове и голым плечам.

— Хилый, — неудовлетворенно произнес палач. — Сдохнет быстрее, чем говорить начнет. Ну? — обратился он к Хану, для убедительности снова дергая за веревку. — Расскажешь что-нибудь?

— Д-да... с-скажу... — выдохнул тот.

Неторопливо отвязав веревку, палач отпустил ее. Хану упал лицом на каменный пол. Некоторое время он лежал, пытаясь прийти в себя от снова нахлынувшей боли. О том, что, узнав про амулеты, его заставят творить их всю очень недолгую оставшуюся жизнь, он еще помнил, хотя теперь это казалось не таким уж и важным.

— Эск-кер просила м-меня защитить город. Я н-не знаю, почему чума сюда п-проникла. Надо с-спросить у м-мастера Арамьера, — выдавил он. — Т-тот должен знать.

— Ничего-то ты не понял, — вздохнул палач. Так вздыхают люди после долгого трудового дня, когда неожиданное и досадное препятствие мешает им отдохнуть.

Его помощник снова потянул веревку. Кажется, Хану потерял сознание второй раз, пока его поднимали, потому что очнулся он опять от вылитой на голову воды. Палач подошел к нему, нежно, как котенка, покачивая в руках кнут.

— О чем вы с принцессой сговорились?

— Я уже ск-казал! Н-ни о чем б-больше!

Равнодушно хмыкнув, палач неспешно и привычно размахнулся. Кнут прошелся по оголенной спине, сдирая кожу. Хану зажмурился, чувствуя, как не хватает в легких воздуха для крика, как стекает из раны кровь. Палач ударил еще раз. Наверное, не так уж это и страшно — умереть от отката. Сейчас, под пытками, или на несколько часов позже — невелика разница.

В голове, сквозь муть и эхо от собственного крика, медленно всплывала еще одна мысль. Был и другой выход — Хану учил это заклинание, наравне с другими, до которых успел добраться. Учил, хоть и не знал точно, какой от него эффект и как много сил оно потребует. Жаль, что использовать его он не мог — заклятия слагались на древнем, давно мертвом, языке. Попробуй он произнести пару слов оттуда, палач сразу поймет, что он задумал. Да Хану и не мог говорить сейчас, пока его спину полосовали кнутом.

Снова темнота, снова ледяная вода стекает по лицу. Сквозь мокрые волосы, спутавшиеся и закрывающие глаза, почти ничего не было видно. Не слушая, что говорит ему палач, Хану жадно и тяжело дышал. Нужно выиграть время. Немного, хотя бы пару минут. Нужно. Выиграть. Время.

В очередной раз дергается веревка, и от вывернутых плеч по телу проходит волна боли. Кнутом его больше не бьют — боятся, что он умрет слишком рано. Помощник палача наступает на веревку, связывающую ноги, тянет вниз. Хану воет, уже почти не думая о том, чтобы спастись. Ему только надо, чтобы это прекратилось.

— Хватит! Не надо! Я все скажу!

— Давно бы так, — одобрительно хмыкнул палач.

Хану едва не потерял сознание опять, пока его спускали. Лежа на холодном, покрытом грязью полу, он некоторое время пытался вернуть себе способность думать. Здесь, в пыточной, пятеро людей, кроме него. Амулетов — три. Палачи, два стражника и писать — не самые важные люди в Эргане, и вряд ли именно их будут пытаться защитить от чумы в первую очередь. Конечно, они это знают.

Палач, поторапливая, ткнул его носком сапога в лицо. Тянуть и обдумывать дальше было нельзя.

— Есть амулеты, — выдавил Хану. Голос после крика звучал хрипло и глухо. — Они защищают от чумы. У Эскер один, у меня с собой три... было. Подвеска, и два кольца.

Он не видел, но почувствовал, как переглядываются люди в камере. От писаря и молодого помощника палача исходило почти ощутимое напряжение. Самые слабые, самые младшие по рангу. Один из стражников подошел к сваленным у двери вещам, быстро обшарил их.

— Где они?

— Тамис их себе забрал, — кивнул на палача его помощник.

Тот сделал шаг назад, оглядывая вооруженных алебардами стражников в кольчугах. Вполне возможно, в городе у него была семья или другие близкие люди. И, наверное, он уже собирался отдать лишние амулеты им. Но отказывать в такой момент стражникам было чистым самоубийством. Тамис, напряженно улыбаясь, вынул из кармана штанов подвеску и два кольца.

— Надо сейчас же отдать их господину Калиару, — подал голос писарь. Не успел Хану подумать о том, что парнишка оказался на удивление честным, как тот добавил: — Я отнесу.

Дальше Хану не слушал. Заглушаемый разговором, постепенно переходящим в ругань, он начал произносить длинное певучее заклятье. О чем оно, он не понимал, и механически повторял все, что выучил. Единственным знакомым словом среди череды неясных и сложно произносимых было "Тевелес" — имя древней богини. Дева, встречающая умерших на пороге загробного мира, богиня хитрости, познания и разрушения, давно была вычеркнута из пантеона и забыта. Поклонялись ей только маги, считающие ее своей покровительницей. Может быть, она и правда помогала им — Хану не знал этого. Последние несколько лет он, по примеру учителя, ни разу не обращался с молитвой к привычным богам, а говорить с Тевелес, не являясь полноправным чародеем, боялся.

Крик рядом прервался глухим ударом. Рядом, глядя распахнутыми голубыми глазами, упал парнишка-писарь. Из проломленного виска у него стекала на пол вязкая и густая кровь. Хану закрыл глаза, чтобы не отвлекаться, и продолжил говорить — так же тихо, едва шевеля потрескавшимися губами.

Он понял, что получилось, когда голоса замолкли. Силы стремительно покидали измученное тело. Хану с трудом разлепил веки, борясь с навалившейся усталостью, и приподнял голову от каменного пола. Молодой помощник палача, стоявший к нему ближе всех, ошарашенно пялился на стену напротив. Из носа и ушей у него текла кровь. Медленные ленивые капли сменились бодрыми струйками. Человек упал на колени. Он успел подставить под себя руки, чтобы не грохнуться об пол, только затем, чтобы тут же зайтись в приступе кашля. На холодные камни с кровью полетели ошметки внутренностей.

С остальными, судя по звукам, происходило то же самое. Совсем рядом бухнулся стражник, едва не задев Хану лезвием алебарды, булькали и захлебывались кровью палач и второй стражник у двери. Несколько горячих капель, вылетевших из помощника палача, попали Хану на лицо. Тот усмехнулся и, сделав судорожный вдох, расхохотался.

Он хрипло хохотал, глядя, как падает в лужу собственной крови человек рядом, как дергаются в предсмертных судорогах стражники и палач. Смех отдавался болью во всем теле, мешал дышать. Хану не обращал на это внимания, не думал о том, что не может развязаться, и что из замка его не выпустят. Он продолжал хохотать, когда помощник палача рядом обмяк, а его наполненные ужасом глаза остекленели, не замолчал, когда затихли остальные. Связанному, измученному, заранее приговоренному к смерти, в полной трупов комнате ему оставалось только смеяться.

— Что, — хрипло спросил он у мертвецов, когда сил смеяться уже не осталось. — Думали, вам это с рук сойдет?

Вряд ли они еще что-то думали. Хану, продолжая криво улыбаться, провалился в темное и вязкое забытье.

Глава 5

— Хану. Хану!

Сквозь сон голос доносился слабо, едва слышно. Забытье притупляло ощущения, чему можно было только порадоваться. Даже сейчас, в липкой серой бессознательности, чувствовалось, как горит исполосованная спина и как тянет от пола ледяным холодом. Плечи ныли тупой, уже почти привычной болью. Одного из них коснулись теплые пальцы. Через мгновение рука взялась тверже, чуть встряхивая его и приводя в сознание. Хану дернулся, приходя в себя.

— Слава Сэйе! Жив! — выдохнула Эскер.

Ее лицо, освещенное желтоватым светом, было совсем близко. Cобраная, взволнованная, она сидела рядом, низко склонившись над ним. Освещала камеру масляная лампа, стоявшая на полу, факелы успели перегореть.

— Пусти, — прохрипел Хану.

Мгновение принцесса непонимающе смотрела на него; затем, переведя взгляд на ведущую от связанных рук к потолку веревку, охнула и отдернула пальцы.

— Прости, я не подумала об этом. Амулеты у тебя?

Хану ответил не сразу. Мысли текли неохотно, будто тягучие капли меда. Медленно возвращались воспоминания: умирающие от чумы горожане, принц, приказавший пытать его, и королевские люди, которых он убил. В застоялом воздухе, сквозь копоть, отчетливо чувствовался запах крови.

Не дожидаясь, пока он заговорит, Эскер поднялась на ноги. Дешевое платье с передником, надетое на ней, было явно с чужого плеча, белый чепец закрывал волосы и мешал рассмотреть лицо. Ни капли не смущаясь, принцесса подняла юбки. Под ними успели мелькнуть коричневые суконные штаны, привязанные к поясу сапоги и ножны с мечом. Выудив оружие, девушка бегло одернула платье, переступила через Хану и присела рядом.